Опасный дневник - Александр Западов

«… Того ради помыслив я сам в себе, беспристрастно и непринужденно, через сие же являю не токмо всему Российскому государству, но и целому свету торжественно, что от правительства Российским государством на весь век мой отрицаюсь, не желая ни самодержавным, ниже иным каким-либо образом правительства во всю жизнь мою в Российском государстве владеть, ниже оного когда-либо или чрез какую-либо помощь себе искать, в чем клятву мою чистосердечно пред богом и всецелым светом приношу нелицемерно, все сие отрицание написав и подписав моею собственною рукою».

— Хорошо, — снова сказала Екатерина. — И пусть он это перепишет, ничего не изменяя. Отрицается на весь свой век. И дай ему бог, как говорят, здоровья.

Когда в Петербурге перед Новым Зимним дворцом четырнадцать тысяч солдат гвардейских и полевых полков принимали присягу на верность новой императрице Екатерине Алексеевне, скакали гонцы в армию, стоявшую за границей, и задумывался поход на поиски бывшего государя — в Ораниенбауме, где он провел ночь, только еще просыпались. Накануне Петрова дня завтрашний именинник изрядно подгулял.

С государем было десятка полтора придворных дам и человек тридцать сановников — канцлер Михаил Воронцов, его брат Роман, отец фаворитки Петра Лизаветы Романовны, фельдмаршал граф Миних, фельдмаршал Никита Трубецкой, граф Александр Шувалов, вице-канцлер князь Александр Голицын, обер-гофмаршал Александр Нарышкин, обер-егермейстер Семен Нарышкин, шталмейстер Лев Нарышкин, генерал-лейтенант Мельгунов, гофмаршал Измайлов, генерал-адъютанты князь Иван Голицын и Гудович, тайный секретарь Волков, принц Голштейн-бекский, прусский королевский министр Гольц, голштинский тайный советник Румер, гоф-медик Унгебауер и многие другие, русские и немцы.

Император поднялся около полудня, выпил английского пива и вышел из дворца на плац. Там стояли его голштинские батальоны, и он произвел развод караулов, чем начинал каждый свой день.

Отпустив солдат, Петр занялся придворными и велел им немедленно собираться в Петергоф. Во дворце Монплезир, у императрицы, был назначен праздничный обед. Подали придворные кареты. В первую сели государь с Лизаветой Воронцовой, в остальных кое-как разместилась свита, и караван тронулся.

Лошади шли хорошо, через час — Петергоф.

А там — ни души.

Дворец пуст.

В парке генерал-адъютанты отыскали фрейлин с кавалерами.

— Где государыня?

— Мы не знаем.

— Государь приехал обедать, сегодня Петра и Павла празднуют.

— Мы знаем…

Петр Федорович спешит в Монплезир, за ним вприпрыжку Гудович.

Двери открыты, никого нет.

В спальне лежит платье императрицы, сшитое к сегодняшнему торжеству.

Уехала!

— Не говорил ли я вам, что эта женщина способна на все! — в отчаянии закричал Петр. Гудович, вытянувшись, смотрел на государя. Он знал, что тот действительно так говорил о своей жене…Служители сообщили, что Екатерина Алексеевна ранехонько убыла в Петербург, за нею приехала карета.

Чья карета? С кем уехала?

Государь рассердился. Он отчаянно ругал Екатерину, примешивая к немецкому языку отдельные русские выражения. Вельможи молчали, переглядываясь. Опыт у них был. Отъезд государыни что-то значил. В Петербурге, наверное, уже все знают, зачем она отъезжала…И не сговариваясь, чинно, будто выполняя пункт церемониала, трое с разных сторон подошли к Петру.

— Ваше… — начал фельдмаршал Трубецкой.

— … императорское… — подхватил Шувалов.

— … величество, — докончил обращение канцлер Воронцов и продолжал: — Долгом почитаю отправиться в столицу узнать причины столь внезапного отъезда ее величества. Здоров ли великий князь Павел Петрович?

— Здоров ли? — сказали Трубецкой и Шувалов.

Император посмотрел на них невидящим взором.

— Что ж, поезжайте, — тихо сказал он.

Сановники потрусили в конюшню, приказали заложить лошадей и уехали в Петербург, вернее — из Петергофа. Кто-кто, а они-то понимали, что наступает новое царствование и опаздывать к его началу неприлично.

