Цена империи. Чистилище - Влад Тарханов

историк сыпет цитатами, шутками, подколками, острыми словечками, знаю, что таким образом в его возрасте сильные люди маскируют боль. Я не понимаю, на каких таких резервах он до сих пор тянет… Кстати, он и внешне похож на Вольтера, такой же крючковатый нос, умные глаза под густыми бровями, вот только шевелюра — клиент лыс, как яйцо, и лицо всё изрыто морщинами, почти как на картинах Глазунова, а ещё эти старческие пятна на руках… А вот говорить с ним интересно. Очень интересно. Не даром что академик, начнет вещать — заслушаешься! Не смотря на возраст никакого старческого дребезжания, речь четкая, спокойная, отчётливая, расставляет акценты и ударения точно, как гвозди заколачивает — за удар по гвоздю! А умение сравнивать, анализировать, давать точные характеристики. И никаких признаков склероза и маразма. Коуч сказал, что ему даже не надо было особенно расширять возможности запоминания, академик обладает отличными способностями к схватыванию и переработке новой информации. А ведь в молодости Академик Конюхов был тем еще жеребчиком! Я — женщина, меня не проведешь. Это он сейчас представляется интеллигентом-импотентом, только я заметила пару раз, какими маслянистыми становились его глазки, так я не в претензии, у меня карма такая…

Отослал меня. Хочет с учеником поговорить тет-а-тет, ну пусть его, пусть. Ученик профессора мне не понравился с первого взгляда: какой-то угловатый, большеголовый, с копной непокорной шевелюры — встретила бы его на улице ночью — перепугалась бы. Вот на ученого он не похож, в темноте выглядел бы гопником, днём — типичный военный-отставник. Тяжелый лоб, маленькие глазки, спрятанные за пустышками очков, этот девайс у него скорее для имиджа — чуть смягчает неприятный взгляд, за легкой серой дымкой напыления. Хм… ему, вроде, за шестьдесят, а вот тело держит в пределах нормы, не смотря на возраст, жирком не заплыл, вот только странный он какой-то, нет, не странный — одинокий! Почему я так решила? Так по одежке! Он же выглядит совершенно безвкусно, такое впечатление, что его обмундировала девочка-продавец на сэконд-хенде. Вроде недешево, но подбор — это точно говорит об отсутствии вкуса и твердой женской руки. Возьмём Академика — человек в кресле, одежда старомодная, но подобрана идеально. Чувствуется, что когда-то супруга со вкусом это собрала, а он всё сумел сберечь и сохранить. И если Академик — педант, то его Ученик — раздолбай! Нет, не так… военный раздолбай! Это значит, что он то, что по работе положено, будет делать дисциплинированно, педантично, точно, а всё остальное — без фанатизма.

И тут я стала замечать, что вечер перестает быть томным. Что-то Академик сильно побледнел. А вот и Женя Сипягин (он сам умолял именно так его называть, козел женатый), наш штатный психолог и куратор Коняева. Бл… Где он так долго телился? Ага, я то-вижу, что счет пошёл на секунды, подскакиваю к опадающему на глазах старику, а пульс-то у него ёк! На шее? Еле-еле… Всё… нет! И бледнеет-синеет на глазах, Ё…! Хорошо, что взяла с собой! Вот четвертое — пятое межреберье. Четвёртое. Как учили! Один кубик! Адреналин в сердце! Смотрю, как от этой процедуры вояка, ученик Академика валится в отруб! Ну и х… с ним, мне надо старика дотащить до реанимации! Игла задергалась! Запустила моторчик! Дышит плохонько, но делать искусственное не буду — тут баллончик со смесью… Маску на лицо. Рявкнула на оторопевшего психолога:

— Женя, Б… сигналь в реанимацию, пусть всё готовят! Остановка сердца! Быстрее!!!

И еще два слова на русском матерном добавила, чтобы врубил соображалку, наконец! Не стала ждать, пока этот лох полутораметровый очухается, пока в кнопочки пальцем-сосиской тыкать начнёт, несусь к калитке. Хорошо, что не все там тормоза, скорее всего, охрана сообразила, что экстренная ситуация, мы влетаем на Объект и несемся в лифтовую… Только бы успеть!

Полковников

Что я ненавижу больше всего? Неожиданности! А сегодня, чувствую, всё поперло, как из мешка! Какого этот поц застрял? Что он там делает? Почему не мчится прыжками на стоянку? Опять с девочками у лифта расшаркивается, петух гамбургский![4] А, вот, идёт! Важный такой, никуда не спешит, а что, ему, цельному психологу спешить не с руки. Таки поц, как говорят в Одессе, в городе, где я родился и откуда меня призывали. Нет, чашу моего личного терпения он сегодня испил до дна. Овчина занёс кофе по-научному: заваренный в стеклянной пробирке над спиртовкой. Кто бы что не говорил, а вкуснее напитка не найти! Овчина — старший лейтенант Виталий Аркадьевич Овчинников, он на должности секретарской, секретчик, вообще-то. Но если его вежливо попросить, может шефа и побаловать. Взял чашку и снова подошёл к окну, что-то щемит меня в последнее время. Кофей такой, как я люблю — в меру горчинка, в меру кислинка. Не слишком крепкий, но и не моча буриданова осла[5]. А тут смотрю — калитка открывается. Они там что, так быстро закончили беседу? Вот тут меня и посетило предчувствие чего-то нехорошего. Так и есть! Несется Мариночка, в кресле безвольная тушка академика с кислородной маской на лице, вот это да, никогда я еще так не желал, чтобы девочка наша бежала как можно быстрее! Ясно — они в реанимацию, а сели… Нажимаю кнопку на селекторе.

— Группа переноса! Готовность! Пять минут! Пять я сказал! И ни секундой больше!

Бросаю всё, несусь в операционный блок. Он с реанимационным совмещен. А тут… Где Шахрай? Где Крашенинников? Где тут все? В блоке один только Лёня Головоножко. Парень-то он толковый, но какой-то сумбурный, нет, точнее, непрушный! Вот! Лёнчик носится между мониторами и рабочими местами, щёлкает тумблерами. Он что, один хочет все три места закрыть? Тоже мне Александр Матросов! Грудью на три амбразуры! Занимаю место выпускающего. Ну, тут я с тремя кнопками управлюсь.

— Николай Степанович, Миша уехал новую аппаратуру принимать. Там без него никак — приказ Главного. А Валик убежал в медпункт, он съел утром что-то несвежее, с двух нулей не вылазил.

Нет слов, одни междометия! Михаил Шахрай у нас на двух должностях: старший операционной смены, да еще и консультант по железу. И вот он, смещение со совмещением! Аукнулось! Валентин Крашенинников — оператор системы запуска. Весит сто сорок. Жрёт всё, что похоже на еду. Но в своём деле виртуоз. Травится третий раз за год. Отстранить и в клинику, подлечиться? Давно пора, руки не доходят, да и заменить пока некем. Вот и получается, что у меня тут только оператор системы контроля и слежения ветвей мирового дерева, Лёнчик Головоножко. Они у нас,