Зов Ктулху - Говард Лавкрафт

Проснувшись, я стал уже не тем, кем был раньше. Над моей памятью тяготело видение города, и в моей душе возникло другое смутное воспоминание, в природе которого я тогда не был уверен. После этого в облачные ночи, когда я мог спать, я видел город часто; иногда под желтыми горячими лучами солнца, которое не закатывалось, а ходило кругами низко над горизонтом. А в ясные ночи Полярная звезда глядела так злобно, как никогда раньше.

Постепенно я начал размышлять, где же мое место в этом городе на странном плато между странных гор. Сначала я довольствовался наблюдением его жизни в качестве вездесущего бестелесного зрителя, но затем у меня возникло желание определить свое отношение к ней и высказывать свои мысли в присутствии суровых людей, которые каждый день беседовали на площадях общественного собрания. Я сказал себе: Это не сон, ибо каким образом я мог бы доказать, что более реальна та, другая жизнь в доме из камня и кирпича к югу от мрачного болота и кладбища на низком холме, там, где Полярная звезда заглядывает каждую ночь в мое северное окно?

Однажды ночью я слушал ораторов на большой площади, где было множество статуй, и ощутил в себе перемену. Я больше не был чужеземцем на улицах Олатоэ, города, расположенного на плато Саркиа между горами Нотой и Кадифонок. Тогда говорил мой друг Алое, и речь его услаждала мою душу, потому что это была речь настоящего человека и патриота. Этой ночью пришли известия о падении Дайкоса и о наступлении инутов, этих злобных низкорослых врагов, которые пять лет назад появились откуда-то с Запада, опустошали границы нашего королевства и осаждали многие наши города. Заняв укрепленные местности у подножия гор, они устремились на открытое плато, хотя каждый гражданин сражался с ними за десятерых. Однако приземистые создания были сильны в военном искусстве и не признавали правил чести, которые удерживали наших рослых сероглазых ломарцев от беспощадной войны на уничтожение. Алое, мой друг, был командующим всех сил плато, и на него возлагала последнюю надежду наша страна. Поэтому он говорил о нависшей над нами опасности и призывал жителей Олатоэ, храбрейших из ломарцев, поддержать славные традиции предков, которые, когда им пришлось двинуться на юг из Зобны, отступая перед надвигающимся ледяным покровом (точно так же, как наши потомки когда-нибудь будут вынуждены бежать с земли Ломара), доблестно и победоносно отбросили волосатых длинноруких каннибалов-гнопкеев, преградивших им путь. Мне Алое не разрешил участвовать в военных действиях, потому что я был слаб и подвержен непонятным обморокам при физических и нервных перегрузках. Однако мои глаза считались в городе самыми проницательными, поскольку я ежедневно уделял долгие часы изучению манускриптов, собранных в Пинакотеке, и премудростей Зобнийских Отцов, и поэтому мой друг, не желая моей напрасной гибели в схватке, вознаградил меня службой, первостепенной по своей важности. Он послал меня к сторожевой башне Тапнен, где я должен был взять на себя роль глаз его армии. Если бы инуты попытались достигнуть цитадели по узкому проходу позади пика Нотон, чтобы захватить гарнизон врасплох, я должен был разжечь костер и таким образом подать сигнал, предупредить воинов и спасти город от возникшей угрозы. Я в одиночестве поднялся на башню, потому что все крепкие телом люди были нужны в ущельях внизу. Мой разум был болезненно возбужден и утомлен оттого, что я не спал несколько суток, но намерение мое было твердо, ибо я любил свою родную страну Ломар и мраморный город Олатоэ, лежащий между горами Нотон и Кадифонок.

Но когда я очутился посреди самого верхнего этажа башни, я увидел рогатый серп убывающего месяца, красный и мрачный, мерцающий сквозь дымку испарений, нависших над далекой впадиной Баноф.

А через отверстие в кровле заглянула бледная Полярная звезда, дрожа и колыхаясь, словно живая, и косясь, словно злой дух-искуситель. Казалось, что душа ее нашептывает недобрые советы, убаюкивая меня и внушая предательскую дремоту монотонным ритмическим обещанием, повторяемым снова и снова:

Спи, дозорный, до поры.Долгий путь пройдут мирыШесть и двадцать тысяч лет,И увидишь вновь мой свет,Там, где я горю теперь.Все свершится, верь не верь.Звезд других спокоен взгляд,Все поймут и все простят,Только я, свершив свой круг,Прошлое напомню вдруг.

Тщетно я боролся с дремотой, пытаясь увязать эти странные слова с книжными знаниями, которые я почерпнул из манускриптов Пинакотеки. Моя голова отяжелела и, качаясь, склонилась на грудь, и когда я снова поднял глаза, это был уже тот сон, где Полярная звезда злорадно глядела на меня через окно над страшно раскачивающимися деревьями на спящем болоте. А я все продолжал спать.

В стыде и отчаянье я время от времени вскрикивал, умоляя снящихся мне существ разбудить меня, потому что инуты крадутся через проход за пиком Нотон и могут захватить цитадель врасплох, но эти существа были демонами, они смеялись надо мною и говорили, что это бред. Они насмехались надо мною, пока я спал, а приземистые желтые враги в молчании, наверное, уже подползали к нам. Я не справился со своей службой и предал мраморный город Олатоэ. Я обманул надежды Алоса, моего друга и командира. Но эти призраки из моего сна опять осмеяли меня. Они сказали, что страна Ломар существует только в моих ночных видениях; что в тех краях, где Полярная звезда стоит высоко, а красный Альдебаран крадется низко, над самым горизонтом, уже давно, в течение тысяч лет, нет ничего, кроме снега и льда, и нет никаких людей, кроме низкорослых желтокожих туземцев, угнетенных холодом, которых эти призраки называли эскимосами .

И пока я терзался чувством вины, отчаянно пытаясь спасти город, отвести от него угрозу и безуспешно старался отделаться от этого неестественного сна, в котором я находился в доме из кирпича и камня, стоящем на невысоком холме рядом с мрачным болотом и кладбищем, злобная чудовищная Полярная звезда глядела вниз с черного небосвода, издевательски подмигивая, как вперившийся глаз сумасшедшего, который силится передать какую-то весть, но не может вспомнить ничего, кроме того, что эту весть он когда-то знал.

За стеной сна

Я часто задумываюсь почему большая часть рода человеческого не устает размышлять о колоссальной значительности снов и том загадочном мире, к которому они принадлежат. Ведь ночные видения являются по большей части не чем иным как слабым и фантастическим отражением впечатлений нашего бодрствования вопреки незрелому символизму Фрейда но в них постоянно присутствуют приглушенные отголоски неземной и эфирный характер которых не допускает их привычной интерпретации; их неопределенное, но возбуждающее и тревожащее воздействие подсказывает нам что можно на мгновение заглянуть в сферу ментального бытия, не менее важного чем физическая жизнь, но отделенного пока от этой жизни почти непреодолимым барьером. Мой собственный опыт не позволяет мне усомниться в том, что человек во время сна утратив свои земные ощущения, на самом деле переносится в иную бестелесную жизнь, природа которой существенно отличается от той жизни, которая нам известна, и только смутные и весьма неясные воспоминания остаются в памяти после пробуждения. По этим расплывчатым и обрывочным воспоминаниям мы можем составить множество предположений, но мало что сумеем доказать. Мы можем догадываться, что в мире снов материя в том смысле, как она понимается в этом мире вовсе не обязательно стабильна и непрерывна, и что время и пространство там не существуют в том виде, как мы их себе представляем во время бодрствования. Иногда я начинаю верить, что это менее материальное бытие и есть наша настоящая жизнь, и что наше суетное пребывание на земном шаре вторичный или по крайней мере случайный феномен.