Москва и Московия - Калашников Сергей Александрович

Хитрая Софи постепенно перекладывала заботы и хлопоты организационные на плечи сестрицы Кэти, которая по младости и глупости охотно их принимала. Положение капитан-командора позволяло ей стать тут главной. Сама же моя реципиентка увлеклась идеей прорубить окно в Европу сквозь Неву. В этом они с Петром были тайными единомышленниками. Вообще-то государь планировал ещё и захват Очакова в последний момент перед заключением мира между османами и Великой лигой австрийцев, поляков, Ватикана и разной европейской мелочи, заинтересованной в акватории Средиземного моря.

Домой на Русь мы намеревались вернуться в обход Южной Америки с посещением Ямайки. Кроме визита к дедушке и бабушке следовало уточнить вопросы поставок каучука и платины: использование этих материалов давало речной империи Корнов прорывные технологические возможности. Тугоплавкий химически устойчивый материал для аналитического оборудования и приводные ремни клиноремённых передач – это не мелочи в настоящий момент.

Глава 39. Обратно на Кукуй

Мужа и сына с дочкой Софи отправила в Архангельск морским путём вокруг Южной Америки. Дорога эта за последние годы стала привычной и занимала от четырёх до семи месяцев: погода и сила ветра плохо поддавались прогнозированию, да и у каждого капитана манера вождения корабля была своя. Случались и задержки из-за поломок. Кругосветку за семь месяцев, совершённую Софи, так никто и не сумел повторить, поскольку не поворачивал домой от Батавии, а непременно отправлялся на север к Сомольску.

Так вот, сын ехал не только с тятей-капитаном и сестрицей, но и с компанией сверстников – стрельчат, казачат, маленьких айнов, нанайцев, корейцев, японцев, китайцев и гиляков. Вокруг него собрался полный интернационал товарищей детских игр, закончивших два класса сомольской школы. Эта группа направлялась в котласскую школу для продолжения образования. Разумеется, и некоторое количество взрослых следовало с ними – иначе эту ораву не утихомирить. Хотя, с другой стороны, детки не разнузданные, в прошлую навигацию ходили юнгами по морям и рекам. Уж как-нибудь доедут всего-то через пару океанов, не перевернув «Горгону».

Сама же Софи уселась в самоходную двенадцатитонку и отправилась на Москву реками, намереваясь инспектировать по дороге свои лодочные дворы: одно дело – прочитать отчёт, другое – увидеть собственными глазами.

Красивая река – Амур. И длинная. Селений по её берегам видно немного. В основном заметны решётчатые наблюдательные вышки, с которыми по пути проходил обмен сигналами. Непрерывной сигнальной цепи по всему Приамурью пока организовать не удалось, но локально по районам оповещение уже налажено, отчего местные смотрящие в курсе: Софья Джонатановна следует транзитом с заправкой жидким топливом в Албазине.

Афанасий Бейтон встретил адмирала-мэм на причале. Одет он был в добротный стрелецкий кафтан коричневого сукна, лишённый украшений: знает, что властительница этого края не привержена украшательству. Тут же почётный караул четырёх родов войск – стрельцы в русских шапках-колпаках с отворотами, казаки в папахах, сермяжники в серых треуголках и речники во всём чёрном.

– Здравы будьте, бойцы! – уставное приветствие.

– Здрав будь, а-дми-рал! – дружный рёв примерно сотни глоток.

– Вольно! Разойдись! Рада видеть тебя в добром здравии, Афанасий Иванович! Посеял ли хлеб, не озоруют ли маньчжуры?

– Рад тебе, Софья Джонатановна. Хлеб посеял, а маньчжурам ещё по снегу поведал, что ходить сюда им не след. Окажи честь, отобедай у меня.

В общении здесь и сейчас доминирует лаконичный стиль: о том, что разводить политесы двадцатитрёхлетняя властительница не любит, знают все.

– Спасибо, полковник. С удовольствием.

Увидев, что телеги с бочками выстроились цепочкой к пирсу, моя реципиентка чисто по-дамски ухватывается за локоток коменданта укрепрайона и следует в его терем оказывать хозяину здешних земель почёт и уважение. Вкусно нас накормили, а вот в застольной беседе ничего примечательного не прозвучало – обычные рядовые заботы военно-хозяйственного образования.

