1982, Жанин - Аласдер Грей

– Вот как? Жаль. Я думал, что таким образом вы деликатно намекаете, что хотели бы здесь работать. Мне это понравилось.

Жанин обращает внимание на маленькую пухлую официантку, обслуживающую господина за соседним столиком. Та двигается быстро, так как юбка расстегнута на ней почти до пояса. Страуд поясняет:

– Все наши официантки и новенькие так одеваются. Холлис – фанат кнопок на женской одежде.

– Вы считаете, что предпочтения мистера Холлиса должны меня интересовать?

Страуд достает из кармана конверт и кладет его на стол. Он меняет тему:

– Пожалуй, пора поговорить о деньгах. Вас не затруднит открыть конверт и пересчитать то, что в нем находится? Если вы присоединяетесь к нашей команде, это будет вашей зарплатой за первую неделю. Если вы решите уехать сейчас, то это послужит компенсацией за беспокойство.

Жанин с сомнением достает из конверта толстую пачку новеньких купюр и пересчитывает их. Сумма больше, чем называл агент, больше, чем она могла себе представить. Она чувствует, что Страуд пристально смотрит на нее. Она думает: «Будь я кошкой, я бы облизнулась, но я актриса, и к тому же я не глупа. Должно быть, в этом клубе обитает несколько миллионеров, раз они собираются платить такие деньги, чтобы девушка вроде меня вошла в их ряды».

Она кладет деньги обратно в конверт и защелкивает его в своей сумочке со словами:

– Впрочем, я не против того, чтобы проявить интерес к предпочтениям мистера Холлиса, если вам так угодно.

Страуд улыбается и отвечает:

– Что ж, значит, он будет рад встретиться с вами в любой момент.

Я привожу в подробностях этот последний фрагмент диалога. Позже, когда Жанин будет уже в западне и попытается вырваться, она вспомнит, что у нее был шанс уйти и что она отказалась от него ради денег. У каждого бывает в жизни такой момент, когда случается развилка и он выбирает неверную дорожку. У меня это случилось, когда Хелен сообщила мне, что беременна, а я ответил, что мне нужна неделя, и спустя какое-то время зазвонил звонок, и, забудь это, я открыл дверь и мистер Юм и двое его сыновей прошли мимо меня и остановились посреди моей комнаты, да моей собственной комнаты и ЗАБУДЬ ОБ ЭТОМ. ЗАБУДЬ.

– Вы считаете, что предпочтения мистера Холлиса должны меня интересовать?

Деньги. Пересчитать. Незаметно, про себя, облизать губы. Выглядеть невозмутимо.

– Впрочем, я не против того, чтобы проявить интерес к предпочтениям мистера Холлиса, если вам так угодно.

Обед заканчивается и наступает время прослушивания. Страуд провожает ее по затянутому коричневой ковровой дорожкой коридору к двери с надписью «Комната отдыха», которую он распахивает и встает в стороне, пропуская ее вперед, она входит и тут же останавливается, ослепленная прожекторами, бьющими откуда-то снизу прямо ей в лицо. По обе стороны она угадывает большое темное пространство, прямо перед ней – стол, за которым на фоне яркого света выделяются контуры одной или двух человеческих фигур, слышен какой-то урчащий звук, возможно, работает проектор. Жанин оглядывается на дверь как раз в тот момент, когда она захлопывается и замок дважды щелкает. Нет больше Страуда. Раздается голос: «Входите, мисс Кристал, покажите нам, как вы умеете ходить».

Сердце ее отчаянно стучит, глаза превратились в щелки от яркого света, она медленно идет по направлению к прожекторам, а сама думает: «Веди себя спокойно. Ты чувствовала то же самое в машине у Макса, и со Страудом, когда появилась эта официантка, но ты вела себя спокойно, и все обошлось благополучно».

Она слышит, как с каждым шагом на ее юбке расстегиваются кнопки.

– Какой сексуальный звук, – говорит голос, хихикая.

«Спокойно, – думает Жанин. – Считай, что это обыкновенное прослушивание».

Конец первой части.

Глава 2

Руководство по порнографии и политической истории. Роскошная домохозяйка, созревшая для удовольствий и совершенно не похожая на мою жену Хелен, отправляется поразвлечься, но у нее возникают проблемы с полицией и неожиданно появившейся мини-юбкой.

