Эвиал - Ринат Таштабанов

Все сочли его безумцем, когда Ожузи, став ректором Академии, создал на ней факультет малефистики и назначил дуотта его деканом. Но дальнейшее его руководство доказало обратное. Долгие века он проводил мудрую политику, умело разрешая конфликты с Инквизицией, поднявшей голову после победы над Салладорцем. Его самые первые выпускники уже сами стали мудрыми старцами.

Но былое величие в прошлом. Теперь Ожузи превратился в дряхлую развалину, использующую посох лишь для опоры. Ходят слухи, что это его последний День Учеников. Он собирается сложить полномочия, передав пост Анэто, декану факультета Воздуха. Тот когда-то был средним магом, но однажды высокомерно вступил в бой с Даэнуром, едва спася свою жизнь. После он рьяно взялся за обучение, достигнув огромных высот не только в магии Воздуха, но и в магии других Стихий.

Как только ректор подал знак, абитуриенты хлынули к двенадцати невозмутимым фигурам. Едва бабочка попадала в руки декана, ее вырезанные из неведомого материала крылья начинали трепетать, и вот, она уже взлетает в небо, к восторгу зевак совершая грациозные круги над головой ученого мужа. Вскоре над площадью танцевал изящный пестрый хоровод.

Матфей, стоящий поодаль, не спешил присоединиться к нетерпеливым абитуриентам. Ибо сказал Спаситель: «Не медли, но и не спеши понапрасну. Не уподобляйся дураку, бегущему всю ночь на восток, дабы скорее приблизить утро. Умный терпеливо дождется, пока солнце само встанет из-за горизонта».

Да, конечно, ему тоже не терпелось получить ключ от этой великой сокровищницы, но ведь милорд ректор сказал, что церемония не продолжится, пока последний сомневающийся не сделает свой выбор. Так зачем же стремиться влиться в эту шумящую и пихающую толпу?

Он недоуменно смотрел как ректор Ожузи поспешно выбегает в резные ворота. А прощальная речь?

Наконец, основная масса сделала выбор, отступив к краям площади, и Матфей направился к деканам. Ему достался невзрачный маленький ночной мотылек, но в отличие от своего реального собрата, его крылья были сине-стальными, с разбросанными там и сям красными кругами.

Парень с поклоном протянул бабочку выбранному декану, после чего произнес:

— Утолит ли Имеющий жажду Страждущего?

Затем он медленно удалился, пятясь назад. Старик удивленно взглянул на странного юношу после чего о чем-то оживленно зашептался с рядом стоящим ученым мужем.

О, он помнил эту фразу! Она пришла из тех далеких древних времен, в которых остался и обычай передавать посох, и множество других правил. Прием в аколиты тогда был более строгим и церемониальным. В частности, вышесказанная фраза произносилась человеком, желающим обучаться у мага его науке. Декан думал, что сейчас уже никто из простых людей не знает ее.

Матфей знал. Ожидая начала сентября, он прочел немало книг, в том числе и по истории Академии. Впрочем, это никак не повлияет на Выбор Сил. Но это его особенно не волновало. Он поступит.

Высоко в небе парила прекрасная жар-птица. Ее диковинные перья потрясающе блестели золотом в лучах солнца. Говорят, это доброе знамение, но чем-то она ему не нравилась.

Наконец последние бабочки влились в пестрый хоровод. Пришло время молитвы. Над площадью разнеслось многоголосое бормотание. Некоторые, особо благочестивые, упали на колени. Среди них был и Матфей.Молитва всегда привлекала его. Знакомые с детства слова убивали печаль и сомнения, наполняли душу спокойствием и благодатью, но теперь святые слова несли ему просто неземное блаженство. Неистово крестясь, он с каким-то яростным рвением, со слезами восторга на еще не знавшем усов и бороды лице, обращался к Спасителю, привлекая восхищенные, но порой и недоуменные таким благочестием взгляды окружающих.

Последнее:

— Амме! и молитва закончилась. Пришло время события, ради которого на площади черного камня собралась вся эта толпа.

Маги стали поочередно выходить вперед. Изящный взмах посоха, и стаи бабочек устремляются к абитуриентам, объявляя решения Сил. Толпу наполнили радостные крики восторга и горькие вопли неудачи. Кто-то счастливо целовал возникший на руке браслет; кто-то уже открывал заранее припасенные фляги с пивом, а то и кое с чем покрепче, предлагая соседям отметить поступление или залить печаль; кто-то вытирал брызнувшие слезы неудачи. Никто не остался равнодушным.

Вперед вышел очередной декан. Новая стая изящных игрушек понеслась в толпу. Вон летит и его мотылек.

И здесь Матфея охватило странное волнение. В том далеком церемониальном прошлом Академии считалось, что, поступая в ученики к магу, человек рождался вновь, умирая для обычного мира. И вот, словно перед настоящей смертью, внутренним взором он увидел всю прошедшую жизнь, такую короткую и незамысловатую. Ярким пятном полыхнуло недавнее событие. В голове раздались голоса, которые он больше никогда не услышит…

— Ну, Матфей, скоро ты там?

Рябой Нарри нетерпеливо топтался у порога.

— Одного тебя ждем. Вон, уже и отец Леонтий вышел.

— Сейчас, сейчас.

Он торопливо укладывал в котомку поминальную трапезу. Пучок зелени, вареные яйца, пироги с китовым мясом. Муки, выделенной из общей доли старостой Хадром, тем еще охлестышем, осталось после зимы всего ничего, но Матфей специально отложил неприкосновенный запас на этот день. Это для мамы с папой.

Последний он положил пол-литровую баклажку с греддовкой названной по имени изготовлявшей его старухи, Гредды, Матери настоятельницы, как шутили все немногочисленные, но жоркие пьяницы Побережников.

Да, сказано в Писании: «Пьющий хмельное выпивает душу свою». Но сегодня надо. Сегодня Навий день.

Заперев дверь, Матфей бросился догонять убежавшего вперед Нарри.

Навий день. День, когда Навьи, души усопших, отпускаются милосердным Спасителем на грешную землю, дабы повидать потомков своих. День, когда люди отправляются на погосты, чтобы помянуть умерших родичей, когда они оставляют на могилах еду и питье, угощая родительские душеньки. День, когда по всем деревням Эгеста полыхают поминальные костры. Навий день.

Струги уже были вытащены из сараев, где они пролежали всю зиму и готовились к отплытию. Скоро, очень скоро их хищные носы начнут рассекать море в поисках стремительных тюленей и моржей, волосатых козерогов, величественных китов. Уже точились гарпуны, уже готовилось снаряжение. Но в этот день их поставили на воду для другой цели.

Отец Леонтий, надевший в честь праздника порфиру, сжимал рулевой рычаг крайней шестивесельной «касатки».

— Сюда, дети мои!