Северное сияние - Филип Пулман

Что же касается этой самой экспериментальной теологии, Лира знала о ней не больше, чем ее мальчишки-друзья. У нее сложилось представление, что это занятие связано с магией, с движением звезд и планет, с мельчайшими частичками веществ, но, вообще-то, это были лишь догадки. Может быть, у звезд, как и у людей, есть деймоны, а экспериментальная теология изучает общение с ними? Лира представляла себе Капеллана, надменно разговаривающего со звездным деймоном, или слушающего его замечания, рассудительно или разочарованно кивая головой. Но о чем они могли говорить, она не могла даже представить.

Однако она не особенно задавалась этим вопросом. Во многих отношениях Лира была сущим варваром. Что она больше всего любила, так это забираться на колледжские крыши с закадычным другом, поваренком по имени Роджер, и плеваться сливовыми косточками на головы проходящих Мудрецов, или ухать как сова у окон, за которыми проходили занятия, или же носиться по узким улочкам, красть яблоки с рынка, или играть в войнушки. Точно так же, как она ничего не знала о внутренней политике и таинственных делах, происходящих в стенах колледжа, так и Мудрецы, в свою очередь, даже не подозревали о постоянно меняющихся военных союзах, враждующих с ними сторонах, их ссорах и перемириях, которые представляла собой жизнь детей в Оксфорде. Играющие вместе дети: ах, какое загляденье! Что может быть невинней и очаровательней?

Разумеется, на самом деле Лира и ее товарищи был поглощены непримиримыми сражениями. Велись сразу несколько войн. Ребята из одного колледжа (юная прислуга, дети слуг и Лира) шли войной на ребят из другого. Однажды дети из колледжа Гэйбрила захватили Лиру в плен, и Роджер с друзьями: Хью Ловатом и Саймоном Парслоу совершили налет, чтобы выручить ее, пробравшись по пути в сад Регента и насобирав по пригоршне твердых как камень слив, чтобы кидаться ими в похитителей. В Оксфорде было двадцать четыре колледжа, которые постоянно объединялись друг с другом, или друг друга предавали. Но вражда между колледжами была забыта, как только на колледжских ребят стали нападать городские: и тогда все дети из колледжей собрались в одну шайку и пошли на битву с городскими. История этой глубокой вражды, приносящей огромное удовлетворение, насчитывала сотни лет.

Но даже она была забыта, когда появилась новая угроза. Это был постоянный враг: дети рабочих с кирпичного завода, которые жили у глиняных пустырей и были презираемы как колледжскими, так и городскими. В прошлом году Лира и несколько городских ребят объявили временное перемирие и совершили вылазку на глиняный пустырь, забросав детей каменщиков кусками сырой глины и разрушив мягкий замок, который те соорудили, а затем несколько раз вываляв их в вязкой массе, которая была источником их пропитания, пока обе стороны — и побежденные, и победители — не стали похожими на толпу дико визжащих големов.

Другие враги появлялись сезонно. Семьи бродяжников, жившие в баржах на канале, приезжали на время весенней и осенней ярмарок, и, как никто другой, подходили для войнушек. В частности, была семья из городка, называемого Джерико, которая постоянно возвращалась на швартовку в эту часть города, и с которой Лира враждовала с тех пор, как смогла бросить свой первый камень. Когда в прошлый раз они были в Оксфорде, она с Роджером и несколькими ребятами из колледжей Джордан и Святого Михаила устроила им засаду и забрасывала грязью их маленькую лодку, пока вся семья не вышла их прогонять. И в этот момент на лодку нагрянула резервная бригада под предводительством Лиры и отвязала ее от берега, пустив плыть вниз по течению канала, натыкаясь на все остальные суда, пока группа захвата Лиры искала пробку. Лира твердо верила, что эта пробка должна где-то быть. Если бы они ее нашли и вытащили, как убеждала всех Лира, лодка бы сразу затонула; но пробка не нашлась, и когда бродяжники поймали кораблик, они вынуждены были покинуть захваченное судно и, шумно радуясь, ускользнуть узкими улочками Джерико.

Это был мир Лиры и ее развлечения. В большинстве случаев она оказывалась жадным маленьким дикарем. Но у нее всегда было смутное ощущение, что это не весь ее мир; и та ее часть, которая это чувствовала, жила в согласии с той атмосферой величия и соблюдения всех ритуалов, которая царила в колледже Джордан; и еще где-то в ее жизни была какая-то связь с политикой большого мира, которую олицетворял собой лорд Азраэль. И она использовала это знание по-своему, напуская на себя манерность и важничая перед остальными ребятами. С ней никогда не случалось странных вещей, которые заставили бы ее попытаться выяснить больше.

