Ночь Святого Распятия - Шарль Эксбрайа

Маленький энергичный доктор объявил, что удар нанесен тупым предметом и повредил лишь кожу на затылке. А потому пара скобок и две таблетки аспирина вполне уладят дело и избавят меня от головной боли. Я послушно разрешил наложить скобки и проглотил аспирин. Врач удалился, радуясь, что ему попался такой кроткий и, главное, щедрый пациент, ибо я втройне заплатил ему за визит. Богатые не живут в квартале Пальма.

Полицейский, приятного вида толстяк, внимательно выслушав показания жены корзинщика, спросил, собираюсь ли я подать жалобу. Ко всеобщему изумлению, я решительно отказался, объяснив, что накануне Святой недели, по-моему, нельзя не прощать прегрешения ближних, а кроме того, мне не хотелось бы, едва успев вернуться на родину, создавать полиции осложнения и преследовать соотечественника. Полицейский добросовестно записал каждое слово и попросил подписать показания, а женщины восхищались моим милосердием и громко изъявляли радость, что в глубине души я остался настоящим андалусцем. Чтобы доставить им еще большее удовольствие, я рассказал о своей мнимой парижской жизни, но честно признался, что еще никогда не чувствовал себя таким счастливым, как теперь, когда мне снова довелось вдохнуть воздух родной Ла Пальма. И мы распрощались, очень довольные друг другом. Полицейский ушел вместе с супругой корзинщика, а я остался наедине с Марией дель Дульсе Номбре.

Мы проболтали около часу. Я рассказывал Марии о своей жизни, вернее, о том, какой она могла быть, если бы я и в самом деле обосновался во Франции. Все это время я сидел в довольно потрепанном кресле - единственном украшении этой бедной комнатушки. На стенах красовались фотографии знаменитых тореро и не менее известных футболистов. Я успел узнать, что Мария работает у торговцев тканями в Куне, которые любят ее как родную дочь. Например, сегодня девушка не пошла на работу только потому, что в субботу показалась хозяевам слишком утомленной и те велели ей хорошенько отдохнуть в воскресенье и в понедельник утром. Зато Хуан, похоже, не слишком радовал сестру. Парень явно считал, что за любую работу платят чересчур мало, а потому не стоит тратить на нее время. В результате он занимался всякой ерундой, водил по городу туристов, оказывал разные услуги то тому, то другому, но я сильно подозревал, что в основном Хуан кормится на черном рынке. Так что, похоже, брат стал для Марии не столько поддержкой, сколько постоянным источником тревог и забот. Мне так нравилось разговаривать с девушкой, что потихоньку из головы совсем вылетело, что за мной охотятся и уже едва не прикончили головорезы Лажолета. Мария говорила о Париже, как о какой-нибудь сказочной стране. Она и в Мадриде-то не бывала. А время бежало незаметно. Мне давно следовало возвратиться в гостиницу, иначе соседи скоро начнут судачить. Наконец я все же решился встать, но в это время вошел Хуан. Сестру напоминают лишь такие же чудесные глаза, но на лице уже появился легкий налет, какой я не раз видел у бесконечных мелких злоумышленников и жуликов, которых мне приходилось и до сих пор приходится допрашивать. Пока Мария рассказывала брату о происшествии тот смотрел на меня довольно странно. Наконец, когда девушка закончила рассказ, парень спросил:

- Вы знаете этого типа?

- Нет.

Он долго рассматривал меня.

- Чертовски непонятно все-таки... - пробормотал Хуан.

Малый явно не дурак. Мне с огромным трудом удалось уговорить Марию принять за беспокойство несколько песет. С Хуаном в этом плане было гораздо проще. Потом, сославшись на благодарность и старое знакомство, я пригласил обоих поужинать вместе завтра вечером. Мы договорились, что я буду ждать Марию у выхода из магазина и Хуан подойдет туда же. Молодой человек проводил меня на лестницу.

- Только не ошибитесь насчет моей сестры, сеньор, - тихонько заметил он. - Надеюсь, вы меня поняли?

Сразу по возвращении в "Сесил Ориент" я составил кодированную телеграмму в Париж для Андерсона с сообщением, что меня обнаружили и уже пытались убить. Пусть сам решает, как быть дальше. Когда я диктую текст телефонистке, служащий сообщает, что офицер полиции Фернандес из квартала Ла Пальма просил меня заглянуть к нему в комиссариат. Плохо дело. Клиф особенно настаивал, чтобы я ни под каким видом не вмешивал в наши дела испанскую полицию. А сейчас я далеко не в лучшей форме для разговора с Фернандесом. Стало быть, лучше сходить к нему завтра, а сейчас самое разумное - лечь в постель. Мне и двадцати часов не хватит, чтобы прийти в себя, во-первых, и обдумать дальнейшие планы - во-вторых.

