Семь преступлений в Риме - Гийом Прево

Какое-то время мы оба смотрели в огонь, погруженные в свои думы. Потом Леонардо встал, надел на руку толстую кожаную перчатку, которая валялась у камина, взял железный стержень, потыкал им в расплавленное стекло. Намотав на конец стержня немного стеклянной массы, вынул его, посмотрел на свет, затем сунул обратно в огонь.

— Ничего не понимаю. Решительно ничего… Надо было бы побольше…

И тут, словно опомнившись:

— Ах! Не обижайтесь, Гвидо, мысли мои легко перескакивают… Это зеркало, над которым я работаю, исследования по анатомии, ботанике, архитектуре или математике… И все это такие разные темы… Иногда я спрашиваю себя, не нарочно ли природа одарила меня любознательностью, удовлетворить которую невозможно, чтобы помешать таким образом проникнуть в ее тайны. Кстати, о том послании… Как вы думаете, почему его подложили главному смотрителю улиц?

Разумеется, я уже думал над этим.

— Он бросил вызов, полагаю. Убийца мог подложить его в Дом полиции или к воротам Ватикана. Либо в любое другое место, где есть городская власть. Ведет он себя вызывающе. Однако, зная, что Капедиферро в отлучке, он предпочел именно его дверь. Меньше риска…

Винчи покачал головой:

— Неплохо… неплохо… Тогда скажи, как это Джакопо «дважды головы лишился»?

— Если убийца имеет в виду порок, то, по его мнению, молодой человек уже потерял голову, занявшись проституцией. И он постарался вторично лишить его головы вполне определенным образом.

— Тебе не откажешь в проницательности, Гвидо, и если однажды снова введут должность баригеля…

Обращение да Винчи на ты польстило мне.

— И все же мне видится другое объяснение, с твоего позволения. Намного проще… Ясно как день: Джакопо действительно дважды лишился головы: в первый раз — когда ее отделили от тела, во второй — когда она исчезла из колонны. Так что вопрос можно поставить так: почему голова пропала и где она находится сейчас?

— Вы считаете, что лицо жертвы могло бы нам о многом рассказать?

— Не стоит ничем пренебрегать… Однако оставим эти умозрительные построения. Время бежит, а я еще не сказал тебе о моих предложениях.

Слегка повернувшись ко мне, гениальный старец начал говорить со мною, как дед с внуком:

— Так вот, Гвидо. Я думаю, молодой врач вроде тебя, чтобы утвердиться, должен обзавестись связями и клиентурой. Приближается Новый год, и я вижу хорошую возможность представить тебя Джулиано Медичи, который, как тебе известно, является моим благодетелем и покровителем. Не то что ему нужен врач, несмотря на его слабое здоровье: вокруг него и так вьется стая шарлатанов. Но твоя просьба о его покровительстве распахнет перед тобой все двери. А я считаю, что один только твой ум значит для медицины больше, чем десяток других, лишь вредящих ей… Оказывается, через два дня Джулиано устраивает большой прием в честь Рождества Христова. Если ты отправишься на него вместе со мной, то встретишь там всех знатнейших и богатейших людей города. А дальше все зависит от тебя.

Подобный знак доверия плюс мое любопытство не позволили долго колебаться.

— Пойду с удовольствием, мэтр.

— Превосходно. Что же до второго предложения, то ты увидишь, что оно связано с первым… Хотя я и не являюсь официальным художником папы, мой статус дает мне некоторые привилегии. Я свободно могу перемещаться по всему Ватикану, и, в частности, мне открыт доступ в библиотеку папы. Я часто посещаю ее, это необходимо для моих исследований. Собрание является богатейшим на Западе — книги из области религии, науки и литературы. Есть там и некоторые трактаты по медицине, от которых ты придешь в восхищение… Мы смогли бы вместе работать в ней час-два в день по утрам: эрудиты не заглядывают туда раньше обеда. — Он широко улыбнулся. — Ты был так любезен, что провел меня в колонну: я отплачу тебе не меньшей любезностью: сделаю тебя постоянным читателем библиотеки Ватикана!

5

Покинув виллу Бельведер, мы встретили одного из тех, кого папа давно уже привечал: Джованни-Лазаре Серапику. Уроженец Албании, с худым желтоватым лицом, он был одновременно казначеем и советником, имевшим немалое влияние на Льва X. Имя этого человека было мне знакомо, отец неоднократно называл его при мне, вот только я не мог вспомнить, считал ли он его своим союзником в Ватикане или нет. Леонардо, как мне показалось, ценил его. Он представил меня ему, однако фамилия Синибальди не произвела видимого впечатления на финансиста. Но тем не менее он так глянул на меня своими маленькими настороженными глазками, что мне сразу стало понятно, что человек этот весьма хитер и может быть опасен.

Прощаясь, он пожал мне руку, задержав ее в своей немного дольше, чем нужно.

Холодное солнце заливало двор Бельведера. В такую погоду он был почти пуст до самого дворца понтифика. С возвышенности, где находилась вилла, открывался общий вид на ансамбль зданий и, в частности, строящийся собор Святого Петра. Видны были четыре центральные опоры, несущие на себе аркады, предназначенные для возведения на них купола; пока что на них опиралась крыша, временно закрывающая кафедры нефа. По городу ходили слухи, что строительство, начатое Юлием II, при Льве X слишком затянулось из-за нехватки денег. Некоторые предсказывали, что стройку окончательно забросят и недалеко то время, когда службы опять будут проходить в старой базилике Святого Константина, обветшалые стены которой вопреки всему все еще стояли.

Налево, в стороне от ватиканской крепости, но соединенная с ней насыпной дорогой, виднелась большая круглая башня замка Сант-Анджело, стоявшего на высоком берегу Тибра. Пришлось мне как-то, с особого разрешения капитана, посетить вместе с Флавио папские застенки. До сих пор тяжело вспоминать мрачные тюремные камеры и сидящих в них горемык.

Ничего похожего с тем ощущением пространства и свободы, которое возникало в садах Бельведера. Ложбина, отделявшая виллу от папского дворца, длиной в четыреста шагов, была художественно оформлена архитектором Браманте. Сейчас на ее месте находились две последовательные террасы, ухоженные и засаженные множеством деревьев — в основном кипарисами и лаврами. С наступлением весны садовники вытаскивали из теплых помещений апельсиновые деревца, сажали в предназначенные для них места и один за другим приводили в действие фонтаны. Посетители спешили в эту пору попасть в сады, чтобы полюбоваться обновленной красотой и зрелищами.

Когда я был еще мальчишкой, отец частенько приводил меня сюда поглазеть на разные диковинки. В то время я был просто зачарован папским зверинцем на западном склоне Бельведера. В железных клетках жили несколько львов, русский медведь, для которого выстроили берлогу из камней, верблюды, страусы… Были и гигантские вольеры, в которых разноцветные птицы, казалось, касались неба, взмывая к очень высоким сетчатым потолкам. С приходом зимы клетки разбирались, а живность отправляли в теплые подземные помещения крепости.

Сам папа Лев X был без ума от диких животных. Зная это, португальский король даже подарил ему белого слона, выходки которого немало забавляли жителей городских кварталов. Особенно запомнилась одна, жертвой которой стал Барабелло из Гаете. Имя это сейчас, без сомнения, позабыто, но скажу, что в то время Барабелло из Гаете знали как поэта, довольно посредственного, но считавшего себя очень талантливым. Из благосклонности, а может, шутки ради, Лев X иногда включал его в число сотрапезников, полагаю, не за заслуги, но чтобы повеселить гостей. Как бы то ни было, Барабелло однажды объявил себя величайшим и пожелал стать королем поэтов и короноваться на Капитолии. Первым делом он заказал себе императорскую мантию из зеленого бархата с горностаевой отделкой, затем добился от папы разрешения с большой помпой продефилировать на его царственном толстокожем. Пышно разнаряженного слона незамедлительно привели на площадь Святого Петра, и Барабелло кое-как вскарабкался на огромное животное. По случаю такого события собралась приличная толпа. Не замечая, как он смешон, архипоэт помпезно двинулся в путь, сопровождаемый кортежем веселящихся горожан, кричащих, дующих во флейты, бьющих в барабаны. Ну и, разумеется, произошло то, что и должно было произойти. Шагая по мосту Сант-Анджело, слон, раздраженный гвалтом, просто-напросто сбросил с себя наземь беседку вместе с седоком. Рассказывают, что папа, наблюдавший за этой сценой в подзорную трубу, здорово повеселился.

Я задумался, вспоминая обо всем этом. Леонардо отвлек меня от мыслей, потянув за рукав, чтобы свернуть к галерее Браманте. Галерея эта, находящаяся в восточной части сада, соединяла папский дворец с виллой. Предыдущий папа, Юлий II, по повелению которого она была построена, приспособил ее под музей античности. Она вся была заставлена бюстами, саркофагами, глиняными табличками и древними сосудами.