Ханна - Лорен Оливер

Но уединение порождает секретность, которая в свою очередь ведет к болезни.

Мои ладони становятся влажными, когда я достаю телефон, чтобы позвонить Анжелике. Мне необходимо с кем-нибудь поговорить, мне нужна Анжелика, мне нужно, чтобы она сказала, что все хорошо, что мы в безопасности и что никто не узнает о подпольных вечеринках, но нам надо будет быть осторожными, придется пользоваться шифром. Все телефоны города периодически проверяются и записываются.

Телефон Анжелики перенаправляет в голосовую почту. Я набираю номер телефона ее дома, но слышу одни гудки. Меня охватывает паника: на секунду я беспокоюсь, не поймали ли и ее тоже. Может, уже сейчас ее тащат к лабораториям, чтобы сделать операцию.

Но нет. Она живет недалеко от меня, если бы это случилось, я бы уже узнала об этом.

Внезапно меня охватывает желание увидеть Лину. Мне нужно поговорить с ней, рассказать ей все, в том числе о Фреде Харгрове, с которым я уже познакомилась и встретилась, о маниакальном желании его матери выполоть все сорняки, о Стиве Хилте, о поцелуе Дьявола и о Саре Стерлинг. Она утешит меня. Она знает, что нужно делать и что нужно чувствовать.

На этот раз я спускаюсь по лестнице на цыпочках: не хочу, чтобы меня спрашивали родители, куда я направляюсь. Я иду в гараж за своим велосипедом, который я спрятала там вчера ночью. На левую ручку велосипеда надета фиолетовая резинка для волос. У нас с Линой одинаковые велосипеды, и чтобы не путать их, мы стали пользоваться резинками. После нашей ссоры я сняла свою и сунула в нижний ящик для носков. Но рулю стало грустно, поэтому я вернула резинку на место.

Еще только одиннадцать, а воздух уже наполнен мерцающим, влажным жаром. Кажется, что даже чайки стали медленнее двигаться: они дрейфуют по безоблачному небу, практически не двигаясь, словно они плавают в синей жидкости. Когда я выезжаю из Вест-Энда с его кронами старых дубов и тихими тенистыми улочками, становится совсем невыносимо, солнце почти в зените и не щадит никого, словно большая стеклянная линза направлена на Портленд.

Я проезжаю мимо Губернатора, старой статуи, которая стоит посреди мощеной площади возле университета Портленда, где осенью будет заниматься Лина. Мы привыкли вместе регулярно бегать мимо статуи Губернатора и любили подпрыгивать и хлопать его по протянутой руке.

Одновременно с прыжком я всегда загадывала желание, и теперь, хотя я и не останавливаюсь, чтобы хлопнуть по его руке, я протягиваю руку и едва касаюсь пальцем основания статуи, на удачу, проезжая мимо. Я думаю, что же загадать, но на ум ничего не приходит. Я не знаю точно, чего хочу: быть в безопасности или нет, чтобы вещи менялись или оставались теми же.

Поездка к дому Лины занимает больше времени, чем обычно. Внизу Когресс-стрит сломался мусоровоз, и полиция перенаправляет людей к Каштану и в круговую, на Камберленд. К тому времени, когда я достигаю улицы Лины, я потею и останавливаюсь, пока всё еще в нескольких кварталах от её дома, чтобы попить из фонтана и промокнуть лицо. Рядом с фонтаном автобусная остановка с предупреждающим знаком ограничения комендантского часа: "С ВОСКРЕСЕНЬЯ ПО ЧЕТВЕРГ — 9 ВЕЧЕРА; В СУББОТУ И ВОСКРЕСЕНЬЕ — 9.30 ВЕЧЕРА"; так как я иду, чтобы привязать мой велосипед, я замечаю, что грязные стёкла зоны ожидания обклеены листовками. Все они одинаковые, с вершинами Портленда над черной полужирной надписью:

Безопасность одного — обязанность всех.

Смотрите в оба, держите ухо востро.

Докладывайте обо всех подозрительный действиях в Департамент Санитарии и Безопасности.

Если вы увидите что-то, то расскажите нам.

500$ вознаграждение за сообщение о незаконных или несанкционированных действиях

Минуту я стою, снова и снова пробегая глазами по строчкам, словно надеясь, что в них вдруг появится другой смысл. Люди, конечно, всегда сообщали о подозрительном поведении, но никогда это не сопровождалось материальным вознаграждением. Это все усложняло положение, сильно усложняло, для меня, для Стива, для всех нас. В наши дни пятьсот долларов — это большие деньги для большинства людей — деньги, которые большинство не зарабатывают и в неделю.

Хлопает дверь, и я подпрыгиваю, чуть не опрокинув свой велосипед. Я заметила, что улица вся обклеена листовками. Они размещены на воротах и почтовых ящиках, приклеены к отключенным фонарям и металлическим мусорным ящикам.

На крыльце Лины происходит какое-то движение. Неожиданно она появляется, одетая в безразмерную футболку из гастронома дяди. Должно быть она собирается на работу. Она замирает, оглядывая улицу, — я думаю, что она замечает меня, и я нерешительно машу, но она продолжает оглядывать улицу, ее взгляд проносится над моей головой, а потом уносится в другом направлении.

Я уже собираюсь позвать ее, но ее двоюродная сестра Грейс слетает по цементным ступенькам крыльца. Лина смеется и протягивает руку, чтобы притормозить Грейс. Лина выглядит счастливой, спокойной. Внезапно меня охватывают сомнения: на ум приходит, что Лина не пропустила меня. Возможно, она не думала обо мне; возможно, она абсолютно счастлива, не разговаривая со мной.

В конце концов, было не так, будто она пыталась позвонить.

Так как Лина начинает идти вниз по улице с Грейс, подпрыгивающей рядом с ней, я быстро поворачиваюсь и сажусь на велосипед. Теперь я отчаянно пытаюсь убраться отсюда. Я не хочу, чтобы она меня обнаружила. Поднимается ветер, шурша всеми этими листовками, призывающими к безопасности. Листовки поднимаются и опускаются в унисон, как будто тысячи людей машут белыми платками, будто тысячи людей машут "Прощай".

Глава 4

Листовки — это только начало. На улицах больше регуляторов, чем обычно, ходят слухи (не подтвержденные, но и не опровергнутые миссис Харгров, которая зашла к нам, чтобы отдать шарф, оставленный моей мамой), что скоро будет рейд. Мэр Харгров настаивает, как на телевидении, так и в тот раз, когда мы опять ужинали с их семьей, а также на этот раз в их гольф-клубе, что болезнь не вернется и нет причин для беспокойства. Но регуляторы, предложения награды и слухи о возможном рейде говорят об обратном.

В течение нескольких дней нет даже намека на новое подпольное собрание. Каждое утро я втираю тональный крем на Дьявольский поцелуй на моей шее до тех пор, пока он, наконец, не исчезнет, оставив мне одновременно и облегчение, и печаль. Я нигде не видела Стива Хилта: ни на пляже, ни на Бэк Коув, ни около Старого Порта; Анжелика была вдалеке от меня и под присмотром, но, несмотря на это, ей удавалось передать мне записку, объясняющую, что ее родители стали пристальнее за ней наблюдать с тех пор как узнали, что Сара Стерлинг заболела deliria.