Полет бабочек - Рейчел Кинг

Уже перед самым рассветом она слышит, как Томас поднимается по лестнице и идет к себе в спальню. К тому моменту, когда пепельно-серый утренний свет начинает пробиваться сквозь шторы, от этих видений в полудреме все внутренности у нее стягивает в тугие узелки. Ей никак не удается уснуть, ни на боку, ни на спине: лежать в постели неудобно, кожа чешется, и в любой позе все части тела мешают друг другу. С таким же успехом она могла бы лежать на сырой и твердой земле, где по ногам ползают муравьи. Может, тогда Томас обратил бы на нее внимание.

Она подносит согнутый палец ко рту и прячет голову под одеяло. Издает приглушенный крик — чтобы хоть как-то снять напряжение, накопившееся внутри. Молотит ногами под одеялом. Томас и его бабочки. Томас и его другая женщина. Как если бы он считал женщин бабочками, которых можно поймать и посадить на булавку, — безжизненные, прелестные создания, предназначенные для того, чтобы ими любоваться, вроде той голубой, что он ей подарил. Она не желает быть частью его проклятой коллекции лишь ради того, чтобы он уделял ей хоть чуточку внимания, — в одном ряду с той, другой женщиной, и кто его знает, сколько их было у него еще?

Что ж, она бессильна сделать что-либо с той самой женщиной, но бабочки-то находятся здесь, в ее собственном доме? — как они ее раздражают!

Забыв о том, что надо умыться, она, как была в ночной рубашке, уверенными шагами направляется вниз, в кабинет Томаса. Ящики, наполовину опустевшие, теперь уже не такие тяжелые, как раньше, и она тащит первый из них волоком наружу — через буфетную, на задний двор. Она опрокидывает ящик набок, и оставшиеся в нем коробки вываливаются на траву. Сверху на них сыплются опилки.

Ей приходится сделать несколько заходов, чтобы принести остальные ящики, даже те, что уже были пусты, а также выдвижные ящики Брэйди, стоявшие на письменном столе. Остальные закрыты на ключ, и она, собравшись было потащить целиком весь шкаф, сразу же понимает, что не сможет сдвинуть его с места. Коробки с отсортированными образцами все еще разбросаны повсюду — валяются на полу, стоят на полках. В своем саду она сооружает башню из бабочек и на мгновение жалеет о том, что должно сейчас произойти. Но она знает, что это все к лучшему.

К основанию всей кучи она подкладывает тряпку, смоченную керосином, — опилки легко воспламенятся, а ящики сухие, как бумага. Она чиркает спичкой дрожащими руками, и та ломается. Еще одна мысль приходит ей на ум: она занималась любовью с Томасом, но он-то, наверное, думал о той женщине из Бразилии. Ведь было темно. Он мог вообразить, что это она была на нем сверху, а не Софи.

Она берет другую спичку. На этот раз огонь зажигается, и она держит спичку до тех пор, пока та не догорает до самых пальцев, только потом наклоняется и подносит спичку к тряпке.

Солнце уже попадает в сад, как раз когда пламя охватывает близлежащий ящик — он чернеет, прежде чем загореться, как будто на нем расплывается чернильное пятно. Софи стоит лицом к дому и замечает движение в окне спальни Томаса. Появляется его лицо — белым пятном в темпом окне. Она видит, как он открывает рот, но не произносит ни слова. Чувство вины укалывает ее, и она делает шаг вперед, к огню, который бежит по опилкам, — рассыпанным по земле. И тогда Томас распахивает окно. Болезненное выражение пробегает по его застывшему лицу, прежде чем он снова открывает рот и кричит:

— Нет!

Это слово катится по садику, отскакивает от кирпичной стены за розами, от сливового дерева и от старого дуба. Оно проникает в уши Софи и отдается уколом в ее мозгу. Они оба смотрят друг на друга чуть ли не вечность, и в ушах ее все еще звучит эхо его голоса. Затем раздается другой звук — треск горящего ящика. Этот шум словно приводит ее в чувство. Она оглядывается на окно, но Томаса там уже нет.

Она бежит к другому краю сложенной кучи — туда, где лежали ящики Брэйди, еще не тронутые пламенем. Она бросается к ним и начинает тянуть их в сторону от линии огня. Она волоком тащит дымящиеся коробки, от некоторых из них летят искры, и вот ее муж уже рядом с ней, и они делают все вместе. Томас затаптывает пламя, она пытается делать то же самое, но ступни у нее босы. Она просто отмечает про себя боль, когда ноги покрываются волдырями от ожогов.

Они отодвигают от огня все, что можно спасти, и Софи понимает, что плачет — обильные слезы ручьями стекают по щекам. Наверное, из-за дыма или сожаления, которое теснит ей грудь. Она кидается в последний раз в огонь, но Томас обхватывает ее руками, сильными на этот раз, и неистово тянет назад, и они вместе надают на землю, плача. Она утыкается лицом в его грудь.

