Там, на войне - Теодор Вульфович

Я все-таки возразил:

— Подъехал бы кто-нибудь другой, майор сунул бы туда другого. Это случайное совпадение.

— Не-е-е говори гглупости! Он же Старкова туда не сунул?!

— Перестань заикаться! Не только Старкова, но и сам туда угодил…

Обычно с передовой мотоциклисты уносились вихрем, чтобы в последний момент не угодить под взрыв снаряда, мины или пулеметную очередь, а тут отъезжали небольшими группами, показно, лениво и мрачно. Раненых давно отправили на штабном автобусе и в грузовике с автоматчиками. А вот с убитыми было хуже…

— Это что зза дырка у тебя в ррремне? — неожиданно спросил Идельчик.

Действительно, в новом скрипучем поясном ремне оказалась маленькая дырочка. Расстегнули, повернули, проверили — пуля наискосок пробила толстую кожу и лежала справа под боком, почти не повредив добротную английскую ткань гимнастерки.

— А я и не заметил. Протаскал ее, курву-лапочку, всю ночь. — Пуля мерцала, словно сигналила. — И ничуть не деформировалась… Забавно.

— Вот видишь? — сказал Идельчик.

— А шестеро совсем не вернулись.

— Их что, до сих пор оттуда не вынесли? — удивился доктор.

— Немцы не подпускают.

— А майор все равно сволочь.

— Но что касается тебя и меня, тут специального умысла не было. Так — балдизм.

— Как знаешь. — Идельчик набычился и выговорил — Был!.. Был умысел. Ты еще убедишься…

— Я тебе советую, доктор: не смей так думать. Очень прошу — не смей.

Это была беседа — на рассвете, в открытом поле, в августе сорок третьего, где-то между Орлом и Брянском. Дул легкий ветерок, и в обозримом пространстве не наблюдалось начальства.

Специальная группа автоматчиков должна была вынести убитых. А нам ждать их возвращения. Рассвет — вот он, автоматчиков нет.

— Это надо додуматься, — талдычил Идельчик, — батальон болтается черт знает где, а разбитую санитарную машину бросают в атаку!

— Ну уж, прямо в атаку?!

— Свою иронию ты мог бы заткнуть знаешь куда?! — Идельчик нахохлился. — Вон они… — произнес он не меняя интонации.

Из-за бугра в лощину волокли на плащ-палатках убитых.

— Все шесть… — сказал доктор.

На этот раз обошлось без выстрелов. Немцев в охранении не оказалось, они перед самым рассветом просто смылись, а мы остались с носом, хоть и победители. Ведь врага надо бить как раз в момент отхода.

Врач осматривал убитых, указывал пальцем раны, что-то бурчал по-латыни. Переворачивать погибших ему помогали санитары и автоматчики. Убитые уже не были теми добровольцами, что сами вызвались и ушли в молочную тьму за неведомым «языком». Они стали холодными и чужими. Между теми и этими не было ощутимой связи — еще в полночь они были шесть добровольцев!

И не все молодые, трое из них были отцы семейств.

— Каждый имеет хоть одну смертельную рану. Все шесть убиты в бою, — произнес Идельчик четко, словно диктовал протокол.

Он-то понимал, чуть что — на седьмого свалят все беды этой ночи и главным доказательством его вины будет то, что он остался жив.

Всех погрузили в бортовую полуторку: и тех, кого выволакивали, и тех, кто выволакивал, — они сами были еле живы.

Пора было сматываться из этой пустоты в какую-то другую.

Вкус горечи во рту не проходил, словно меня полынью обкормили.

— Скажи, Саша, мы долго еще будем уступать всё подряд нашим негодяям? — Я знал, что вопросец трибунальный с вышкой и заменой штрафбатом.

— Вот именно, это тебе не Исетский пивзавод (в клубе Верхнеисетского завода формировался наш батальон). Тут ты пятью сутками ареста не отделаешься, — Идельчик как бы отстранялся от разговора.

— Вспомни, как тихо подвывали: «Погоди, вот доберемся до фронта! Там мы им ничего не уступим…» Теперь что? Будем ждать победы?

— Знаешь, вот с этими заявлениями, пппожалуйста, полегче.

— Наше дело дрянь, мы все откладываем главное на потом. Да мы не разведка — мы сопли в томате. Опять их упустили. — Я имел в виду смывшихся от нас немцев. — А это все он! Подумаешь, бывший адъютант какого-то секретного генерала. Ни хрена не умеет, только хорохорится и выставляет свои перья! Наших убивают, а мы, видите ли, учимся, учимся. Учимся! Чему?!

— Вот это речуга! Опомнись. Майор передушит здесь всех вас. Как кур! — Он уже решительно отделил себя от нас, горемычных. — Всех, кто не смотрит ему в рот. Не восхищается! Не живет по его закону самонасыщения. Кровосос!.. Он же профессиональный холуй. И не пожалеет никого ради…

— Если по одному — обязательно передушит.

— Идеалист херов! Нннеисправимый…

— Если бы ты слышал, как его чихвостили в штабе корпуса — шерсть клочьями летела.

— А мне ппплевать на его шерсть, — он снова стал заикаться. — Когда по моей санитарке врезали из ппу-лемета, меня озарило! Я сразу все понял: он лезет в гггерои!.. Ввв оппсихованные герои. Вокруг будет много-много трупов. Самых бестолковых трупов в мире.

— А что, есть толковые? Я что-то не видел… Саша, почему мы все время уступаем негодяям? — Я настаивал на своем.

— Ты что?.. Того?! У него в руках сила, власть и этот хлюст Старков! Они согнут тебя в бараний рог раньше, чем ты успеешь… А я уйду. Не участвую в этом балагане… Мне уже предлагали.

— Не могут же все куда-нибудь уйти? Нельзя все время уступать…

— Бе-бе-бе, бе-бе-бе! — передразнил меня Идельчик. — Ты что имеешь в виду, когда говоришь о наших негодяях?

Одним ходом он загнал меня в угол. Я не знал, что ответить: начал выкручиваться и, конечно, материться.

— Ну, как сказать?.. Все эти… В тылу… и у нас здесь… — То, что без слов казалось яснее ясного, вдруг стало почти необъяснимым.

— Ну-ну… рожай.

— Погоди. Мы все… — Я пытался выговорить то, что никак не складывалось в фразу.

— Кто все?.. Где они — все?

— Ну мы — вот ты, я и ребята… Думали, доберемся до фронта, покончим с фашистами и все увидят, кто мы такие есть! И сразу станет видно, кто наши негодяи. Война отделит одних от других. Огнем!

— Но здесь оказались все вместе — в одной куче, — резонно произнес Идельчик.

— Постой. Здесь все должно проясниться или должно начать проясняться… И все увидят, что без справедливости, без этого разделения, мы все погибнем в этой общей помойке. В этом дерьме… — Я хоть что-то высказал.

— Мы воюем с фашистами, а гибнут не только от их рук и снарядов, но и от своих. От своих!

— Вот я и говорю…

— Для меня «наши негодяи» сегодня — этот прыщ майор и его прицеп Старков. А если точнее, то Старков и его прицеп майор!

— А я что говорю?.. Нельзя уступать нашим негодяям! — Казалось, мы оба взмокли от напряжения.