Плевать на все с гигантской секвойи - Екатерина Вильмонт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, вся эта романтика не для меня. В моей жизни главный человек – Мишка. Ох, а ведь этот тоже Мишка! Забавно. Но ровным счетом ничего не значит. Михаил – очень распространенное имя. Но отчего же так тревожно на душе? Хотелось позвонить домой, но она боялась разбудить Алюшу. Мишку не разбудишь и из пушки… Машину Игоря она решила все-таки поставить у его дома, чтобы поменьше было разговоров, вторые ключи у него есть. Уже на подъезде к городу она вызвала к его дому такси. И действительно, ей пришлось подождать каких-нибудь пять минут – и такси прибыло. До чего же все-таки удобно стало жить с мобильными телефонами.
Она уже набрала код на двери подъезда, как вдруг из темноты ее кто-то окликнул:
– Маринхен!
К ней кинулась женщина, с огромной дорожной сумкой.
– Маринхен, какое счастье, что ты вернулась!
– Нора, это ты? – поразилась Марина. Она не видела эту женщину лет десять.
– Я, конечно, я! – Женщина бросилась обнимать и целовать Марину. – Меня твоя домраба не впустила, представляешь, киска? Вот сука, правда же? Я говорю: я ее фройндин[1], – а она – знать, говорит, не знаю! Представляешь, Маринхен, я своего супружника послала€. Надо ж в Москве где-то приземлиться, а кроме тебя, негде.
– Но как ты меня нашла? – растерянно спросила Марина. Встреча ее совсем не обрадовала. Но не оставлять же женщину среди ночи на улице. – Ладно, пойдем ко мне, там все расскажешь, – обреченно сказала она, понимая, что лечь спать в ближайшие часы не удастся. – Только, пожалуйста, не кричи, дома все спят.
– Да ты что, я тихонечко! Ой, я тут страху-то натерпелась!
– Почему ж ты не позвонила? Не предупредила?
– Да мне телефон почему-то не дали, только адрес в справочной…
– А если б меня в Москве не было?
– Ну на вокзале бы перекантовалась, вернее, в аэропорту… Или мужичка какого-нибудь подцепила… Не проблема! – Она весело подмигнула. – Но я так хотела тебя повидать, все ж таки сколько лет общались, дружили…
Никогда мы не дружили, мысленно сказала Марина, отпирая дверь квартиры, и приложила палец к губам.
– Ну у тебя и платье – зашибись! – прошептала Нора, когда Марина зажгла свет в прихожей.
– Ты, наверное, голодная?
– Ну съела бы что-нибудь.
– Хорошо, заходи вот сюда, я сейчас принесу белье, больше мне тебя положить негде. Но диван тут удобный. Хочешь помыться с дороги, ванная вон там, помоешься, приходи на кухню, я что-нибудь соображу…
Марина быстро переоделась и побежала на кухню. Вскоре туда явилась Нора в пронзительно розовом атласном халате. Она сильно постарела, как-то обабилась. И тут же полезла к Марине с поцелуями:
– Ой, до чего ж я рада тебя видеть! Ты все такая же – холодная, неприступная! Но ты не волнуйся, я только на пару дней, потом улечу к своим в Новосибирск! Представляешь, Маринхен, я своего послала€…
– Ты уже говорила.
– А, ну да… Он меня до печенок достал, Нalunke[2]. Мне там так обрыдло… А у вас тут, говорят, жизнь совсем другая стала, вольготная! А я воли хочу! Ты вот умница, давно слиняла. Я тогда думала, что ты дура непроходимая, а сейчас понимаю, поумней моего оказалась баба. Заколебали меня там своими правилами. Это не так, да это не так. Я вроде приспособилась уже, но нет… А уж как поглядела, с какими башлями русские приезжать стали, так вообще… Надоело мне там хуже смерти. Волюшки хочу, воли! Freiheit![3], понимаешь?
– Нора, поешь…
– А выпить у тебя нету? Русской водочки?
– Нет, – неуверенно ответила Марина. Она опасалась, что, выпив, Нора может так разойтись, что перебудит весь дом.
– Ну и ладно. А ты с кем живешь-то? Кроме домрабы?
– С сыном.
– У тебя сын есть? Ну здорово! А сколько ему лет?
– Девять!
– Ни фига себе! Это ж сколько мы не видались! С ума сойти! Ой, Маринхен, дай я тебя поцелую! А муж-то есть?
– Нет. Он погиб, но я не хочу об этом говорить, – сухо произнесла Марина.
– Но сын не от Питера?
– Нет, конечно, нет.
– А, тогда многое понятно… Ты сбляднула, залетела, и он тебя выгнал, так?
– Нет, не так. Я влюбилась и ушла от него.
– Между прочим, я его недавно видела, он как будто консервный.
– Что?
– Ну не меняется, как его законсервировали. Вы с ним развелись?
– Нет. Я, как уехала, больше ничего о нем не знаю. Он на развод не подавал, я тоже. Знаешь, Нора, я страшно хочу спать. Такой тяжелый день выдался.
