Вечная мудрость - Конфуций

Конфуций сказал: «Только с наступлением холодного времени года мы узнаем, что сосна и кипарис опадают последними».

Так точно и благородные люди в мирную эпоху не отличаются от толпы и познаются только в годину испытаний и смут, когда они выделяются из толпы неуклонным исполнением своего долга.

21

Конфуций сказал: «Умный не заблуждается, гуманист не печалится и мужественный не боится».

22

Конфуций сказал: «Человек, с которым можно вместе учиться, еще не есть человек, с которым можно утвердиться в добродетели; человек, с которым можно вместе идти по пути добродетели, еще не есть человек, с которым можно утвердиться в добродетели; человек, с которым можно утвердиться в добродетели, еще не есть человек, с которым можно взвешивать должное (т. е. принимать решение, сообразное с обстоятельствами и требованиями времени)».

23

«Колышутся и перевертываются цветы груши… Разве я не думаю о тебе? Думаю, да дом далеко». Конфуций сказал: «Не думаешь, а то что за даль!»

Глава X. В своей деревне

1

Конфуций в своей родной деревне имел простодушный вид, как будто бы не мог сказать слова. А в храме предков и при дворе он говорил обстоятельно, но только с осторожностью.

2

В ожидании аудиенции в разговоре с низшими вельможами он был тверд и прям, а в разговоре с высшими был любезен. В присутствии государя он выступал с благоговением, но с должным достоинством.

3

Когда государь подзывал его и приказывал принять иностранных посланников, то он менялся в лице и ноги у него подкашивались. Когда он делал приветствие руками направо и налево стоящим в ряд сослуживцам, то его платье спереди и сзади сидело гладко; когда спешил вперед в царские покои, был подобен птице с растопыренными крыльями. Когда гости удалялись, то он непременно докладывал государю, говоря: «Гости не оглядываются».

4

В ворота княжеского дворца он входил наклонившись, как бы не помещаясь в них. В воротах он не останавливался и, проходя, не ступал на порог. Следуя мимо престола, он менялся в лице, ноги его подгибались и он говорил, как будто бы у него недоставало духа. Подобрав подол платья, он вступал в залу, согнувшись и затаив дыхание, словно не дышал вовсе. По выходе, когда он спускался на одну ступеньку, лицо его распускалось и делалось спокойным и веселым. Спустившись, он быстро бежал, растопырив руки, и благоговейно возвращался на свое место.

5

Конфуций держал символ власти своего князя согнувшись, как бы подавленный его тяжестью, подняв его вверх не выше рук, сложенных для приветствия, и не опуская ниже рук, словно протянутых для отдавания чего-либо. Лицо его менялось и словно трепетало, он двигался мелкими шажками, на пятках, не поднимая ног; при представлении подарков выражение лица его было спокойное. При частных визитах он имел веселый вид.

6

Конфуций не оторачивал своего воротника темно-красной или коричневой материей. Не употреблял на домашнее платье материи красного или фиолетового цветов (как цветов промежуточных, более идущих женскому полу). В летнюю жару у него был однорядный халат из тонкого или грубого травяного полотна, который при выходе из дому он непременно накидывал поверх исподнего платья. Поверх нагольной шубы из черного барашка он надевал черную однорядку, поверх пыжиковой – белую, а поверх лисьей – желтую. У него был меховой халат, длинный, с коротким правым рукавом (для удобства в работе). Он непременно имел спальное платье длиною в 7,5 своего роста. В домашней жизни Конфуций употреблял [для сиденья] пушистые лисьи и енотовые меха. По окончании траура он носил всевозможные подвески. Если это было не парадное платье, то оно непременно скашивалось вверху. Барашковая шуба и черная шапка не употреблялись при визитах с выражением соболезнования. Первого числа каждого месяца он непременно одевался в парадное платье и являлся ко двору.

Барашковая шуба – придворное платье; пыжиковая надевалась при представлении вассалов и их послов к сюзеренному двору, и лисья – при принесении благодарственной жертвы в конце года за сохранение хлебов от вредных насекомых и зверей – это па чжа, т. е. жертва восьми духам.

