Она будет счастлива - Иван Панаев

Кровь кипѣла въ юношѣ, и мысли его бродили въ какомъ-то туманѣ, и образъ ея роскошно обнималъ его воображеніе. Въ это время онъ былъ готовъ на все — за одинъ любовный взглядъ ея…

Такъ прошелъ мѣсяцъ. Горинъ сдѣлался уже необходимымъ лицомъ въ домѣ полковника. Онъ былъ, какъ говорятъ, другъ дома. Можетъ быть, онъ не сомнѣвался болѣе въ любви Зинаиды, но эта любовь не подвинулась ни на шагъ противъ прежняго. Она съ тяжкою болью таила въ своемъ сердцѣ престугное чувство, она силилась побороть себя и желала отдалить Горина. А эта борьба распаляла его еще болѣе…

Разъ какъ-то между довольно длиннымъ разговоромъ, который могъ служить прекраснымъ образомъ энциклопедической болтовни гостиныхъ, Свѣтлицкій намекнулъ Горину, что въ обществахъ стали замѣчать его отсутствіе. Горинъ молчалъ. Черезъ нѣсколько минутъ Свѣтлицкій подвелъ разговоръ къ тому же.

— Въ самомъ дѣлѣ, съ нѣкотораго времени, — говорилъ онъ, — васъ почти не встрѣчаютъ ни въ театрахъ, ни въ залахъ. Это добрый знакъ… Видно вамъ наскучило безъ пользы расточать любезность передъ всѣми. Вы сосредоточились, вы посвятили себя одному предмету. Такъ и должно. Нельзя же вдругъ гоняться за нѣсколькими бабочками… Не такъ ли?

Онъ засмѣялся и взялъ Горина за руку.

Брови Горина примѣтно надвинулись на глаза… Онъ кусалъ нижнюю губу.

Слова Свѣтлицкаго, равнодушныя, заостренныя холодной ироніей, прикрашенныя натянутымъ смѣхомъ, взбѣсили его, и онъ не могъ скрыть этого.

— А правда, — продолжалъ Свѣтлицкій, будто не замѣчая измѣненія лица молодого человѣка, — правда, я васъ-таки встрѣчалъ въ гостиныхъ… Гдѣ-бишь это? Да, кажется, у И*. Полковникъ очень милъ, согласитесь? Боже мой! И онъ, онъ имѣетъ такую жену! вѣрьте послѣ этого въ вышнее правосудіе…

Голосъ и лицо Свѣтлицкаго приняли какую-то торжественность…

— Послушайте меня, Горинъ, вы мнѣ всегда нравились, я говорю это не всѣмъ и каждому, повѣрьте мнѣ. Вы человѣкъ благородный, я не сомнѣваюсь въ томъ. Мои лѣта и опытъ не обманутъ меня. Ради Бога, не подавайте всякому безперому птенцу руки для дружбы. Это не мой совѣтъ, я не смѣлъ бы совѣтовать вамъ. Такъ говорилъ старикъ Шекспиръ, а онъ, право, зналъ, что говорилъ… Не ввѣряйте вашихъ чувствъ никому, я сорокъ лѣтъ трусь съ людьми, я знаю, что такое люди… Но всего болѣе бойтесь молодежи. Она разнесетъ вашу тайну на своихъ вѣтреныхъ крыльяхъ… и тогда…

— Я, право, не понимаю васъ; развѣ я имѣю какія-нибудьтайны?

— Полноте скрываться… Вы знаете, что мнѣ извѣстны ея чувства къ вамъ. Не удивляйтесь, но спрашивайте меня, почему я знаю?.. Я вамъ не могу дать другого отвѣта, кромѣ того, что я живу сорокъ лѣтъ. Она любитъ васъ, это вѣрнѣе всѣхъ аксіомъ въ мірѣ. Подобной женщины вы не встрѣтите въ обществѣ, я ручаюсь вамъ… Ея мужъ самое глупое животное. Къ тому же, онъ день ото дня равнодушнѣй къ ней…

Свѣтлицкій осмотрѣлся кругомъ, наклонился къ уху молодого человѣка и едва слышно произнесъ:

— Она будетъ ваша!.. Вы вѣдь также любите ее?..

Горинъ видѣлъ, что скрываться ему отъ этого человѣка напрасно. Онъ даже былъ тронутъ его участіемъ и дружески пожалъ ему руку…

— Да, я люблю ее! — произнесъ онъ сквозь зубы.

И вогъ одна минута рѣшила все. Свѣтлицкій сдѣлался его повѣреннымъ; онъ отдалъ себя въ его руки.

— Прекрасно! все покровительствуетъ вамъ. Мужъ съ утра до ночи внѣ дома, съ ночи до утра за картами… О, вы должны развернуть передъ нею новый міръ, заставить узнать ее, что такое счастіе, окружить ее, эту бѣдную женщпну, душистыми розами любви, задернуть для нея прошедшее и…

— Свѣтлицкій! вы забываетесь! — прервалъ его молодой человѣкъ съ жаромъ. — Она не принадлежитъ къ числу тѣхъ женщинъ, которыхъ встрѣчаете дюжииами повсюду: ее не ослѣпишь грудою брилліантовъ, ее не расплавишь огнемъ очей. Ея нервы не раздражены ароматическими испареніями, какъ у княгини С*, она не распустится, какъ княгиня, розовой водой отъ одного прикосновенія страсти… Нѣтъ! вы знаете, что Зинаида вооружена религіей, надѣлена высокими чувствованіями чистой души.