Через месяц после этих событий Екатерина писала своему любезному другу графу Станиславу-Августу Понятовскому в Польшу о том, что в день переворота у нее было много забот:

«Я послала адмирала Талызина в Кронштадт. Приехал канцлер Воронцов, посланный для того, чтобы упрекнуть меня за мой отъезд; его повели в церковь для принесения присяги. Приезжают князь Трубецкой и граф Шувалов, также из Петергофа, чтобы обеспечить верность войска и убить меня; их повели приносить присягу безо всякого сопротивления…»

Так оно и было, с тою лишь разницей, что ни упрекать Екатерину, ни тем более убивать ее эти господа не собирались: они ехали с тем, чтобы поскорее присягнуть новой монархине, — и в том успели.

Петр Федорович, отослав канцлера и других, побрел к заливу, — может быть, чтобы хоть издали поглядеть на Петербург, загадавший ему такую загадку. И на берегу тотчас получил ответ. К пристани подходила шлюпка. Гребли матросы. На корме сидел офицер.

— Кто ты? — закричал издали царь.

Офицер поднялся, чтобы ответить, гребцы налегли на весла, шлюпка вздрогнула, и офицер упал.

— Скорее, скорее! — закричали дамы.

Через несколько минут шлюпка причалила, и офицер выскочил на мостки. Поручик бомбардирской роты Преображенского полка Бернгорст доставил фейерверк, который нужно было сжечь в честь государевых именин.

— Что случилось в Петербурге? Почему над городом столько дыму? — спросил по-немецки Петр Федорович, показывая рукой на свою столицу, темной полоской видневшуюся вдали. — Здравия желаю, ваше императорское величество, — басом сказал поручик Бернгорст. — К черту дурацкие церемонии! — рассердился царь. — Говорите же, наконец, или я прикажу вас расстрелять.

— Слушаюсь, ваше величество.

— Да не слушайте, а говорите! — пошутил граф Миних. Он вел себя спокойно и как будто даже ощущал комизм происходящих сцен. У него был опыт падения с административных высот, а вторично ссылать его было решительно не за что.

Бернгорст доложил, что ничего особенного он не видел. Ему приказали отвозить фейерверк — он и повез. В Преображенском полку был шум, это правда. Многие солдаты бегали с обнаженными тесаками, многие — с ружьями, сильно кричали.

— Что кричали? Вы расслышали? — спросил Миних.

— О, ничего особенного, — ответил поручик. — Они желали здоровья императрице Екатерине Алексеевне, без команды стреляли вверх. Больше я не слышал. Мое дело — везти фейерверк.

Миних сочувственно посмотрел на Петра Федоровича.

— Боюсь, что вы далеко по службе не продвинетесь, господин офицер, — сказал по-немецки Миних и предложил: — Не угодно ли во дворец, ваше величество? Час обеденный.

Петр Федорович покорно повернулся и пошел прочь от залива. Остальные двинулись следом.

По пути Миниху вручили записку. Ее доставил крестьянин, тому передал приезжий из Петербурга, наказав непременно доставить во дворец, отдать слугам, чтобы дошла до государя.

Миних посмотрел записку и, грустно покачав головой, протянул ее Петру Федоровичу. Бывший его камердинер Брессон, ныне директор гобеленовой мануфактуры, в нескольких строках извещал своего благодетеля, что петербургские солдаты объявили государыней Екатерину и хотят идти его искать, чтобы заставить отказаться от престола.

Петр Федорович, прочитав записку, разжал пальцы, и бумажка упала на песок аллеи. Он шел, глядя прямо вперед, записку подняли, и она у каждого побывала в руках. А из хвоста процессии прибежало известие, что во главе бунтующих солдат — гетман Кирилл Разумовский, командир Измайловского полка.

Услышав эту новость, Петр Федорович приказал послать за его старшим братом графом Алексеем Разумовским, негласным мужем покойной императрицы Елизаветы Петровны — он жил в своем поместье Гостилицы за Ораниенбаумом.

Отдав это распоряжение, Петр Федорович остановился у моста через канал, вдоль которого проходила парковая аллея. Его тотчас окружили главные советчики — Роман Воронцов, Мельгунов, Измайлов, Гудович. За ними группами расположились менее приближенные лица. Дамы с немногими кавалерами остались поодаль.

Петр Федорович, трезвый и унылый, молчал. Генералы говорили, не слушая один другого, и каждый предлагал государю свой совет. Самый смелый, можно сказать — отчаянный, заключался в том, что, мол, надо сейчас же государю скакать в Петербург, явиться перед гвардией и народом и сказать… сказать хотя бы о том, что у него законные права на российский престол, а Екатерина никаких прав не имеет, спросить, кто чем недоволен, и обещать все исправить. Великое дело — прийти в толпу самому, воззвать к благоразумию и честности. Государь Петр Алексеевич, вечная ему память, всегда сам предотвращал опасности и действовал личным примером.