Так она проводила свое детство — как полудикий котенок. Единственное разнообразие в ее жизнь вносили редкие визиты лорда Азраэля. Таким богатым и сильным дядей можно было похвастаться, но неизменной ценой этого хвастовства было то, что ее непременно излавливал самый поворотливый из Мудрецов и отправлял к Экономке, чтобы умыть и одеть в чистое платье, затем ее препровождали (с кучей угроз) в Главную Гостиную на чаепитие с лордом Азраэлем и несколькими старшими Мудрецами. В такие минуты она боялась попадаться на глаза Роджеру Как-то раз он увидел ее и начал дико хохотать над ее рюшечками и оборочками. Она ответила потоком пронзительной отборной ругани, шокировав несчастного Мудреца, которому выпало ее сопровождать, а в Главной Гостиной она деймонстративно лежала в кресле, пока Мастер резким тоном не велел ей сесть, и тогда она сердито таращилась на них, пока Капеллан не рассмеялся.

Кроме этого нелепого случая, официальные визиты всегда были одинаковы. После чаепития Мастер и остальные приглашенные Мудрецы оставляли Лиру наедине с дядей, а он велел ей встать перед ним и рассказывать, что она успела выучить со времени его последнего визита. И она начинала мямлить, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из геометрии, арабского языка и истории ямтарологии, а он сидел, откинувшись в кресле, положив лодыжку одной ноги на колено другой, с непроницаемым взглядом, пока ее слова не затихали.

В прошлом году, перед своей экспедицией на Север, он удосужился спросить:

— А как же ты проводишь свое оставшееся после прилежной учебы время?

Она пробормотала:

— Я просто играю. Ну, в колледже. Просто… играю, правда.

А он ответил:

— Дай-ка мне взглянуть на твои руки, детка.

Она протянула руки на проверку, он взял их и перевернул, чтобы посмотреть на ногти. Рядом с ним на ковре неподвижно, как сфинкс, лежала его деймон, изредка взмахивая хвостом и, не мигая, пристально смотрела на Лиру.

— Грязные, — сказал лорд Азраэль, отодвигая ее руки. — Разве тебя здесь не заставляют мыться?

— Заставляют, — ответила она. — Но ведь у Капеллана тоже грязные ногти! Даже грязней чем у меня.

— Он ученый. А у тебя какое оправдание?

— Я могла испачкать их уже после того, как вымыла.

— И где же ты играешь, что так их пачкаешь?

Она глянула на него с подозрением. Она знала, что лазить на крышу нельзя, хотя ей никто этого никогда и не говорил…

В одной из старых комнат, — наконец ответила она.

— А еще где?

— Иногда на глиняных пустырях.

— И…?

— В Джерико и в Порт Мидоу.

— И больше нигде?

— Нигде.

— Лгунья! Я еще вчера видел тебя на крыше.

Она прикусила губу и замолчала. Он насмешливо за ней наблюдал.

— Значит, ты играешь на крыше, — продолжал лорд. — А в библиотеку ты когда-нибудь ходила?

— Нет. Зато на библиотечной крыше я нашла грача, — ответила она.

— Правда? И ты его поймала?

— У него была ранена лапка. Я собиралась убить его и зажарить, но Роджер сказал, что грачу нужна помощь. Мы дали ему крошек и немного вина, ему стало лучше, и он улетел.

— Кто такой Роджер?

— Мой друг. Поваренок.

— Ясно. И ты уже исходила всю крышу…

— Еще не всю. На здание Шелдона забраться нельзя, потому что, чтобы добраться туда, придется прыгать с Башни Пилигримов на большое расстояние. На этой крыше есть застекленный участок, который открывается наружу, но я недостаточно высокая, чтобы достать до него.

— Так ты была уже на всех крышах, кроме здания Шелдона. А что насчет подземелий?

— Подземелий?

— Под землей колледжа столько же, сколько и над землей. Странно, что ты до сих пор этого не обнаружила. Что ж, через минуту я ухожу. Ты выглядишь здоровой девочкой. Держи!

Он запустил руку в карман и вынул пригоршню монет, из которых дал ей пять золотых долларов.

— Тебя не научили говорить «спасибо»? — спросил он.

— Спасибо, — пробормотала она.

— Ты слушаешься Мастера?

— О, да!

— А Мудрецов ты уважаешь?

— Да.

Деймон лорда Азраэля мягко рассмеялась. Это был первый звук, который она издала, и Лира покраснела.

— Ладно, иди, играй, — сказал лорд Азраэль.