Конец ночи - Франсуа Мориак

— Еще один только вопрос, и я вас оставлю: имя вашей жертвы? Клянусь, что я уйду после вашего ответа. Это был кто-нибудь чужой?

Тереза сделала отрицательный жест.

— Кто-нибудь из нашей семьи?

Она наклонила голову.

— Тетя Клара? Нет… папа?

Казалось, она играет в детскую игру, когда по приметам нужно отгадывать знакомых людей. Обвиняемая не подняла глаз, не разжала рук; на лице ее не дрогнул ни один мускул, и все же Мари была убеждена, что угадала. Тереза как бы окаменела, а молодая девушка, не думая задавать новых вопросов, уже застегивала пальто. Нет, она больше ничего не хотела знать, все остальное ее не касалось. Сейчас ей не было дела до других, даже до родной матери. Достаточно того, что она поняла: выйти замуж за Жоржа Фило для нее невозможно. Может быть, ей удастся отдаться ему… Неизвестно, согласится ли он даже на это…

— В моей комнате стоит зонт. Минуту подожди… У меня заболело сердце, это сейчас пройдет. Я хочу проводить тебя до гостиницы.

Мари сказала, что это ни к чему. Она просит только одолжить ей денег, чтобы заплатить за комнату в гостинице и за железнодорожный билет. Она вернет деньги почтой из Сен-Клера.

Очевидно, она не хочет больше быть чем-либо обязанной матери. Но ведь уже за полночь, нельзя отпускать ее одну, думала Тереза. Правда, гостиница «Д'Орсе» в двух шагах. Она повторила:

— Я не могу позволить, чтобы ты одна среди ночи выходила на улицу.

— Куда бы я ни пошла, мне везде будет лучше, чем здесь.

— Подожди хотя бы, чтобы дождь перестал.

— Я жду, чтобы вы дали мне денег.

«Я жду, чтобы вы дали мне денег», — как знакома Терезе эта коротенькая фраза, как привычна она для ее слуха! Она готова была рассмеяться, если бы не боялась вызвать боль в левом плече и в руке. Она сказала:

— Помоги мне подняться.

Но, по-видимому, она произнесла эти слова слишком тихо, так как Мари, казалось, не расслышала их. Тогда, опираясь рукой на камин, Тереза, едва не застонав от боли, с трудом поднялась и прошла в соседнюю комнату. Мари услышала звук ключа, поворачиваемого в замке. Она не думала больше о матери, мысли ее были заняты Жоржем. Уже несколько дней, как он в Париже; неужели придется уехать, не повидавшись с ним? В конце концов, незачем возвращать данное им слово, ведь несомненно ему уже давно известны все обстоятельства драмы… Нет, нет, ничто еще не потеряно! Самым благоразумным будет как можно скорее вернуться в Сен-Клер и постараться, чтобы Жорж ничего не узнал о ее злополучном путешествии. Жорж! Жорж! В эту минуту он один всецело занимал ее мысли. Переживания матери, которая вернулась и снова забилась в свое кресло, не имели для Мари никакого значения. Теперь она, во всяком случае, может сказать своим, что для дочери Терезы Дескейру этот брак с Жоржем является неожиданной удачей… Хотя бы с этой стороны задача ее будет облегчена. Опасность угрожает со стороны семьи Фило. Но, собственно говоря, в чем дело? Если бы они втайне не желали этого брака, они более категорически возражали бы против него. Главное, чтобы Жорж не проявил слабости. Все зависит от Жоржа.

Теперь Мари принялась обдумывать другую сторону вопроса: неоднократно, при всяком удобном случае, Жорж давал ей понять, что он ни в ком не нуждается. Страшно было подумать об этом… Зачем она себя обманывает? Когда они бывают вместе или находятся поблизости один от другого, Мари чувствует себя увереннее. Но какой угрозой является для нее переезд Жоржа в Париж! А теперь к тому же она лишена возможности жить в Париже, возле него… Но, в сущности, зачем, зачем ей поддаваться этому ужасу, охватившему ее в первые минуты? Разве раз и навсегда не было решено, что Мари ежегодно должна проводить несколько дней возле своей матери? Жорж считает это вполне естественным, он согласится на то, чтобы Мари из-за него продлила свое пребывание в Париже.

Да, если хорошенько подумать, — она ужасная идиотка! То, что произошло пятнадцать лет тому назад, нисколько ее не касается. Как будто девушка ее лет может разделять взгляды стареющей истеричной женщины, которая к тому же, вероятно, сильно преувеличивает значение своего поступка… Если ее делу не был дан ход, надо полагать, что вина ее не столь значительна, как она хочет себя убедить. И наконец, виновна ли мать или нет, зачем какой-то забытый эпизод из хроники происшествий должен отражаться на жизни ее дочери? Мари опустилась в кресло против стула матери и осторожно дотронулась до ее руки. Тереза вздрогнула, подняла голову и не поверила своим глазам: Мари улыбалась ей; улыбка ее была, конечно, несколько натянутой, губы ее слегка дрожали. Но ясно было одно: Мари складывала оружие, она сказала:

— Мама, простите меня.