— Почему, Томас?

Она сама не знает, о чем спрашивает его, но похоже, что этот вопрос — ко всем ответам, которые ей хочется услышать.

Томас издает звук, будто ему сдавило горло, но потом слышится его голос — тихий и надтреснутый:

— Он убил ее.

Этого ей пока достаточно, и она остается лежать на земле в его объятиях, дым тем временем поднимается к небу, а огонь, которому больше нечем поживиться, постепенно угасает.

Глава 12

Риу-Негру, март 1904 года Томас убил Родригеса точно так же, как он убил Артуро. Лучше бы он потерял язык в результате какого-нибудь несчастного случая и остался немым, как Мануэль. Тогда бы он никак не смог подвергнуть жизни этих людей опасности. Он свесился через борт лодки, наблюдая за тем, как пенится ленивая черная вода за кормой, и чувствуя у себя в кармане свинцовую тяжесть письма к Роберту. У него теперь нет иного выхода, кроме как отправиться в лагерь, чтобы предупредить всех о Сантосе и уговорить их покинуть Бразилию. Язык его онемел и едва ворочался во рту. Теперь для него нет места, где бы он чувствовал себя в безопасности. Если Антонио проследил за ним накануне, он мог с таким же успехом проследить за ним и сегодня и узнать, что он обнаружил тело Родригеса.

Томас тогда, спотыкаясь, выбрался из конторы и поплелся по улицам, перепрыгивая через канавы, вниз к реке. Там его настигло зловоние канализации, в небе над ним нарезали круги грифы, выжидая, когда он упадет замертво и они смогут устроить пиршество на его костях.

Люди, проходившие мимо, морщились — одежда на нем была в блевотине и дурно пахла, но он все же нашел кого-то, кто согласился за плату отвезти его в лагерь в верховье реки. Кроме одежды, у него ничего не осталось — все деньги исчезли.

Теперь он колотил кулаком себя по лбу, пока свист в ушах не подсказал ему, что пора снова дышать. Что он натворил? Он жадно глотнул воздуха и задумался о том, что ему говорить, когда он приедет туда — без багажа и без сопровождения Антонио.

Когда он прибыл на место, лагерь показался ему безлюдным. Земля под ногами хлюпала, и с каждым шагом вверх поднимался запах сырой древесной коры. Над хижинами лениво плыл дым, и в воздухе резко запахло горелым мясом. Это не могло не напомнить ему о запахе, который распространялся по деревне Артуро после пожара, в котором он погиб. В животе у него перевернулось, хоть он давно уже ничего не ел. Если у Педро сгорел обед, ему действительно будет из-за чего волноваться.

Он позвал, но голос его, отскочив от деревьев, растаял в вышине. Пролетела какая-то птица, взбивая воздух крыльями. В дверях хижины Сантоса появилась чья-то фигура — невысокая и безмолвная. Клара. Она приложила палец к губам, шаря глазами вокруг, и в тонкой ночной рубашке направилась к нему шаркающей походкой. Волосы у нее были засаленные, бледное лицо покрылось грязными пятнами. Под глазами темнели круги, а зрачки, подернутые пленкой, сузились до размера булавочной головки. Она схватила его за руку.

— Тсс, — сказала она. — Мой муж спит. Ему нездоровится.

Голос у нее звучал странно, будто рот был полон жидкости. Ее движения сопровождались неприятным духом, похожим на запах скисшего молока.

— Что с ним? И где все остальные?

— Тсс, — снова сказала она, хоть он и так говорил негромко.

«Она свихнулась», — подумал он. Лицо ее искажалось от боли, а голова постоянно меняла положение, бегающие глаза смотрели не на него — она словно следила взглядом за непредсказуемым полетом шмеля или выискивала в подлеске шпионов.

— Они скоро вернутся.

— Миссис Сантос, — произнес Томас. Он ухватился за ее официальное имя, чтобы воспользоваться им как оружием. — Вы хорошо себя чувствуете?

Она постучала себя по макушке.

— У меня голова болит все время. Этот доктор совсем не дает мне настойки опия. Говорит, что все кончилось, но я ему не верю. Он не понимает, как это больно. Я даже петь больше не могу.

Она коснулась его руки, и он почувствовал, что кончик ее пальца липкий.

— Но я рада, что ты вернулся из-за меня.

— Клара, нет.

Он отнял свою руку. Томас осознавал, что у него мало времени, а от Клары помощи ждать не приходится. Ей, в отличие от них, опасность грозит меньше всего — в конце концов, она ведь жена Сантоса. Он отвернулся и принюхался к воздуху — было сыро, а в небе потрескивали электрические разряды. Грядут дожди, и очень скоро.