Танара - Виктор Улин

7

Жена Таисия, конечно же, оказалась права – как абсолютно все женщины в подобных ситуациях: на новой должности он стал получать меньше, несмотря на майорское звание.

И на «Ан-двенадцатом» он стал даже не командиром, а вторым пилотом: отсутствовал необходимый налёт.

Зарплата мало волновала Грейфера: он все еще мальчишески жил одной лишь профессией. Его не унижала даже необходимость подчиняться младшему по званию: командиром экипажа, куда его определили, был капитан.

Капитан Сюрин, неплохой летчик, но напряженный и вспыльчивый человек, настороженно отнесся к майору в своем подчинении. Опасаясь каких-то подвохов, насмешек и тайного неповиновения.

Но Грейфер вел себя спокойно; Сюрин быстро остыл и проникся к своему второму пилоту симпатией. И после нескольких месяцев службы, оценив мастерство Грейфера, обещал во всеуслышание приложить максимум усилий, чтобы майор как можно скорее получил должность командира.

Сам Сюрин был личностью не очень понятной. Грейфер не любил сплетен и не лез командиру в душу, но даже до него дошли слухи, что капитан – настоящий боевой летчик. Он воевал в Афганистане на летающем гробу «Су-25» – маловысотном штурмовике без гермокабины, идеальной мишени для самонаводящихся «стингеров», опережавших уровень развития советской авиационной техники на целое поколение – имеет большое количество боевых вылетов и награды. Там дослужился до майора и командовал эскадрильей, но потом был понижен в звании по какой-то дисциплинарной причине, после чего отправлен в ВТА. В качестве наказания, поскольку штрафных эскадрилий после отечественной войны уже не существовало… Сюрин то ли набил морду старшему по званию, то ли просто отказался выполнять предпраздничный приказ, не желая вести своих летчиков на смерть ради рапорта.

Так или иначе, но когда в день Советской армии летчики пришли на торжественное собрание в парадной форме, Грейфер увидел на груди своего командира, помимо «Красной Звезды», два «Боевых Красных Знамени» и даже медаль «За отвагу» – что лучше говорило о судьбе капитана. Ведь при всеобщей раздаче орденов, охватившей в то смутное время Советский Союз, пилоты не дружили со штабными писарями и ордена получали не за просто так…

Нужно было признаться, что по уровню человеческих отношений военно-транспортная часть не шла в сравнение с прежним полком бомбардировщиков. Капитан Сюрин, сдерживая слово, написал во все инстанции неисчислимое количество рапортов о том, что второй пилот летает лучше командира и заслуживает должности – но все они гасли в высших сферах, где уже шел лихорадочный раздел имущества, и до какого-то майора Грейфера никому не было дел.

И он так и летал вторым пилотом все три года, что служил на «Ан-12».

До самого тысяча девятьсот восемьдесят восьмого, когда произошло событие, окончательно выбросившее его из военной авиации.

8

То было странное и неповторимое время. Советский союз уже разваливался в прах, но внешне все еще оставалось прежним: постановления ЦК КПСС, праздничные демонстрации и даже бессмысленная бойня в Афганистане.

Однажды их экипаж подняли ночью по тревоге и, не объясняя цели, выдали полетное задание предельной дальности. За четыре тысячи километров – в город на границе одной из южных республик. Причем пустыми, без груза.

В полете Грейфер и Сюрин не делились догадками, поскольку помнили о бортовом магнитофоне, пишущем на ленту все разговоры экипажа, и не хотели лишних проблем. Однако чувствовалось, что назначенный пункт является промежуточной точкой истинной операции. В тесноте пилотской кабине немо витала тень Афганистана: ни в одно другое место не могли отправить случайный самолет черт знает откуда.

После посадки им приказали зарулить на отдаленную стоянку и не высовываться даже в форточки. Когда борт принял груз – средних размеров ящик без маркировки, тщательно обшитый брезентом – в сопровождении целых двух полковников с эмблемами госбезопасности, сомнений не осталось.

Груз, вероятно, имел столь чрезвычайную ценность, что его не поместили в грузовой отсек, а затащили в гермокабину, предназначенную для сопровождающих.

– Что в ящике? – как ни в чем ни бывало, поинтересовался Сюрин у одного из полковников.

Который, зайдя в пилотскую, внимательно изучал приборы с таким видом, будто что-то в них понимал.

– Вас это не касается, капитан, – ледяным тоном процедил тот.

– То есть как не касается? – удивился летчик, сохраняя относительное спокойствие. – Я командир корабля и должен знать, что везу.

– Повторяю, капитан – сказал полковник уже с раздражением в голосе. – Вас это не-ка-са-ет-ся!

