Сын безумия - Алексей Бергман

— Да, — пусть жестко, но честно ответил отец. — И в этом случае я не буду проводить экспериментов над своим ребенком.

— Мама, — жалобно, совсем по-детски прошептал Зафс. Силуэт матери расплывался, плавился в его слезах, и сын не видел, что мама тоже плачет.

— Прости, сынок, — всхлипнула она.

Зафс уткнул лицо в ладони, его плечи сотрясали рыдания, а слезы, просачиваясь сквозь пальцы, падали на короткие, совершенно детские штанишки. Эмоционально, душевно он был всего лишь ребенком. Ребенком с интеллектом взрослого мужчины.

— Вы не понимаете, от чего заставляете меня отказываться! — давясь слезами, взвыл взрослый мальчик.

— Что? — не расслышал отец, а мама, пересев из кресла на диван рядом с сыном, обняла его за плечи:

— Что ты говоришь, сыночек?

— Ничего, — оторвав ладони от лица, твердо произнес Зафс. — Все в порядке. Через восемь лет вы переправите меня на планету, где действуют законы анонимности, и я добровольно сдамся властям.

Лишь в нескольких мирах изученной части Вселенной сохранилось щадящее отношение к телепатам. Эти планеты заселяли расы, наиболее близкие к ментальному типу, и перекрестные браки нередко позволяли родиться — уродам. Врагам человечества, угрозе цивилизации.

— А ты, папа, подбери мне новую формулу транквилизаторов, — четко, глядя в стену, диктовал подросток. — Эта формула приводит к мигреням.

— Хорошо, — покорно, с душевной болью проговорил отец. — Я сделаю все, как ты захочешь…

Много позже Зафс понял, каким гениальным ученым-практиком был доктор Варнаа. Тонкий психологический расчет позволил доктору совладать с разумом легиса. Подчинить, оставить под контролем такую силу, пожалуй, было бы невозможно, не сделай ученый ставку на благородство. Ребенок-легис, воспитанный людьми, не мог не впитать, не проникнуться чисто человеческими понятиями любви и жертвенности до самоотречения.

Отец не заставлял, он просил.

А мама тихо плакала.

Зафс позволил увеличить дозу медикаментов. Безропотно и вовремя доставал пластиковую тубу и делал инъекцию. Сначала каждый день, потом утром и вечером, потом «всплески» участились и обострились — до двадцатилетия Зафсу оставалось дожить чуть меньше года.

Медикаменты отказывались помогать, разум легиса рвался на волю.

…Флаер летел над тихим лесным озером. Левера, возбужденная недавним триумфом «жонглера» Зафса и общением со знаменитостью, сделала крюк и ушла с оживленной трассы.

— Платиновая ажурная диадема, пожалуй, относится к эпохе расцвета Пирейского царства, — щебетала девушка. — Ты согласен, Зафс? — Попутчик не ответил, и соседка решила поддразнить его: — А к какой эпохе относится твой браслет, Зафс Варнаа?

Юноша рассеянно дотронулся до запястья и покрутил на нем тусклую наборную змейку браслета.

— Кажется, он изготовлен из цельного витахрома?

— Да. — Молчание уже становилось невежливым, и Зафс заставил себя ответить.

Сегодняшний «всплеск» ударил не только обостренной памятью, толщу из брони транквилизаторов пробили также и телепатические эманации.

«А ведь я это предчувствовал! — упрекал себя юноша. — Уже входя в аудиторию, я улавливал негативный настрой толпы. Несколько широкоплечих молодцов просто с ума сходили от ревности. — Зафс покосился на Леверу. — Какой прекрасный все же повод! — И тяжко вздохнул. — Но это все же никак не оправдывает мой „цирковой номер“. „Всплеск“ можно было подавить. А я — влюбленный идиот! — решил блеснуть».

Под прозрачным полом флаера проплывала окультуренно-буйная зелень парковой зоны. Прогуливающиеся люди бродили по берегу причудливо изогнутого нерукотворного озера, с невысокой скалы, один за другим, падали стройные фигурки ныряльщиков. Какой-то седовласый старец держал за руку худенькую девчонку и оттаскивал ее от края скалы.

Дедушка и внучка, чудная пара. Зафс вспомнил элегантного профессора Эйринама и усмехнулся.

Войдя в Дом-музей, он мог бы с точность определить место и время рождения, пожалуй, каждого экспоната. Сегодняшний «всплеск» был самым сильным за последние месяцы. Так что больших усилий стоило Зафсу не вовлекать ученого-историка в интересную беседу, не заострять внимание на предметах экспозиции, а тупо следовать в кильватере Леверы.

Но «всплеск» также обострил и ментальное восприятие. Если память можно было обуздать молчанием, то ощущение сначала растерянности, а потом негодования профессора просто терзали юношу. Чужие эмоции не получалось «выключить», чужое восприятие тебя било болезненнее пощечин. И Зафса мучило не сколько негодование Эйринама, сколько просчитанный ход эмоционального развития ситуации. Зафс и Левера уйдут из Дома ученого и оставят добряка профессора в таком подавленном состоянии, что даже гневная реакция — болван, мальчишка! — не спасет того от депрессии. Когда Зафс уйдет, профессор почувствует свой Дом оскверненным и надолго погрузится в печальное изучение «непринятых» сокровищ.

Человек страдал. И это было невыносимо для Зафса. У самого выхода он зацепился взглядом за зеркало…

«Пожалел, — вздохнул юноша. — Но это не страшно. Эйринам надолго застрянет мыслями на производстве зеркал и, пожалуй, перестанет на себя сердиться. На себя, на свой ДОМ, на болвана Зафса Варнаа…»

— У моего брата тоже был браслет из витахрома, он помогал ему при головных болях, — говорила тем временем Левера. — Но всегда носить «живое железо» братишка не мог, аллергия развивалась. А у тебя? Нет аллергии?

Зафс помотал головой.

Браслет. Еще одна загадка, еще одно знамение его жизни. Зафсу казалось, что этот браслет был на нем всегда, с первой минуты рождения, ни разу, ни на секунду он не терял с ним связи. Когда рука Зафса становилась шире, отец, не снимая украшения с запястья, наращивал его на одно звено. Эти новые звенья, блестящие и не очень, были временной шкалой жизни Зафса Варнаа.

— Никогда, ни при каких обстоятельствах не снимай его с руки, — постоянно напоминали родители. — Ни на миг, ни на долю мига. Твое тело должно иметь постоянный контакт с «живым железом».

— Почему? — сотни раз спрашивал Зафс.

Отец не давал объяснений. Просто просил принять его слова на веру и исполнять просьбу. Загадочный браслет — простая безыскусная цепь из прямоугольных пластинок, матово поблескивающих на запястье, — ничего не добавлял и не отнимал у Зафса. С ним приходилось мириться, как с пластиковым инъектором, всегда прикрепленным к изнанке любой одежды ребенка, мальчика, подростка и теперь юноши Зафса Варнаа. И этот инъектор был гораздо хуже. Он приносил тупую головную боль, вязкие мысли и чувство обреченности — так будет длиться, длиться и длиться.

Пока Зафс Варнаа не раздаст долги.

— Я хочу, чтобы ты сегодня пошел со мной на вечеринку, — вливался в уши голос Леверы. Нежный, щебечущий, возбужденный. — Мои друзья соберутся в доме Паланги… — Зафс не отвечал, и девушка шутливо ткнула его кулаком в бок. — Пойдешь?

— Прости, сегодня я обещал помочь отцу.

— Перестань! — Левера капризно надула губы. — Там будет весело! Соберутся только свои…

«Свои», — мысленно усмехнулся Зафс. Четыре часа назад он много бы отдал за такие слова. Левера выбирала свое окружение, как привередливая красотка выбирает украшение в ювелирной лавке, — сияющему камню требуется соответствующее обрамление. Зафс видел ее подружек. Много часов, скрываясь за живым зеленым пологом на окнах, он стоял и смотрел, как веселятся в соседнем дворе взрослеющие богини. Лукавые, неопытные грешницы, пленительные девственницы, ласковые девы-искусительницы…

Их было много, этих девушек. И еще больше часов без сна…

— Так ты пойдешь?!

— Нет, извини. Я занят.

Левера резко бросила машину вниз и, почти задевая днищем флаера верхушки деревьев, пронеслась над парком, беря прямой курс на их квартал.

— Не сердись, — попросил Зафс. — Когда-нибудь потом…

— Потом не будет.

Левера обрезала этими словами все надежды Зафса. Обкорнала, как неудавшуюся заготовку обещанного романа. И выбросила.

В мусор. Навсегда.

Если бы не предстоящий разговор с родителями, Зафс, пожалуй, позволил бы себе опечалиться. Отверг красавицу. Или она его отвергла?

Нет, этим мыслям не осталось места. На сегодня с него достаточно любовных неурядиц. Или неурядиц, приключившихся от любви?

Левера быстро привела флаер на стоянку возле их домов, и Зафс даже не сделал попытки как-то сгладить неловкость. Он хмуро попрощался, не получил ответа и медленно пошел по мягкой, пружинящей зеленым дерном тропинке.

«Знают или нет?» — тревожно размышлял проштрафившийся юнец. Не выдержав, послал тончайшую мысленить к дому и тут же отдернул, как обжегся.