Бетховен - Арнольд Альшванг

Вариации на тему Дресслера, изданные в Маннгейме благодаря содействию Нефе, показывают изобретательность молодого автора, крепкую технику и несомненное влияние лучших мастеров немецкой инструментальной музыки того времени.

Следующее произведение, сохранившее некоторое значение до наших дней, — три сонаты для клавесина — написано в 1783 году, когда Бетховену шел тринадцатый год. Это сочинение посвящено престарелому курфюрсту кельнскому Максу-Фридриху. Такие посвящения писались не без практических целей: музыканты всегда надеялись на получение награды или на протекцию. Но посвящение курфюрсту ожидаемых результатов не принесло. Никаких перемен в материальном положении семьи Бетховена не последовало.

В 1784 году Макс-Фридрих умер. С его смертью прекратил свое существование и театр. Таков был обычай, вытекавший из взгляда на эти учреждения, как на личную собственность монарха. Труппа Гроссмана была распущена; получив двухнедельное жалованье, актеры разбрелись по разным городам Германии. Новый курфюрст Макс-Франц несколько лет не решался возобновлять национальный театр, и до 1789 года Бонн довольствовался приезжими итальянскими и французскими труппами, пока, наконец, в городе опять не был создан постоянный театр.

Новый курфюрст считал себя знатоком музыки. В Вене он любил музицировать вместе со своим братом — австрийским императором Иосифом II. Впрочем, когда оба брата пытались однажды воспроизвести в присутствии Глюка одну из его опер, композитор выразил явные признаки нетерпения и досады и, наконец, решился сказать: «Я согласен бежать две мили вместо почтовой лошади, нежели слушать такое дрянное исполнение своей оперы».

При восшествии на престол курфюрст потребовал сведений о всех тридцати шести сотрудниках капеллы и о желательных изменениях ее состава. В докладе о двух Бетховенах было сказано следующее:

«Иоганн Бетховен обладает совсем негодным голосом, долго служит, очень беден, посредственного поведения, женат, возраст — сорок четыре года, имеет при себе трех сыновей, служит двадцать восемь лет, содержание — триста пятьдесят флоринов[21], тенор.

Людвиг Бетховен, тринадцать лет, два года служил без оклада, играл в отсутствие капельмейстера на органе, хорошие способности, еще молод, хорошего, тихого поведения и беден».

Очевидно, автор рапорта относится к семейству Бетховена бережно, чего нельзя сказать о его отношении к Нефе. Обидно читать нижеследующую характеристику: «Христиан-Готлиб Нефе (тридцать шесть лет, женат, две дочери, служил три года, был капельмейстером в театре, содержание четыреста флоринов), органист, по моему беспристрастному мнению, может быть уволен, так как неважно играет на органе, кроме того, он приезжий, без всяких заслуг и исповедует религию кальвинистов». Вывод: «Если Нефе будет уволен, то должен быть назначен другой органист за сто пятьдесят флоринов — он еще маленький мальчик, сын придворного музыканта, и уже исполнял в течение года эти обязанности очень часто». Так кандидатура Людвига используется, как орудие против Нефе.

Интрига против Нефе удалась лишь наполовину: органист был оставлен на своем месте, но с половинным окладом, а Людвиг начинает службу с ежегодным окладом в сто пятьдесят флоринов в качестве штатного помощника органиста.

С этого времени положение молодого музыканта обеспечено. Его известность в Бонне растет, его пламенные импровизации увлекают многих слушателей. Постепенно начинают распространяться и его сочинения. Успех Бетховена создается стихийно, без малейшего участия курфюршеского двора, обычно создававшего репутации. Курфюрст-«музыкант» нисколько не интересовался судьбой гениального мальчика.

Однако реформы курфюрста косвенно влияют на дальнейшую судьбу Людвига. Подобно Иосифу II, курфюрст объявляет жестокую борьбу светским притязаниям Римской церкви, всячески подчеркивая свою независимость от папы. На языке писателей того времени эта антиримская политика носила название «борьбы с фанатизмом». Макс-Франц открывает школы, делает библиотеку дворца доступной для посетителей и однажды сам появляется во вновь открытой городской библиотеке в качестве простого читателя. Впрочем, все это соответствовало духу времени и не составляло личной заслуги Макса-Франца.

Особое значение для культурной жизни Бонна приобрело открытие университета, состоявшееся 20 ноября 1784 года. Во времена Бетховена преподавание в Боннском университете носило еще явную печать средневековья. Шесть профессоров читали богословие. Одним из главных предметов преподавания было церковное право. Нарождающиеся естествознание и медицина, далеко не свободные от схоластических привесков, давали в новом университете лишь слабые ростки. Читались лекции по философии Лейбница, Вольфа и Канта. Несмотря на подчеркнуто католический характер учреждения, протестантская философия этих мыслителей находила отклик и в Бонне. Относительная веротерпимость католического церковного князя объяснялась его активной антиримской политикой. Некоторые профессора, по донесениям папских шпионов, прослыли в Риме «вольнодумцами». В ответ на протест папы римского Макс-Фридрих отнюдь не торопился убрать неугодных Риму профессоров и лишил должности только Евлогия Шнейдера, профессора кантонской философии, за крайне радикальный политический образ мыслей[22].

Людвигу исполнилось четырнадцать лет. Вследствие постоянной озабоченности, хмурого и неприветливого вида он кажется старше своих лет. Нескончаемый томительный ряд мелочных семейных невзгод приносит ему много горьких переживаний. Иоганн в эти годы окончательно потерял голос и пил запоем. Заработка не хватало. В семье родился еще один сын, вскоре умерший. При виде больной, страдающей матери у Людвига сжимается сердце. Только раз в году ее муж и соседи оказывали ей традиционное внимание. Это случалось в день святой Магдалины, в день ее именин, которые торжественно праздновались. Сохранилось описание трогательной сцены ежегодного чествования матери Бетховена. Описание это рисует, типичное семейное празднество немецких музыкантов-профессионалов XVIII века. «Ежегодно, в день св. Магдалины, семья торжественно праздновала день рождения и именин госпожи ван-Бетховен. Приносили из церкви нотные пульты и расставляли их справа и слева в обеих комнатах, выходивших на улицу, устраивали балдахин в комнате, где находился портрет деда — Людвига ван-Бетховена, украшали балдахин цветами, лавровыми деревцами и зеленью. Вечером госпожу ван-Бетховен просили лечь спать. К десяти часам все бывало принесено и приготовлено в величайшей тишине. После этого начиналось настраивание инструментов. Госпожу ван-Бетховен будили, она должна была одеться, ее вели и усаживали на прекрасное, украшенное сидение под балдахином. Тогда начиналась великолепная музыка, которая слышна была у всех соседей; все приготовившиеся спать становились бодрыми и веселыми. По окончании музыки шли к столу, ели и пили; когда головы были возбуждены и появлялась охота танцевать, снимали башмаки, чтоб не шуметь в доме, и танцевали в одних чулках. На этом все кончалось» (рукопись Фишера).