– Да ладно тебе, не вредничай, Маринхен, завтра вообще воскресенье! Я так мечтала, что мы с тобой сядем на кухне, потреплемся всласть, mein Liebchen[4]. У тебя, оказывается, сын есть… Ну надо же! И как его звать?
– Миша.
– А мужика твоего как звали?
– Не хочу об этом говорить.
– Ладно, ладно, не буду, как скажешь. А я, Маринхен, на развод подам и уж вытрясу из своего все по полной программе. Ты, я гляжу, не бедствуешь.
– А почему я должна бедствовать? Я работаю. Первое время, конечно, туго пришлось. Когда я с Мишкой одна осталась, время было лихое… Работы нет, крошечный ребеночек на руках, все деньги, что у меня оставались, потратила на него, маленьким столько всего надо, а тут ведь ничего не было, магазины пустые…
– Ну и как же ты?
– Самое для меня ужасное было, – разговорилась вдруг Марина, – то, что Мишку не с кем оставлять. Я была готова на любую работу, но куда его девать-то? Вот тут мне повезло. Я встретила Алюшу, Александру Ивановну, она тоже одна как перст осталась, и ей жить негде было, я ее к себе взяла, вот с тех пор и горя не знаю. Она мне Мишку растила, пока я деньги зарабатывала…
– И чем же ты зарабатывала?
– Сначала я, как вся страна тогда, торговала чем придется, но недолго. А потом соседи выставили на улицу старый гардероб…
– И ты там что, клад нашла? – У Норы загорелись глаза.
– Ну можно сказать и так, – засмеялась Марина. Ей приятно было вспоминать начало своей успешной карьеры. – Возвращаюсь я вечером, ну буквально без ног, еле живая, и гляжу, шкаф стоит во дворе. Меня как что-то ударило! Я попросила мужиков доволочь мне этот шкаф до квартиры. А потом стала приводить его в божеский вид…
– Сама, что ли?
– Сама, конечно, кто ж еще? Потом покрасила в ярко-зеленый цвет и расписала цветами, райскими птицами, так красиво получилось. Поставила в детской. Но его увидал один мой знакомый и чуть с ума не спятил, продай да продай ему для дачи. Я ни за что не хотела, но он все цену набавлял и набавлял, и я, наконец, сдалась. Это были очень хорошие деньги, и мы с Алюшей стали рыскать по пустырям и помойкам в поисках рухляди. То я сижу с Мишкой, она рыщет, то наоборот. Комодик нашли, потом буфет… А уж потом на меня заказы стали сыпаться. Но у Мишки вдруг началась аллергия на краску, и дома я уж не могла этим заниматься. Но я же в Цюрихе окончила дизайнерскую школу, пошла с этим дипломом в одну фирму, меня взяли, а потом встретила своего одноклассника, мы с ним очень сдружились, и он помог мне, нашел клиентов, которым за маленькие деньги надо было привести в божеский вид квартиру. Я встала на уши и уложилась в смету. С этого и пошло. А сейчас я довольно модный декоратор. Вот так! – с гордостью добавила Марина. И тут же подумала: зачем я перед ней распинаюсь? Она же чужая.
– Да, ты молодец, хоть диплом от заграничной жизни поимела… А я…
– Ты же прилично знаешь языки…
– Ну и чего? В секретутки идти? Я уж стара для этого, мне, mein Schatz[5], уже сорок два!
– Так чего ж ты уехала? Жила бы себе, тебя, по-моему, муж не ущемлял.
– Ущемлял, гад, еще как ущемлял, но я бы это стерпела, но он трахаться перестал, импотенто, понимаешь? То есть на стороне он, может, чего и может, но мне что с того? Мне мужик нужен, никуда не денешься, у меня, можно сказать, самый трахучий возраст подошел, и вот тебе – выкуси! Я попробовала тоже на сторону сходить, но он такое мне устроил! Даже морду набил, Schurke[6]. Ну ничего, я эти побои зафиксировала, будет что в суде предъявить… Я с него много сдеру, не сомневайся. Уж дом-то – точно! А какой у нас дом, сама знаешь, я его продам, куплю себе малюсенькую квартирку и буду жить…
– Где, в Новосибирске?
– Да ты что! Квартирку где-нибудь в Европах, а… Hör mal[7], а у тебя-то откуда такая квартирка, а? Сколько комнат?
– Четыре. Мне от матери двухкомнатная досталась, и еще от Мишкиного отца. Мы только успели с ним съехаться, он и погиб…
– Надо же… Хороший мужик был?
– Да, очень.
– Ты хлебнула… Слушай, Маринхен, а ты мне какую-нибудь работенку тут не подберешь?
– Какую тебе работенку, Нора?
– А я знаю? – засмеялась та. – Это я так, сболтнула… Ну а мужичок-то у тебя есть?
– Да как тебе сказать…
– Вот так и скажи.
– Ну считай, что есть.
– Но это не любовь?
– Нет, что ты… С любовью я завязала!
– Ну прям, с твоими данными… Сколько тебе?
– Тридцать восемь.
– Молодка еще! Хотя любовь – это в общем-то сказки. Трахается нормально?