Поселение вокруг укрепления (простые рубленые дома, выстроившиеся линиями) порадовало глаз чёткими противопожарными интервалами и отсыпанными песчано-гравийными улицами. Многочисленные огороды произвели хорошее впечатление обработанностью и первыми несмелыми всходами, а жердевые изгороди системы «тын» поведали о наличии у жителей домашней скотины.

В селении немноголюдно: в этом самом густонаселённом районе Приамурья людей по-прежнему мало. Зато детвора радует глаз подвижностью и предприимчивостью. Ни один из них не помер при родах: здесь работает доктор в степени, на мой взгляд, фельдшера, разумеющий и дело повивальное, и прекрасно знающий о маленьких невидимых зверьках. Говорят, он несколько раз вырезал воспалившиеся аппендиксы – просто волшебник на местном уровне медицины.

А ещё он лучший друг шамана из ближнего стойбища. Тот к нему рожениц привозит и, пока длится процесс, сидит неподалёку у костра, постукивая в бубен и мелодично завывая в направлении Большой Медведицы. Поговаривают, будто этот доктор и сам язычник откуда-то с берегов Сухоны, потому что о духовном он не с батюшкой в церкви беседует, а прямиком обращается к силам природы, сверяясь с показаниями барометра и психрометра.

Одним словом, чудак, но уважаемый. Софи его ещё по Котласу помнит. Он Герцогине какую-то кашицу в ступке растирал. От мозолей, кажется.

У слияния Шилки и Аргуни встретили пост нерчинцев – крошечную крепостицу с гарнизоном из полутора десятков людей служилых. Выяснили, что граница нынче считается по Аргуни и патрулируется тремя моторными баржами, несущими по одной пушке и по плутонгу десанта. Пока река жидкая – всё хорошо. А вот по льду через неё кто только не шастает. Тунгусы то и дело докладывают о нарушителях.

Однако вникать в проблему Софья не стала – проследовала своим курсом. Шли мы теперь преимущественно под парусом, потому что горючим в этих краях нигде не разжиться до самого волока. В сам Нерчинск тоже заглядывать не стали: пока вода высокая, нужно перетащиться в Селенгу. В малых реках верховий иногда переходили на бечеву, упираясь в дно шестами. Хорошо, что принятый с самого начала стандарт мелкосидящих тупоносых корыт позволяет проходить и не в самых удобных фарватерах.

На волоке, который на самом деле брусовка, несколько задержались, поскольку нужно было перекатить все три двенадцатитонки каравана аж на сорок километров лошадьми, которых хватало лишь на одну подобную упряжку. Дальше вниз по течению дело пошло веселее. В Селенге увидели встречный караван, в котором кроме грузов находились и пассажиры.

Остановились, побеседовали. Пятеро сермяжников возвращались на Амур с семьями. Столько же направлялось к новому месту службы слаженной боевой пятёркой. Плюс четверо беглых. Вернее, два одиночных беглеца и молодая беглая семья.

За разговором выяснилось, что лодочные дворы работают ещё и на манер аболиционистской подземной железной дороги, которая в годы рабства в Северной Америке переправляла рабов на север, где те становились свободными. Так и у нас нынче эта система сложилась. А платил за проезд новых поселенцев хозяин местности, которому они доставались. Понятно, что дальше Албазина они следовали нечасто, а уж до Сомольска не добирался ни один.

Что их ожидало? Казарма, выдача обмундирования, питание в столовой и принудительное обучение грамоте, за которое приходилось трудиться на хозяйственных работах. Выучившиеся счёту и письму и немного разобравшиеся в местных реалиях, люди сами устраивались, как хотели. Крестьянские дети в основном садились на землю, обязуясь половину урожая продать по закупочным ценам, с выручки от чего в подать уходила двадцатая часть и подушный сбор. Платы за землю с пахарей не брали. Кроме того, те, кто записывался в ополчение, не платил подушного, зато регулярно призывался на военные сборы для обучения и ходил в стражу. От двадцатины они не освобождались.