Избранное - Александр Оленич-Гнененко

Молодой я был, испугался, и место было беззащитное. Я быстро спустился вниз. Думаю, больше зверь не придет в пещеру: мой дух почует. Охочусь я на другой день на той стороне Киши. Слышу в; тех скалах, где я был: «и-о! и-о!» Барс опять там. Тогда я понял свое счастье: он уходил на охоту, когда я пробрался в его логово.

В другой раз я встретил барса на горе Ногой-Кошки. Он лез на скалы. Я стрелял в него — не попал. После того на северном склоне Пшекиша егерь Кубанской охоты Ермоленко ранил барса. Барс прошел по склону километров пять, там егерь и добил его на отроге Пшекиша. В заповеднике и теперь есть барсы. Шесть лет тому назад барс заел на горе Джемарук двух медведей. Сейчас барс живет на Чугуше. Его следы нашел и зарисовал зоолог Насимович у подножья Чугуша, в ущелье реки Березовой. Барс спускался туда ночью.

Отрог, где егерь барса убил, так и называется — Пантерниный бугор. Здесь много безыменных гор. Я сам назвал два хребта: Черкесский и Армянский. Когда не было заповедника, в эти места выезжали черкесы и армяне с семьями и стадами на все лето. Жили они там хуторами, балаганов до сорока.

Григорию Ивановичу под пятьдесят. Уже одиннадцать лет он бессменно работает наблюдателем в заповеднике.

Загорелое, бритое лицо Бессонного словно высечено из камня. У него острые, с постоянным прищуром глаза охотника. В глазах и тонких, сжатых губах — решительность и ум и временами — сурово-сдержанная улыбка. Говорит Бессонный скупо и точно. Несмотря на возраст, он по-молодому гибок, и походка его легка. Он идет неторопливо, осторожно выбирая место, куда поставить ногу. Этим неторопливым шагом он исходил хребты и леса заповедника.

Выехали рано утром. Прохладно. Ясная голубизна неба почти безоблачна. Едем опять субальпийским лугом пастбища Абаго. На влажной почве отпечатки оленьих копыт. Широкими полосами смятой травы легли медвежьи тропы. У подножья горы Экспедиции, на берегу замшелого озерка, заложен искусственный солонец. Земля вокруг него изъедена и истоптана оленями. Следов десятки, и все свежие. Добывая соль, олени выгрызли две глубокие ямы.

То спускаясь по косогору, то поднимаясь, едем вдоль реки Безымянной. Прозрачная ледяная вода стремительно мчится с крутизны, вскипая на камнях тысячами каскадов. Кажется, что река прыгает по ступенькам. С правой стороны реки на верхней границе леса, видны лежки оленей — овальные, темные пятна среди яркой зелени окружающей травы. Насчитали шестнадцать лежек.

— Зубр любил места в низинах, поляны, где не было скал, — говорит Григорий Иванович. — Много его было по рекам Безымянной и Малчепе. Вот это место — ущелье и поляна под горой Абаго — называлось Зубровое царство. Только здесь и на реке Холодной жило свыше пятисот голов. Была еще Сенная поляна: там зубрам заготовляли сено.

Увидев человека, зубр долго к нему присматривался и, если соображал, что это человек, или чуял человеческий дух, стремительно бежал, ломая кусты и деревья.

Зубра я сам в царское время стрелял. Были звери пудов до сорока и больше. Величиной с двух быков. Грудь у зубра очень широкая, а бока узкие. Шея поросла густой длинной гривой. Зимой зубры почти черные, осенью — черно-коричневые, а летом — больше коричневые. Когда зубр неожиданно на тебя наткнется и, проходя мимо, посмотрит своим свирепым взглядом, страшно становится так, что волосы шапку поднимают. И рев у него свирепый. Очень был большой и грозный с виду зверь, а на самом деле безобидный. В 1928 году пригласили сюда на розыски зубров профессора Филатова — он еще в Кубанской охоте служил. Мы с ним объездили весь заповедник, все зубровые места, но зубров не нашли. Встречались следы больших оленей, и Филатов не раз принимал их за следы зубренка: «Это зубр», говорит. Но я ему объяснял, что след у зубра совсем другой: круглый, двадцать пять на двадцать пять сантиметров, и без запаса на краях, как у оленей. Кости зубра и черепа мы еще недавно находили.

Слева от нас раскинулось зеленое плоскогорье Пшекиша и Бамбака. Справа тяжелой черно-синей грядой, пересеченной во всех направлениях белыми полосами вечных снегов, встали гребнистые хребты. Это горы Абаго, Атамажи, Тыбга и Джемарук. Как двойная чаша, темнеют друг за другом налитые густой синью верхний и нижний цирки ледников Джемарука, откуда вытекает река Холодная… Ледники окружены сугробами испещренного поперечными полосами снега. Там, в «холодах», в дневные часы лежат туры. По крутым бокам гор, повсюду бегут из-под снегов тонкие серебряные нити рек и ручьев. В темных ущельях-руслах, падающих почти отвесно, слышен неумолкающий шум воды.

На самой вершине хребта растут карликовые березы; они искривлены и словно ползут по земле. Вокруг яркозеленые, как мхи, кусты можжевельника, телесно-белые цветы альпийского рододендрона. В горах все еще весна.

Спускаемся на противоположный склон, к опушке высоких пихт, где стоит зимний балаган — постройка из драни и горбылей. Здесь мы должны встретиться с зоологом Насимовичем. Балаган уже населен, на нарах лежат бурки, спальные мешки и разные припасы. В балагане остановилось двое, их сейчас нет.

…Поднимаясь на Тыбгу, мы увидели на склоне первого тура. Он грыз солонец.

Со стороны балагана раздался оклик: нас звал Насимович. Тур поднял рогатую голову. Затем легкими скачками, останавливаясь временами и приглядываясь, стал уходить выше, в скалы. Дважды он, как изваяние, застывал на голых отвесных утесах и пристально смотрел вниз, на балаган. Потом, успокоившись, повернул обратно, приостанавливаясь и срывая траву.

Мы двинулись к вершине хребта. Начались альпийские луга. Низкая трава заткана то голубыми цветами необычайно яркой окраски, то не менее яркими — золотисто-желтыми. Местами цветочный ковер изумляет радужным смешением красок и оттенков — синих, голубых, желтых, розовых, изумрудно-зеленых. Венчики цветов — огромные, на короткой ножке.

В камнях выбиты турами ступенчатые тропки. То там, то здесь земля изгрызена — это естественные солонцы туров.

Из-за скал впереди нас показалось стадо туров — семь великолепных козлов. Стоявший на страже на одиноком уступе бородатый, большерогий тур свистнул, и все стадо, задержавшись на несколько мгновений, перевалило на другую сторону хребта.

В зарослях рододендронов, метрах в двухстах от нас, мы увидели пасущуюся серну. Она спокойно двигалась по склону хребта. Вдруг, очевидно, заметив нас, серна замерла. Ее светлокоричневое тело сделалось неразличимым среди цветущих рододендронов. Только после нескольких бесплодных попыток мне удалось поймать серну в фокус бинокля. Чтобы лучше ее рассмотреть, мы, скрываясь за грядами камней, подошли к ней и поднялись на скалу. Серна издала резкое шипенье — знак тревоги — и быстрыми скачками стала уходить в горы. Теперь ясно были видны коричнево-рыжие бока серны, ее черноватые стройные ноги и маленькие рожки.

Мы вышли из-за скал прямо на стадо туров в восемь голов. Наше внезапное появление вызвало у них удивление и замешательство. Два-три тура бросились было назад. Но тотчас же все стадо остановилось, с любопытством глядя на нас. Затем туры, не торопясь, повернули и один за другим скрылись за хребтом.

Мы вошли в полосу вечного снега: он лежит в теневых местах большими сугробами, припорошен космической пылью и истоптан копытами туров. На каменную осыпь поднялся тур. В течение нескольких минут он смотрел на нас и в разные промежутки времени издавал предостерегающий свист, но не уходил.

Снова перевалив за правый склон хребта, мы увидели девять туров и немного выше столько же туриц.

Солнце склонялось к закату. В лицо нам подул прохладный ветер. Мы приближались к высшей точке Тыбга.

Неожиданно на скалистом отроге показалось стадо туров в двадцать шесть голов. Мы шли, не прячась, и туры увидели нас сразу. Внимательно глядя на нас, стадо направилось к снежным вершинам, вытянувшись цепочкой по узкому карнизу. Впереди — два бородатых тура. Они легко несут свои сильные песочно-серые тела. Следом идут две или три турицы, за ними — могучий старый козел с огромными саблевидными рогами, и опять турицы, которых легко узнать по более темному, почти коричневому цвету шерсти и коротким рогам. Караван замыкают четыре турицы с козлятами.

Одна из них еще не вылиняла, и белый, зимний, подшерсток на ее спине резко отличается от коричневой окраски остального тела. Эта турица безрогая и кажется очень старой, но за ней идет козленок. С величавой медлительностью стадо спустилось за хребет.

На отвесном выступе скалы остался только один тур, старик с саблевидными рогами, шедший в середине стада. Неподвижно стоял он на уступе и смотрел на нас. Так прошло десять-пятнадцать минут. Но вот и этот тур исчез за гребнем, будто растаял.

В балагане нас встретили зоолог Андрей Александрович Насимович и студент-практикант. У Насимовича очень внимательные глаза под темными, почти сросшимися бровями. Глядя на его хрупкую с виду фигуру в лыжном костюме и не по росту больших горных ботинках, трудно поверить, чтобы он мог добраться сюда с тяжелым альпийским рюкзаком за плечами. А ведь о его высокогорных походах с уважением и завистью рассказывают самые бывалые наблюдатели заповедника. Беседуем у костра, разложенного внутри балагана. Андрей Александрович говорит: