Священная ложь - Оукс Стефани

Повисла тишина; мы, не произнеся ни слова, стояли как вкопанные, чувствуя напряжение в спине. Мальчик изумленно морщил лоб, а я разинула рот.

– Ты что, из тех сектантов? – спросил он наконец.

Я сердито поджала губы.

– Никакие мы не сектанты!

– Мой папа так не думает.

– Ну, мне, наверное, виднее!

Юноша окинул меня взглядом.

– А ты, кстати, похожа на сектантку.

Я опустила глаза на подол своего синего платья, собранного у манжет и талии, и, смущенно поправив на голове белую шляпку, парировала:

– А ты похож на оборванца. У тебя что, нет ботинок?

– Есть. Просто не люблю носить их без крайней необходимости. – Парень зарылся пальцами в опавшие иглы. – Тебе нельзя здесь находиться. У нас по всему периметру висят таблички: «Частная территория», «Посторонним вход запрещен». Ты что, не видела?

Я вспомнила черные и красные знаки, прибитые к деревьям железнодорожными шипами.

– Видела.

– А почему не ушла? Читать не умеешь?

Я втянула в рот нижнюю губу и стиснула зубы.

– Не умеешь? – тихо повторил он.

– А ты умеешь?

– Конечно. Меня мама научила.

– У тебя есть книги? – спросила я, невольно шагая ближе.

– У нас две Библии.

– Что за Библии?

– Ты не знаешь, что такое Библия?

Парень разинул рот, показав маленький скол на переднем зубе.

– Не знаю, – ответила я. – Иначе не спрашивала бы.

– Это большая книга с рассказами, которую написал Господь.

– У нас тоже такая есть. Книга Пророчеств.

– В Библии не только пророчества, там еще и истории.

– В Книге Пророчеств истории тоже есть, – сказала я. – Про Чеда и Золотого медведя, и Эрика, обращающего кровь в золото, и про Виктора, укравшего у демона туфли из фазаньего пера, в которых была заключена его сила. И… и про Маркуса, первого мужчину, взявшего в жены трех женщин, рожденных из одного каштанового ядрышка, и…

Джуд затряс головой.

– Это все выдумки.

– Никакие не выдумки! Маркус сотворил пшеничные поля из белых волос первой жены, деревья – из русых волос второй жены и огонь – из рыжих волос третьей. Без него у нас не было бы ни пшеницы, ни деревьев, ни огня!

– В Библии ничего такого нет.

– И что?

– Значит, этого не было. Сказки, в общем.

Я опешила. Еще никто не осмеливался так говорить. Если наши истории – неправда, выходит, Пророк ошибается. Эта мысль сродни кощунству. Господь воззвал к Пророку много лет назад, исцелил его от астигматизма и астмы, и ему больше не требовался ингалятор. Я сама, своими глазами видела, как он взял пожелтевшие от старости очки и стиснул в кулаке, ломая дужки. Пророк был олицетворением чуда.

– Ты… ты не понимаешь, что несешь, – пробормотала я. – Это твоя Библия – сказки.

– Нет! Там чистая правда, и если ты сомневаешься, значит, ты не христианка.

– А я и не христианка. Я кевинианка.

– Чего? – удивился парень.

– Так называется наша вера. По имени пророка Кевина.

– Вашего пророка зовут Кевин? Тогда это точно выдумки!

– Тебе откуда знать, а? Ты-то свои истории наверняка сам придумал!

– Нет. Мне рассказывал папа, а он никогда не врет!

Одна из кудряшек упала ему на лоб, и парень сердито ее откинул. Я поджала губы, еле сдерживая хриплый сумасшедший смешок. Я ведь осмелилась заговорить с чужаком. Более того, спорить с ним… Как непривычно. И удивительно!

– То есть ты даже не сам выбрал себе веру? – спросила я. – Просто согласился со всем, что рассказывает тебе папа?.. А у нас многие сами решили. И не верят слепо каждому слову родителей.

Говорить о том, что все мои убеждения так или иначе навязаны взрослыми, я, разумеется, не стала.

У парня вытянулось лицо.

– Я во всем должен слушаться папу, – тихо произнес он.

В глазах у него появилась такая тоска, что я невольно отступила на шаг. Не тоска даже, а глухая, застарелая боль. Я не могла знать, что в тот момент Джуду было не до меня – он вспомнил про дыру в черепе у матери и горькую вонь выстрела.

– Мне пора, – тихонько обронила я. – Меня будут ругать, если хватятся.

– Ладно, – сказал Джуд. – Может… может, еще увидимся?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ухо обдало сквозняком – словно холодным дыханием Пророка.

Мне нельзя было разговаривать с людьми вроде Джуда. Он язычник, чужак, а значит, нечестивец и желает нам смерти.

И что хуже всего, он райманит. Пророк не раз предостерегал насчет людей, давно отринувших Бога и погрязших в пучине зла.

Вот только с этой минуты для меня все изменилось. Джуд вовсе не казался мне чудовищем.

Я разжала до боли сведенный кулак и махнула рукой.

– Да. Увидимся.

Глава 11

– Опять воспоминания замучили? – спрашивает Энджел.

Я поворачиваюсь к ней.

– Ты о чем?

– Тебе никто о них не говорил, да? Что будут воспоминания. Что будешь смотреть в потолок, увидишь какое-нибудь пятнышко и мыслями вернешься в родной дом. Услышишь звуки, почуешь запахи… И все из-за случайной мелочи. Забав- но, да?

Она лежит на койке, прижимаясь затылком к стене и скрестив ноги, так что я вижу грязные подошвы ее носков.

– Вся хитрость в том, чтобы выбрать, – добавляет Энджел. – Постарайся вспоминать только хорошие моменты, потому что всякие гадости сами хлынут в голову, причем в самую неподходящую минуту.

Я киваю. Почти каждое утро я невольно вскакиваю, чтобы отправиться в дом на дереве – там меня ждет Джуд. Энджел наблюдает за мной поверх книги и, судя по глазам, читает все мысли, что проносятся в голове: дом сожжен, лиственница срублена, а Джуда я больше никогда не увижу.

* * *

Джуд часто говорил, что отец может процитировать на память любую строчку из Библии. Со временем это начало его бесить, но в момент нашей встречи он говорил об отце с гордостью. Должно быть, считал его святым – как и я своих родителей.

После той случайной встречи я каждый день ходила его искать, но днем лес выглядел иначе, тени падали по-другому, а деревья словно уменьшились в размерах. Удача улыбнулась лишь неделю спустя, когда я уже несколько часов бестолково бродила в зарослях, гадая, не привиделась ли мне хижина в ночи и странный мальчишка. Я прислонилась к стволу, переводя дух. Лес гудел от насекомых, а птицы испускали мощные трели, словно празднуя нечто великое, не просто радуясь очередной съеденной букашке. Я закрыла глаза и прислушалась.

Музыка. Богом клянусь – до меня донеслась музыка! Впервые за долгие годы. Она у нас была под запретом. Вытягивая шею, я зашагала на звук и вышла к мшистой старой лиственнице. Там, высоко на ветке, свесив одну босую ногу, с гитарой в руках сутулился Джуд.

У концерта не было слушателей – лишь он сам да птицы с деревьями и прочие обитатели леса.

И теперь мне горше вдвойне – потому что все, что там было, осыпалось пеплом и больше никто не сыграет лесу мелодию. Вот в чем настоящая трагедия.

– Привет! – крикнул Джуд.

Я открыла глаза.

– Привет.

Держа гитару за гриф, он спрыгнул с дерева. Я заметила, какие мозолистые у него пальцы – наверное, от частого перебирания струн. С тех пор я часто за ними наблюдала – как он трет глаза или приглаживает отросшие волосы. Отчего-то его пальцы вдруг стали очень важны. Если он умеет вытворять ими такое – то, может, способен и на что-то большее? Какие еще таланты он в себе таит?

– Ты умеешь сочинять музыку? – спросила я.

Джуд кивнул.

– А кто тебя научил?

– Мама, – коротко ответил тот.

– А твоя мама… Она у тебя одна?

– Что значит одна? Конечно. А у тебя что, больше?

– У меня четыре.

Джуд скривился.

– Куда так много?

– Кто сказал, что много?

– Никто. Это факт, все знают.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Если потеряешь одну, остальные три ее заменят.

– Мою маму никто заменить не сможет, – очень серьезно сказал Джуд.

Мне стало не по себе, будто я нечаянно шагнула на край пропасти.

– Ты здесь живешь один?