СТРАСТНОЙ ВТОРНИК

Полицейский в слишком плотно облегающей форме, услышав, что его шеф хочет меня видеть, бросился показывать дорогу, гордо выставив грудь колесом. Комиссар Фернандес - мужчина лет пятидесяти, стройный и элегантный, к тому же - и это не доставило мне ни малейшего удовольствия - несомненно умен. Меня он встретил с любезностью вельможи. Впрочем, это природное свойство любого андалусца, какое бы скромное положение он ни занимал. Комиссар предложил мне сигару и лишь после того, как мы оба закурили, объяснил, почему просил зайти.

- Я уже десять лет возглавляю этот комиссариат, сеньор. Не раз мне приходилось останавливать сведения счетов, разнимать драчунов, ловить воришек, однажды - даже арестовать убийцу, но никогда - слышите? - никогда еще я не сталкивался с такой непонятной историей, как та, что вчера случилась с вами. Все это настолько невероятно, сеньор, что я ничего не понимаю, а мне очень хотелось бы понять. Почему вы не подали жалобу?

- Я уже все объяснил полицейскому, который...

Фернандес изящно взмахнул рукой, словно отметая подобные возражения.

- Знаю, сеньор, я читал рапорт и как раз поэтому вызвал вас сюда. Нет, меня интересуют истинные причины вашего великодушия... довольно своеобразного в подобных обстоятельствах, вы не находите?

- Что бы вы ни думали, господин комиссар, но я не могу дать никаких объяснений, кроме тех, что уже сообщил вашему подчиненному...

- Сеньор Моралес, полагаю, я тоже добрый католик, но, если бы кто-то напал на меня с явным намерением убить, вряд ли я сумел бы с таким благородством следовать заповеди о любви к ближнему...

Этот Фернандес начинает чертовски действовать мне на нервы, а потому мой ответ звучит довольно сухо:

- Всяк волен поступать по-своему!

- Бесспорно, сеньор, однако при условии, что он не вступает в противоречие с законом.

- А я, по-вашему, это делаю?

- Честно говоря, не знаю...

- Ну да?

- Увы, сеньор, ваше стремление во что бы то ни стало следовать Евангелию и нежелание создавать полиции лишние трудности (за что, впрочем, я вам искренне благодарен) привели к тому, что на свободе остался крайне опасный тип, убийца... А вдруг он прикончит кого-нибудь другого? Разве вас не будут терзать угрызения совести?

- Честно говоря, о такой возможности я как-то не подумал...

Некоторое время Фернандес молча смотрит на меня сквозь облачко дыма.

- Если только вы не убеждены, что преступник не станет нападать на других...

- Почему?

- Это мне и хотелось бы выяснить, сеньор... Так вы не знаете нападавшего?

- Я его даже не видел!

- Верно... но при вас его достаточно подробно описали... И это не пробудило в вашей памяти никаких воспоминаний?

- К тому времени я провел в Севилье всего несколько часов. Маловато, чтобы завести знакомства, как, по-вашему?

- Разумеется... и однако, представьте себе, сеньор, с этими свидетелями - просто беда... вечно они противоречат друг другу...

У меня вдруг возникает явственное ощущение, будто все, что он говорил до сих пор, - просто болтовня. Фернандес хотел заманить меня в ловушку, а потому нарочно старался усыпить подозрения. Зато теперь начнутся настоящие неприятности. А комиссар, словно угадывая мое беспокойство, насмешливо продолжал:

- Видите ли, как ни странно, хозяин кафе "Лас Флорес"* на Ла Пальма утверждает...

______________

* "Цветы" (исп.). - Примеч. перев.

Здорово он меня подловил! Заранее зная продолжение, я слушал вполуха, думая только о том, как парировать удар.

- ...что незадолго до вашего... несчастного случая вы заходили к нему в заведение и пили херес с незнакомцем, по описанию очень похожим на того, кто ударил вас на лестнице.

Мне оставалось лишь разыграть наивного дурачка.

- Но, послушайте, это же просто невероятно! - стараясь, чтобы мой голос звучал как можно искреннее, воскликнул я.

- Что именно, сеньор?

- Так это несчастный, которому я предложил выпить рюмку, потом на меня же и...

По-моему, я совсем неплохо справлялся с ролью.

- Значит, вы с ним знакомы?

- Вовсе нет!

- И однако вы вместе пили?

Я, слегка изменив факты, рассказал о приключении в церкви и как, пожалев робкого пьянчужку, угостил его хересом.

- Право же, вы поразительно добры, сеньор... но, по правде говоря, теперь ваша история выглядит еще более странно... Мы, андалусцы, вообще не робкого десятка, а уж те, кто привык водить туристов по городу, - тем более...