– Ошиба-аетесь, товарищ полковник. А вдруг там взрывчатка? Или ядерный фугас? Или еще что-то, способное сдетонировать в момент посадки? Я не о себе пекусь, – он осклабился. – Но если самолет взорвется, то от вас, товарищ полковник одни пуговицы останутся.

Кэгэбэшник молчал, и капитан добавил с наслаждением:

– Ну, и эти еще… Эмблемы. «Щит и меч».

Судя по всему, Сюрин очень сильно не любил КГБ. Впрочем, службу госбезопасности не может любить ни один нормальный человек.

– Гарантирую, капитан, что в грузе нет ни взрывчатки, ни ядерного фугаса, ни чего-то иного, могущего вызвать детонацию от удара, – терпеливо ответил полковник.

На этом инцидент вроде бы исчерпался.

Путь действительно предстоял в Афганистан, но конечная цель не была открыта даже командиру: Сюрину выдали полетную карту с маршрутом и конечной точкой. Карта была слепой, то есть кроме координат и отметок высот на ней ничего не имелось. Капитан вспылил, но поймал на себе тяжелый взгляд полковника, и осекся, скрипнув зубами.

Лететь было недалеко, меньше тысячи километров, и даже при небольшой скорости «Ан-двенадцатого» им хватило бы часа полтора.

Но выдвигалось довольно странное условие: полет должен проходить на высоте десять тысяч метров.

Для старого «Ан-12» это был предельно допустимый максимум.

Это привело Грейфера в удивление: он знал, что у душманов нет ни истребителей, ни настоящей зенитной артиллерии – и капитан Сюрин тоже хмыкнул.

Тут же последовало еще более жесткое указание, вероятно, продиктованное особенностями груза: в кабине должна быть установлена пониженная высота.

Авиационный термин «высота в кабине» означал степень наддува воздуха внутри герметической части самолета, измеряемую – для удобства – не в миллиметрах ртутного столба, а в условной мере, соответствующей давлению на определенной высоте над уровнем моря. Поддержание околоземного значения привело бы к утяжелению чрезмерно прочной конструкции, поэтому воздух в самолетах всегда разрежен, но в допустимых для жизнедеятельности пределах. На «Ан-12» рабочее значение высоты в кабине составляло три тысячи пятьсот метров. Это означало, что воздух в самолете должен иметь такую же плотность, как на вершине горы в три с половиной километра.

Особисты потребовали поддерживать высоту не выше двух с половиной тысяч метров. Это означало предельно усиленный наддув и чрезмерную нагрузку на гермоотсек из-за разницы давлений.

Приказав установить такой режим, полковник сказал, что техническое требование согласовано со специалистами.

Грейфер понял, что на борту командует не экипаж.

И Сюрин, похоже, тоже.

Разбежавшись, практически пустой «Ан-12» легко оторвался от полосы и быстро пошел набирать высоту.

Но почему для выполнения ответственного задания особисты выбрали нашу старую телегу? – размышлял Грейфер, удерживая колонку в положении «на себя». – Почему не послали современный «Ил-76»? Или хотя бы бомбардировщик вроде «Ту-22»? Куда тоже легко запихнуть небольшой ящик?

Это казалось более разумным. Однако КГБ действовало вне логики. Вероятно, такой подход был основой их тактики.

Летчики заняли нужный эшелон, включили автопилот, и вскоре штурман сообщил, что самолет пересек границу СССР и летит над территорией сопредельного государства.

Все шло по плану, только высота, на которой полз самолет, казалась ужасающей: «Ан-12» редко поднимался выше шести тысяч. Далеко внизу проплывали безжизненные рельефы Афганистана. Редкие массивы облаков, скопившиеся около горных вершин, напоминали лесотундру под крыльями «Ил-28».

Системы работали исправно, «картинка» на приборной доске не вызывала тревог. Но Грейфер оглядывался в боковое окно, и видел, точнее угадывал невидимые круги лопастей и физически ощущал, на каких предельных режимах работают двигатели, задыхающиеся от нехватки кислорода; с какой остервенелой натугой крутят они громадные пропеллеры, которым не за что зацепиться в полупустом воздухе – и как мучительно ищут опору крылья, не ощущая привычного давления…

…Грейфер не понял, что произошло. Только что он сидел, положив руки на колени – поскольку штурвалом двигал автопилот – и с тревожным ожиданием чего-то недоброго глядел в бесконечность надвигающегося неба. И вдруг оказалось, что он уже не сидит, а свисает в боковой проход, едва не падая к штурману в нижний носовой блистер, а капитан Сюрин трясет его за плечи, крича: