Леcопарк - Александр Бачило

— Да какие там черти, Сергей Павлович! — вдруг говорит он. — Ко мне Стылый приходил!

Я и сел.

Сижу, перед глазами бурьян плывет, рожа эта чумазая разъезжается, а в ушах звенит: «Сер-гей Пав-ло-вич…»

— Что с вами?! — Рожа кричит, глаза выпучила.

— Ты меня… как… — И договорить не могу, перехватило дух.

— Вы разве не узнали меня? Миша, помните? Диплом у вас делал! А потом — лаборантом…

Дип-лом… Ла-бо-ран-том… Будто в колодце от стен отдается. Знакомый звон, да не знаю, про что… и вдруг страшно, шепотом, в самое ухо: «Стылый!»

Сразу вспомнилось: вытяжной шкаф в углу, смешанный запах формалина и эссенции, въевшийся в руки, в мебель, в стены лаборатории… Ла-бо-ра-то-ри-и… И человек на стуле передо мной. Бледное, мерцающее в полутьме лицо, будто повисшее над столом отдельно от темного силуэта. Стылый. Мертвые глаза упираются в меня. Черные губы шевелятся беззвучно… Что же он говорил? Что-то страшное и восхитительное… И соблазнительное крайне… Надо же, забыл. А ведь тогда это казалось самым важным на свете.

«А что взамен? — спросил я. — Душу потребуете отдать?»

Я еще не верил, но мне уже очень хотелось поверить. В конце концов, чем черт не шутит?

Но он не шутил.

«Отдать можно то, чем владеешь. Разве ты владеешь своей душой? Разве кто-нибудь из вас — владеет?»

Странно, я совсем не помню его голоса. Только слова. Нет, не слова мысли. Кажется, он вообще ничего не говорил. Мысли текли из мертвых глаз.

«Если бы души ваши принадлежали вам, вы не знали бы ни страстей, ни обид, ни тайных пороков. Разве сын твой страдал бы так, если бы мог распоряжаться своей душой?»

Сын. Исколотые руки. Разбитое окно. Осколки стекла под ногами. Врачи… Нет, санитары. Колят в спину. Укол… Прикол, пап, правда?..

— Сергей Павлович! Вы слышите?!

— Что?

Бурьян. Дрын с коленками. Сухостой.

— А, Миша… Извини, задумался…

— Теперь вспомнили?

Не дай Бог такое вспомнить…

— Ты, парень, брось это. Не помню я ничего и тебе не советую. Иди себе… Чего расселся?

Завозился он, подтянул костыли свои, встает.

— Куда же я пойду?

— А мое какое дело? Домой иди!

Нахохлился, смотрит мимо меня, в чисто поле. Да чего уж там чистого! Свалка — она и в Африке не клумба. Слева, метров двести, опушка лесопарка. Справа, метров сто пятьдесят, гаражи, а за ними — девятиэтажки торчат. Посередине — мы. А кто мы — кузова битые от «запоров» да «москвичат», набросанные там-сям по всему полю, да обломки плит бетонных, да кучи кирпича, тряпья, наплывы гудронные — все, что валили сюда, чтоб далеко не возить. Да бомжи по землянкам — вот и все здешнее население… Не на что тут смотреть.

— Домой мне нельзя. — Миша вздыхает. — Опять Стылый придет…

— А меня не касается!

— К вам ведь тоже приходил…

— Кто тебе сказал?

— Сын ваш…

— Не было у меня сына никогда! Обознался ты, паренек|

— Но как же…

— А так же! Страшно тебе — пойди да напейся. И нечего людям приставать! Деньги есть?

Крутит опять башкой бестолковой.

— Что ж ты, — говорю, — всякую дрянь вспоминаешь, а об деле забыл?! Задарма поить тебя никто не будет. Зарабатывать надо!

Уставился, глазами сверлит. Тоже сердитый. Вроде Казбека… Кстати! А не воскресенье ли сегодня у нас?..

— Ну-ка помоги подняться. — Кряхчу, распрямляюсь кое- как. Заработать хочешь?

— Смотря чем.

— Ну, ты, паря, сказанул! Какая разница чем?! Кто ж нынче на это смотрит? Хоть щенками, хоть младенцами, хоть собственной шкурой — лишь бы деньги!

Стоит, задумался.

— Вот на это он вас и ловит…

— А ты за меня не болей, — говорю. — За себя порадей! Поправиться-то небось хочешь с утра? Или ты, может, не пьешь?

Вздыхает.

— Пью.

— Вот и ладно. Сведу я тебя сейчас к одному человеку, он тебе живо все воспоминания обратно в одно место вгонит. Но с деньгами будешь…

«Пирог с повидлом» прошли, можно сказать, на одном вдохе. Провалы все старые, давно известные, тоннель почти не изменился с тех пор, как его проходил отряд Бодрого. В общем, повезло. Бывает, за добычей отправляясь, пророешь новый ход, а назад идешь — он уж завален, или зубы вставлены, или еще что похуже. Одного-двух бойцов и недосчитаешься, а то и весь отряд на повидло пойдет. И добыча, с таким страхом собранная, зароется навсегда, вместе с ребятами…

А в этот раз — прямо благодать! В одном месте, правда, пришлось плыть, но совсем чуть-чуть. Воды, слава Богу, никто не нахлебался, а то ведь она и отравленная бывает…

Перед выходом на поверхность, как положено, память предков почтили, самих их помянули — и рванули. И не подвели мертвяки — предки наши! Идем по памяти, как по карте: триста длинных — высокими травами, да полета коротких — через пустырь, против солнца, — вот тебе и дырявая башня. Если чуть левее пройти, выйдешь к пустым холмам. Только никто теперь к ним не ходит, там смерть поселилась. Из дозорного отряда, что сунулся туда однажды, вернулся только один — без добычи и без ноги. Дотянул только до лаза в Пирог, там его и рубануло пополам. Хорошо — сразу нашли! А когда вскрыли да распробовали — мама родная! Не приведи Господь даже издали такое увидеть, чего этот парнишка у пустых холмов насмотрелся! Это вам не мертвые зубы, как в тоннеле, а живые звери, громадные, быстрые, хитрые. Отряд окружили раньше, чем их могли заметить, кинулись разом. И пойманных сразу не жрали, шею перекусят — и за следующим…

Так что дорога в пустые холмы надолго теперь закрыта. Если не навсегда. Молиться надо, чтобы и здесь, у дырявой башни, эти твари не появились. Пока — тьфу-тьфу — никто не видел. Так ведь и добычи тут, под башней, не достать. Висит, дразнится на такой высоте, что дух захватывает. Попробуй сними ее оттуда! Навернешься — костей не соберешь. А не навернешься, так все равно толку мало. Слишком крепко за башню держится ни оторвать, ни откусить. Разве что…

Был однажды случай. Шел здешними местами отряд добытчиков. Вел его толковый командир Востряк, мир праху его. Пустил он, как положено, бойцов цепью, ну и сам идет — поглядывает. Вдруг видит — торчит из травы ха-ароший хвост добычи! Востряк недолго думая хвать его и потащил. Кряхтит, упирается — что-то тяжело идет, не то в траве где-то путается, не то (упаси Бог, конечно) и вовсе привязан. А помочь, посмотреть да распутать некому, все уже вперед ушли… Все, да не все! Слышит — по соседству кто-то хрустит, тоже через травы ломится. И выходит на прогалину его же отряда боец Ребяха. Сам в мыле, уши в паутине, а в зубах — хвост добычи болтается!

Востряк так решил: пускай Ребяха оба хвоста берет и тянет дальше парень рослый, загривок толще задницы, хотя и задница дай Бог. А он, Востряк, будет, значит, сзади смотреть чтоб добыча не цеплялась. Ну, решил, подозвал Ребяху поближе и добычу ему протягивает. И пошли чудеса!