И пусть их будет много - Ева Наду

Клементина боялась и желала, чтобы муж, наконец, возвратился. Раз уж разговора не избежать, пусть он случится скорее.

Что Филипп вернулся, Клементина поняла еще до того, как услышала цокот копыт. Заметила, как, побледнев, отпрянула от окна служанка. Клементина бросилась к дверям. Выбежала наружу.

Филипп соскочил с коня неловко: споткнулся, подвернул ногу. Мориньер, успевший покинуть седло на несколько мгновений раньше, удержал его от падения. Передал поводья подбежавшим Полю и Пьеру. Подхватив Филиппа под руку, повел его в дом. Поднимаясь по ступеням, сделал Клементине знак рукой — с дороги!

Она вспыхнула. Когда Мориньер с Филиппом поравнялись с ней, с яростью прошептала:

— Зачем вы напоили его?

Он удивленно взглянул на нее.

— Я?? — пожал плечами.

Помог Филиппу переступить порог. Проследил за тем, как тот неуверенно стал подниматься по ступеням. Увидев, что наверху, у лестницы, господина встретил его камердинер Антуан, кивнул довольно. Вновь перевел взгляд на Клементину.

— Почему я? Впрочем, пусть. Не важно. Видите ли, мадам, — усмехнулся, — в таком состоянии нам, нелепым мужчинам, кажется, что рога не так сильно жмут.

Она бросила на него взгляд полный ненависти. С трудом справилась с желанием съездить по его самодовольной физиономии. Он понял. Улыбнулся насмешливо:

— Не стоит. Ступайте лучше к себе.

— Я поговорю с ним… Я все объясню.

Он схватил ее за руку:

— Нет.

Она вывернулась, кинулась к лестнице, ведущей на второй этаж. Он нагнал ее уже наверху, ухватил за плечи:

— Не делайте этого. Не теперь.

И вот тут она все-таки не удержалась. Хлестнула ему ладонью по лицу:

— Оставьте меня, сударь! Убирайтесь прочь! Я хочу говорить со своим мужем! И здесь вам нет места!

Он отпустил ее. Отступил.

— Как угодно, мадам. Как угодно.

Развернулся. Пошел вниз. Вышел во двор.

Она помедлила, потом сделала шаг, другой. Ей послышался плач. Заглянула в детскую. Девочка спала. Полин сидела рядом, у колыбели. Тоже клевала носом. Клементина присела на край кровати служанки. Какое-то время смотрела на спящее личико дочери. Потом тяжело вздохнула, поднялась. Выйдя из комнаты, прикрыла за собой дверь. Столкнулась со спешащим куда-то Антуаном.

— Где твой господин? — спросила.

— В библиотеке, — ответил тот сухо.

Клементине было не до этих мелочей. Она пропустила тон камердинера мимо ушей. Бросила ему:

— Не входи.

Распахнула двери в библиотеку.

Библиотека встретила Клементину полумраком. Ставни были прикрыты, портьеры задернуты.

— Филипп, — позвала она. — Филипп…

Обвела взглядом комнату.

Тонкий красный луч вечернего солнца, проникший сквозь щель между портьерами, падал на покрытый зеленым сукном стол. Пропутешествовав по нему, он затем уползал куда-то вниз, пугливо прятался под книжными полками, плотно забитыми томами книг.

Она обернулась. Увидела мужа, сидевшего на ковре, у камина. Перед ним стояла початая бутылка вина.

Филипп тяжело поднялся ей навстречу. Неловким движением опрокинул бутылку, и ее содержимое вылилось на ковер огромной, густой кляксой.

Заметив это, он недовольно мотнул головой, и Клементина вместе с ним несколько долгих минут наблюдала, как красная жидкость медленно впитывалась в плотный ворс старого ковра.

— Филипп, нам надо поговорить, — сказала, наконец.

— О чем? — прохрипел он. — О чем мы, черт вас побери, можем говорить?

Она протянула к нему руки.

— Мы должны объясниться.

— Объясниться? Прекрасно! Так начинайте! Я мечтаю развлечься. А я-то думал, какого черта Мориньер отправил отсюда оставленных мной воинов? Кто из них отец этого ублюдка, которого вы трусливо упрятали в своих комнатах? Отвечайте!

— Вы с ума сошли! Ни тот, ни другой.

— В самом деле? Тогда кто?

Она молчала. Смотрела, как он приближается к ней — медленно, пошатываясь, не сводя с нее тяжелого взгляда.

Вздрогнула, когда он заорал:

— Кто???

Схватил ее за волосы. Из прически посыпались шпильки. Он накрутил распустившиеся пряди на руку, дернул изо всех сил, приблизил свое лицо к ее лицу. Долго смотрел ей в глаза.

— Кто? — повторил хрипло.

— Бернар… Бернар Одижо.

Клементина произнесла это имя так тихо, что сама себя едва расслышала. Но он — он расслышал.

Размахнулся. Изо всех сил ударил ее по лицу.

— Дрянь!

— Нет, Филипп! Нет! Не надо! — она попыталась оттолкнуть его, отодвинуться от разгневанного мужчины. Подальше. Как можно дальше. Но он крепко держал ее за волосы. Говорил, задыхаясь от ярости:

— Я дал вам свое имя. А вы втоптали его в грязь!

— Отпустите меня! Мне больно!.. Я хотела любить вас. Но вы не дали мне такой возможности. Вы оставили меня здесь одну. Два долгих года я была одинока… Я управлялась здесь одна. Я сохранила ваши земли от разорения, ваши деревни — от уничтожения, ваших людей — от смерти. Я выживала, как умела.

— Вы сделали очень много добрых дел, — он выплевывал наполненные сарказмом слова ей в лицо. — И одно из них — рождение ублюдка от мерзкого висельника, дворянина без чести, преступника.

Она уперлась руками ему в грудь.

— Пустите! Я виновата, Филипп…

Он придвинулся к ней еще ближе.

— Подумать только, — презрительно засмеялся, — из всех особей мужского пола вы ухитрились выбрать этого негодяя — гнусного мятежника. Вы не только опозорили меня, как мужчину. Вы поставили под сомнение верность нашей семьи королю.

— Господи, — от изумления у нее пресеклось дыхание, — о чем вы говорите?.. При чем тут это?

— Вы вели себя, как шлюха! Так хотя бы вы догадались быть последовательной. Есть тысячи способов избавиться от беременности или не допустить ее, но вы ко всему еще и дура. Бестолковая и порочная.

Клементина чувствовала, как силы ее иссякают под потоком лившихся на нее оскорблений. Она не сдержалась. Потеряла самообладание и поняла, что говорит лишнее, когда на нее один за другим посыпались уже ничем не сдерживаемые удары. Она упала, больно ударившись головой о подлокотник кресла, и сползла вниз, стараясь укрыть от побоев вдруг разболевшийся живот.

Филипп убьет ее. Если он сейчас не остановится, он ее убьет.

Она съежилась, свернулась в комок. Не пыталась даже отползти, укрыться. Ждала безучастно, когда все закончится.

По полу потянуло холодом. Сквозняк коснулся ее пальцев, до боли заледенил рассеченную губу.

Послышались шаги — уверенные, тяжелые. Что-то больно царапнуло кисть. Она медленно отвела руки от лица. Первое, что увидела — сапоги. Острые шпоры у самых глаз.