Гиностемма - Катерина Крутова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тот человек с разноцветными глазами? — девушка вспомнила недавнюю встречу.
— Да, мой дядя, один из учредителей корпорации «Баланс». По началу я не понимал что общего может быть между искусством, цветами и нашей родословной, но потом записи мадам Ларус связали воедино многие нити. А обнаруженная дядей коллекция заставила искать ту, на чьем теле распустился боевой веер.
— Не сходится. Предсказание туманно. Кто угодно мог оказаться клематисом. Или у вас встроенный радар на таких как я? — Полина плотнее сжала губы и скептически прищурилась.
— ТушЕ! — улыбнулся Рейнар, поднимая ладони в примирительном жесте. — Приятно, когда красивая девушка еще и умна. Веришь или нет, я был вынужден разыскать тебя. Повилики в опасности, как и весь мир.
Настал черед Полины изумленно выгибать бровь.
— Его зовут Карел Кохани, и он родился более полутора веков назад, но с тех пор сменил множество имен и личин. Как и все потомки Повилики, наделен особой силой, встречая истинную любовь, мужчины в нашем роду даруют возлюбленной долгую жизнь. К сожалению, его избранницей оказалась замужняя дама с этой картины, — Рейнар махнул в сторону полотна.
— Мадам Барвинок, — Полина кивнула. — Повилики не могут изменить своему господину и не способны любить.
— Не знал этого, — Рейнар задумался, и после недолгой паузы спросил: — насчет любви — серьезно?
Девушка пожала плечами:
— Так принято считать. Однако, моя мать определенно любит отца.
— В чем бы не крылась причина, чувства оказались невзаимны, — продолжил Гарнье. — Наш родственник стал буквально одержим Викторией Ларус. Вот, посмотри.
Новый блокнот, на сей раз с множеством рисунков, лег в руки Полины. Карандашом и тушью, углем и акварелью на каждой странице проступал образ одной и той же женщины. Нежный и романтичный на первых листах он становился все мрачнее и непристойнее к финалу. На последних эскизах нагое, обвитое барвинком тело горело в огне, висело распятое на кресте, истерзанное и мертвое сливалось синью с лепестками могильной фиалки * (одно из названий барвинка). Но страшнее рисунков оказались чувства: ладони Полины жгло, точно блокнот был углем, вытащенным из горящего камина. Темная, мрачная отрава проникала под кожу, струилась по венам, стремилась к сердцу. Нечто тяжелое и неотвратимое надвигалось на сознание извне. Голос Рейнара становился глуше, с трудом проникая сквозь вязкую накатывающую волну сторонней силы.
— Сила, призванная сохранять и оберегать любимую, переродилась в мрачную разрушающую тягу, но даровала носителю невиданное долголетие, почти бессмертие. Родной брат пытался воззвать к его разуму и светлому началу, но был безжалостно убит. Эта смерть стала точкой невозврата. С тех пор для Карела ни осталось ничего святого, человеческая жизнь утратила для него ценность, а Повилики стали объектом пристального внимания. Не получив одну из вас, он захотел всех. В своем исследовании я смог проследить его путь до твоего родного города. Тридцать лет назад он нанес визит в салон татуировок, принадлежавшей твоей тете, а спустя пару дней она с мужем разбилась в авиакатастрофе.
Полина вскрикнула — от приступа бесконтрольного ужаса, сжавшего горло, и от понимания — неизвестный художник помнил Полин — ее тезку, старшую сестру матери. Сквозь пелену пугающих образов на миг проступила смуглая девушка с татуировкой плетистой белой розы. Сомнений не осталось — в авторе рисунков тек сок Первородной Повилики, вот только он не пьянил подобно вину, а прожигал душу едкостью уксуса.
— Вряд ли совпадение случайно. Сопоставив факты, я принялся искать в сети информацию о родственниках погибшей, так вышел на тебя и увидел клематис из предсказания на фото. Ты та, кто остановит зло.
— Но… как?! — голос девушки дрожал и хрипел, слова давались с трудом, ладони тряслись и горели. Книга в руках вытягивала силы и порабощала разум. Полина пыталась подчинить видения родовому дару, прорваться в память художника, увидеть, кто скрывается за пологом темноты, но вязла, тонула в бездне чужой души, давно лишенной искры спасительного света. На грани истерики, ощущая текущие по щекам слезы, выдавила: — Как я могу кого-то остановить?! Проткну кистью или забросаю тюбиками с краской? Я обычная студентка!
— Не знаю, — Рейнар грустно улыбнулся и смущенно взъерошил волосы. — Я просто хотел тебе все рассказать. И… ты — не обычная девушка. Ты — Повилика.
Остатки воли покинули Полину, и она шагнула в черную пропасть, сжимая в ладонях мучительно обжигающий альбом.
* * *
Над Пер-Лашез* (кладбище в Париже) издевательски яркое, нестерпимо палящее солнце. Оно слепит и без того сожженные, затуманенные слезами глаза. Супруги Ларус, вместе до гробовой доски, рука об руку в болезни и в здравии, так, как я теперь не могу даже мечтать. Могильный холод принял в свои объятья ту, что навсегда пустила корни в моем сердце.
«Здесь покоится капитан Арчибальд Ларус, любящий муж и отец, и его верная жена Виктория» — гласит надпись на мраморной плите. Молодые побеги барвинка уже стремятся скрыть от чужих глаз даты рождения и смерти. «19 декабря 1875 — 24 июля 1935», — я опоздал на месяц. Август высушил траву вдоль кладбищенских тропинок и перечеркнул душу звездопадом несбывшихся желаний. Поддайся я своей губительной тяге на несколько недель раньше, и безутешная вдова месье Ларуса могла бы сейчас рядом со мной рыдать над могилой супруга. Моей любви хватило бы на нас двоих. Но никогда больше не взглянуть мне в печальные серые глаза, из года в год отвечающие отказом, не поцеловать маленькую ладонь в темной лайке* (тонко выделанная кожа) перчатки, не ощутить тонкий аромат цветов…
— Месье? — низкий прокуренный голос выдергивает из переливания страданий по сосудам памяти. Не сразу фокусирую взгляд на стройной моложавой женщине в чрезвычайно облегающем и вызывающе ярком для кладбища наряде. Узнаю незнакомку мгновенно: у нее скуластое лицо отца с крупными, несколько грубыми чертами, отливающие огнем каштановые волосы и золотисто-карие глаза с хитрыми зелеными искрами; передо мной дочь Арчибальда и Виктории. Последний раз я видел ее лет тридцать назад, когда малышка бегала по палубе «Альбатроса» и тыкала пальцем в облака, нарекая их фантастическими животными или сказочными растениями. Разумеется, стоящая напротив с гордой осанкой профессиональной танцовщицы меня не помнит. Хотя внешность моя с тех пор не изменилась — лишь волосы коротко обрезаны по моде, подбородок выбрит, да в новом костюме пафос уступил место свободе движений.
— Я давний друг вашего отца.
— Друг отца, рыдающий над могилой его жены? — она скептически выгибает бровь, и я отдергиваю пальцы, все это время бездумно обводящие выдолбленное в камне имя «Виктория».