На левом боку висели: утиральник, нож, оселок, маленькое шило для развязывания узлов и зажигательное металлическое зеркало. На правой стороне: кольцо для натягивания лука, дерево для вытирания огня в пасмурную погоду, большое шило из слоновой кости, кисти и ножны.

7

Во время поста после омовения непременно надевал чистое полотняное платье; непременно менял пищу и платье (т. е. не ел скоромного, пряностей и не пил водки, до которой он был большой охотник), и в комнате непременно менял место сидения.

8

Не гнушался кашею из обрушенного риса и мясом, изрубленным на мелкие куски. Он не ел ни каши, испортившейся от жары или влажности, ни испортившейся рыбы и тухлого мяса; не ел также кушанья с изменившимся цветом и запахом, а также приготовленного не в пору, и вообще всего не созревшего; порезанного неправильно (не квадратиками) или приготовленного с несоответствующим соусом – не ел. Хотя бы мяса и было много подано, но он не допускал, чтобы оно получало перевес над растительною пищею (рисом); только в вине он не ограничивал себя, но не пил до помрачения. Покупного вина и базарного мяса он не ел (опасаясь, что они не чисты или вредны для здоровья). Он никогда не обходился без имбиря. Ел немного

Как видно, и в древности китайцы были не только гурманами, но и гигиенистами, заботясь, чтобы каждое кушанье имело соответствующую ему приправу и соус. Между прочим, из книги обрядов мы узнаем, что рыба, например, варилась в соусе из икры с Polygonum (горец), курица – в мясном соку с тем же горцем.

Преобладание животной пищи над растительной, составляющей главный материал для поддержания жизненных сил, признается китайской гигиеной вредной для здоровья и ведущей к сокращению жизни.

Имбирь – по мнению китайцев – освежает ум и уничтожает зловоние.

9

Участвуя в княжеских жертвоприношениях, он не допускал, чтобы мясо оставалось более трех дней; в противном случае он его не ел.

10

Во время еды не отвечал; во время спанья не разговаривал.

Легкие служат главным органом дыхания и источником звуков; во время принятия пищи и сна дыхание несвободно, и потому разговор может повредить человеку, – так думают некоторые ученые китайцы.

11

Хотя бы пища его состояла из кашицы или овощного супа, он непременно отделял из них жертву, и непременно делал это с благоговением.

12

На рогожку, постланную неровно, он не садился.

Потому что это могло нарушить душевное спокойствие.

13

На деревенском пире он не выходил из-за стола ранее стариков.

14

Когда жители его родной деревни прогоняли поветрие (т. е. изгоняли духов), то он в парадном платье стоял на восточной стороне крыльца.

Обряд отгнания поветрия совершался волхвом, который накидывал на себя медвежью шкуру с четырьмя золотыми глазами, одет был в черный камзол и красную юбку с копьем в одной и щитом в другой руке и в этом наряде в сопровождении народа отправлялся по комнатам искать духов заразы и изгонять их. Несмотря на то, что этот древний обычай близок к забаве, тем не менее при совершении его присутствовали в парадном одеянии из почтения, а по другим источникам потому, что, опасаясь потревожить духов предков и демонов, хотели, чтобы они, благодаря заступничеству своих потомков, оставались покойными.

15

Когда отправлял человека в другое владение наведаться о чьем-либо здоровье, то провожал его двукратным поклоном вослед.

16

Когда Кан-цзы послал Конфуцию лекарства, то тот, приняв его с поклоном, сказал: «Не зная его свойств, я не смею отведать их».

17

Когда у него сгорела конюшня, Конфуций, возвратившись из дворца, сказал: «Ранен ли кто-нибудь?» – а о лошадях не осведомился.

18

Когда владетельный князь жаловал его кушаньем, то он непременно, поправив рогожку, предварительно отведывал его. Если князь жаловал его сырым мясом, то он непременно варил его и делал предложение предкам; а если князь жаловал живую скотину, то он кормил ее. Когда он присутствовал при столе у государя, то государь приносил жертву, после чего Конфуций прежде всех начинал есть.

19