Свѣтлицкій наклонился, будто поправляя запонку рубашки: онъ улыбнулся.

— Гм! вы правы, — возразилъ онъ. Чистая душа, религія, все это такъ; но вѣдь съ такими женщинами надобно и дѣйствовать иначе… На одной половинѣ вѣсовь небо, на другой земля… О, вѣрьте мнѣ, земля тяжелѣе, земля всегда перетянетъ… Можетъ быть, лишній мѣсяцъ колебанія, боренія, а страсть всегда возьмегъ свое… Ну, да это дѣло рѣшеное. Гдѣ вы сегодня обѣдаете, Горинъ?..

— А который часъ?

— Уже половина пятаго.

— Поѣдемте къ Дюме.

— Меня, было, звалъ сегодня обѣдать баронъ М*.

— О, нѣтъ, нѣтъ! я не пущу васъ… Мы вмѣстѣ.

И вотъ Свѣтлицкій, почти всякій день, пировалъ такимъ образомъ на счетъ неопытности и дѣтскаго довѣрія ближнихъ.

И послѣ этого не справедливо ли пользовался онъ громкимъ титуломъ умнаго человѣка?

Слово "умнаго" на языкѣ свѣтскомъ имѣеть особенное значеніе. Да и впрочемъ много ли словъ, которыя принимаются на этомъ языкѣ въ прямомъ ихъ смыелѣ? Свѣтскій языкъ совершенно условный, и надобно быть посвящену въ таинства этихъ условій, чтобы совершенно понимать его.

Кто не позавидуетъ тѣмъ, для которыхъ закрыта книга свѣта, для которыхъ непонятны и чужды условія общества? Пріятно глядѣть на Божій міръ свѣтлыми очами юности, видѣть во веѣхъ высокій идеалъ человѣка, возстающій такъ гордо и привлекательно въ дѣвственномъ воображеніи юноши, обнимать людей отъ полноты сердца, носить въ груди святое желаніе принести себя въ жертву человѣчеству, не знать другой поэзіи кромѣ поэзіи Шиллера!

Почему же называютъ несчастіемъ рановременную кончину?… Если вы когда-нибудь нечаянно зайдете на кладбище, если, утомленные, уснете на могилѣ, и сонъ вашъ будегъ легокъ и безмятеженъ, какъ майское утро, и слухъ вашъ освятится гармоническимъ пѣніемъ ангеловъ въ воздушномъ пространствѣ: вѣрьте мнѣ, вы были на могилѣ семнадцатилѣтняго юноши!.

Но небо только удѣлъ избранныхъ, остальные должны страдать и переносить страданія. Опытъ развернетъ передъ ними картину, отъ которой, можетъ быть, сердце ихъ обольется кровью; опытъ сорветъ маски съ людей, которые окружаютъ ихъ, и, вмѣсто сладкаго радушія и увѣреній въ горячей привязанности, они увидятъ ледяной эгоизмъ и невыносимую бездушность, вмѣсто восторженнаго поцѣлуя друга — ядовитый поцѣлуй Іуды. Опытъ покажетъ имъ на черныя, закулисныя дѣянія этихъ людей, которыхъ всѣ считаютъ героями правды, чистыми и непогрѣшимыми, на людей, съ такимъ энтузіазмомъ проповѣдующихъ о добродѣтели и нравственности. Опытъ шепнетъ имъ на ухо, что люди, въ теплотѣ души которыхъ они никогда не посмѣли бы сомнѣваться, эти чинные, тихіе, опрятные люди, которые ужасаются торжества порока въ романахъ и неизмѣняемо носятъ пѣтушій хохолокъ на головѣ, оскорбляясь всѣми нововведеніями, которые всегда сидятъ за книгой и говорятъ безпрестанно о книгахъ — непонятно равнодушны и къ людямъ, и къ книгамъ, и ко всему въ мірѣ, исключая собственной пользы. И въ заключеніе всего этого, разрушительный, мрачный геній Байрона стѣною наляжетъ на грудь ихъ!

Надежды и очарованія юности зальются отравой познанія, увянугъ въ удушливомъ чаду общества. Юноша сдѣлается мужемъ.

Горинъ принадлежалъ къ числу тѣхъ счастливыхъ характеровъ, по которымъ впечатлѣнія могутъ долго скользить, не нарѣзывая морщины на челѣ. Къ тому же жизнь такъ соблазнительно улыбалась передъ нимъ, и онъ съ самозабвеніемъ кружился въ толпѣ, а невѣдомое грядущее зрѣло для него въ лонѣ таинственныхъ судебъ.

"Свѣтлицкій — человѣкъ чудесный!" думалъ онъ, стоя передъ зеркаломъ и поправляя булавку, которая зашпиливала длинные концы его галстука: "совѣты его дышатъ мудростью, каждое его слово извлекается изъ опыта. Такіе люди, какъ онъ, чрезвычайно полезны!"

— Эй, велите подавать коляску!

И онъ, вооруженный совѣтами Свѣтлицкаго, несся, по обыкновенію, къ И*, и, по обыкновенію, просиживалъ съ Зинаидой цѣлый вечеръ. Если его не было до восьми часовъ въ ея будуарѣ, она всегда, съ примѣтнымъ безпокойствомъ, начинала поглядывать на часовую стрѣлку и прислушиваться къ стуку экипажа на улицѣ. Она такъ привыкла къ нему, онъ былъ такъ необходимъ для нея, потому что ему одному она повѣряла съ младенческою довѣренностью свои мысли и замѣчанія. Онъ такъ хорошо понималъ ее. Она мечтала видѣть въ немъ — друга!