2: Это превосходно. Никогда еще мне не удавалось так хорошо себя контролировать. Я покинул Жанин как раз в тот момент, когда мое возбуждение стало почти чрезмерным, а в своих фантазиях я не вспоминал никого из реальных людей, кроме матери, а она никогда не стыдила меня за мои грезы. Почему? Потому что я все равно не стал таким мужчиной, каким она хотела бы меня видеть, – со служебной машиной, приезжающей по первому моему требованию, солидным счетом, индексированной пенсией и не связывающимся с реальными женщинами, которых она презирает: Хелен, Зонтаг, издательница, проститутка под мостом, моя самая первая любовь, о, забудь ее. В конце концов, я обрел полную безопасность, я обезопасил себя до самой смерти. Если только не случится революции. А она не случится. Так что у нас достаточно времени (если я буду внимателен и мне удастся удержать все под контролем), достаточно времени, чтобы заказать и отведать всех воображаемых женщин в моем мысленном меню.

Порнография по большей части не имеет успеха, а все потому, что она недостаточно драматична. Слишком мало героев. У автора в голове только один исход, и он легко его достигает и не может предложить ничего, кроме сплошных повторений с некоторыми вариациями, которые не вызывают такого же возбуждения, как в первый раз. Даже в «Истории О» с ее длинными, медленными, скрипящими, словно тормозные колодки, предложениями, которые мягко, как мохнатые змеи, танцуют вокруг героини, меня не увлекло по-настоящему ничего, кроме первых двух страниц. Чтобы сохранить возбуждение, не доводя до мастурбации (ненавижу это слово), до семяизвержения (ненавижу это выражение) (сама мысль об этом мне ненавистна, ненавижу оргазм, я чувствую себя опустошенным после него), чтобы сохранить возбуждение, моя Жанин должна двигаться к оргазму сквозь мир, подобный опасному лесу, и за мгновение до того, как она его достигнет, я должен быстро переключить свое внимание на других героинь в лесу – женщин, движущихся к своим собственным оргазмам, и все эти оргазмы такие разные, но взаимосвязанные. Я буду историком, последовательно описывая Германию Британию Францию Россию Америку Китай, показывая, как в каждой из этих стран зреет страшный экономический кризис, коренящийся внутри системы, но доведенный до кипения внешнеполитическими угрозами, когда главы государств спускаются в свои секретные бункеры к контрольным панелям, делают кое-какие заявления, после чего по улицам городов начинают ползти урчащие танки, начинаются эвакуация, концентрационные лагеря, взрывы, обстрелы, яростная пропаганда и ужасающее единение мира во всеобщей катастрофе накануне последнего, гигантского, окончательного взрыва. Вот как в большинстве своем должны заканчиваться порнографические произведения. Садистский подход? Пожалуй – если бы только книги де Сада не были такими беспомощными. На каждой десятой странице он описывает все ту же оргиастическую мастурбацию, а сами эти десять страниц заполнены пафосными оправданиями вроде: раз природа так жестока и беспощадна, почему бы и нам не быть такими же? Пустая болтовня. Природа – это не более чем слово, обозначающее Вселенную и ее закономерности. Чтобы быть жестоким, нужна идея, а идеи есть только у человека. Части Вселенной сталкиваются и разрушают друг друга, но шторм или землетрясение – это вовсе не жестокость. Даже животные – и те не жестоки. Только человек представляет собой настоящее зло. Пора бы теперь мне, великому жестокому леснику, повидать одну из моих мышек в другой части леса.

Я ей придумал прозвище Роскошная – это сокращение от «супер-шлюха», попросту суперсука.[8] Но обычное имя ей тоже понадобится. Хотелось бы что-нибудь короткое и грубое. Вроде Джоан. Или Терри. Она вымыла и высушила свои длинные черные волосы, потом набрала номер матери и сообщила:

– Привет, мама. Сегодня вечером я не приеду.

Мать отвечает после небольшой паузы:

– Спасибо, что предупредила.

– Послушай, мама, ты единственная, кому я могу доверять. Понимаешь, я встретила… встретила одного человека. Никогда еще со мной не случалось ничего подобного. Он дает мне возможность почувствовать себя настоящей… женщиной, понимаешь, о чем я? Поэтому я к тебе не приеду. Я собираюсь остаться у него на все три дня.

– К чему ты мне все это рассказываешь?

– Потому что я хочу, чтобы Макс думал, что я у тебя, как и планировалось.

– И?

– Он, скорее всего, позвонит и попросит меня к телефону. Он становится беспомощен, как ребенок, когда ему не нужно сообщать прессе об ужесточении мер наказания преступников и расширении полномочий полиции.

– И что же мне ему сказать, если он позвонит?

– Скажи, что я отдыхаю, положи трубку на тумбочку, подожди минутки две, а потом возьми ее и скажи, что у меня болит голова и совсем нет сил говорить по телефону. Он тебе поверит. Такая вот у нас нынче семья.