— Ты с ума сошла! Просить прощения… у меня!

— Я совершенно потеряла голову. Поддалась первому впечатлению… Я просто притворилась, что переживаю то, что полагается переживать при подобном открытии… Но это не соответствует тому, что я в действительности чувствую… Вы мне верите?

— Я верю тому, что тебе стало жаль меня, что ты хочешь меня утешить…

— Послушайте, мама, я приведу вам сейчас одно доказательство…

Читала ли она «Пьера и Жана» Мопассана? Мари брала как-то эту книгу по абонементу в «Панбиблион». Жорж находит, что это «мура», все романисты той эпохи кажутся ему поверхностными… Да и нельзя не признать, что «Пьер и Жан»… Весь драматизм этого произведения заключается в том, что некий сын узнает о своем внебрачном происхождении и о страстной незаконной любви своей матери… Ну так что же! Мари кажется абсолютной нелепостью, что дети присваивают себе право судить тех, кто дал им жизнь, что они вдаются в подробности личной жизни своих родителей, возмущаются или приходят в отчаяние от тех открытий, которые им случается делать…

— Ну да, я отлично знаю, что ваш случай несколько иного порядка, но, в конце концов, все это приблизительно одно и то же! Наоборот, теперь я буду легче себя с вами чувствовать. Пока я ничего не знала, казалось естественным, что вы можете придерживаться взглядов нашей семьи и как бы разделять некоторые из них, но после сегодняшнего разговора вам не удастся меня в этом убедить…

Тереза напряженно следила за Мари: так вот к чему клонит девочка; она надеется, что мать, обезоруженная полным признанием, станет ее союзницей и — как знать? — может быть, разрешит ей встречаться с Жоржем…

— Мари, послушай…

Она подыскивает слова… Когда же кончится наконец этот мучительный поединок?

— Мари, послушай, ты права, что не хочешь меня судить; но ведь ты уже осуждаешь меня, думая, что я способна…

— Откуда вы это взяли? Я прошу вас только о том, что любая мать может сделать для своей дочери.

Мари уже не старалась придавать голосу нежные интонации. Она говорила сухо. Тереза ее перебила:

— Теперь ты понимаешь, почему я не имею права давать твоему отцу повод для жалоб?

— Как вы благоразумны, мама! Если бы вас могли сейчас услышать, никто не поверил бы своим ушам.

— Мари…

Внезапно девочкой овладело бешенство.

— Но в конце концов, ведь вы же сами любили; вы знаете, что это такое. Для меня это еще так ново, но кажется, что мне уже нечему больше учиться. Повторяю: я уверена в Жорже при условии, если вижу его ежедневно. Стоит ему уехать, и я его теряю. Это его пребывание в Париже явится страшным испытанием… Решено — я отказываюсь жить вместе с вами, но никому не покажется странным, если я буду приезжать сюда на короткие сроки…

— В этом отношении я буду следовать указаниям твоего отца.

— Каким тоном вы это говорите! Эти проникнутые благоразумием и буржуазной моралью рассуждения в ваших устах…

Тереза резко ее перебила:

— Ну, теперь довольно. Неужели ты не чувствуешь, что у меня больше нет сил? На, возьми ключ. Отбери простыни в шкафу в столовой и постели себе постель в угловой комнате. Завтра, как только откроется почта, я дам телеграмму твоему отцу… Нет! Больше ни слова.

Не глядя на Мари, она протянула ей ключ. Когда она снова подняла голову, девушки уже не было в комнате. Тереза услышала, как в глубине квартиры скрипнул замок бельевого шкафа, затем началась какая-то возня, продолжавшаяся довольно долго. Когда, несколько времени спустя, Тереза прошла в переднюю и прислушалась, она различила ровное дыхание спящей дочери. Наконец-то можно лечь! На сон рассчитывать, конечно, не приходится, но как хорошо будет вытянуться, без движения полежать, будто ты умерла. Однако против всякого ожидания едва она погасила свет и закрыла глаза, как погрузилась в сон. Заснула она так глубоко и крепко, что ничто из происшедшего за истекший вечер не вспомнилось ей во сне; ни одно из сказанных слов не всплыло из глубины ее сознания. Судьба пришла на помощь, ниспослав полный покой измученному созданию. В соседней комнате, в камине, продолжало тлеть полено. Рассветные лучи освещали стоящую в беспорядке мебель, низкое кресло, в котором только что столько пережила Тереза, бутылку шампанского, забытую на круглом столике.