Мы искали друг друга - Сергей Щипанов

Мама проворчала что-то, но подошла к надрывающемуся телефону.

— Алло?.. Здравствуйте… Сашу? А кто спрашивает? — Она прикрыла ладонью микрофон. — Говорит — Максим.

Александра сделала знак рукой: меня нет. Мама покачала, укоризненно, головой.

— Знаете, а Саши нет дома… Может, что передать?.. — Положила трубку. — Приятный голос, вежливый. Он кто, твой однокурсник?

— Нет… так, знакомый, — изображая безразличие, ответила Саша.

— Ну, ну…

Мама вернулась на кухню. Саша взяла отложенную книгу.

«…Он поссорился с Гуриным. Пока вся партия занималась шурфовкой, Гурин ходил в маршруты, в своей персональной альпинистской пуховке, с персональной облегченной палаткой типа „гималайка“. Гурин был чист, свеж. Все остальные бродили с головы до пяток вымазанными в желтой глине. „Когда партия горит, то, черт возьми, надо быть всем одинаковыми. И работягам, и инженерам“, — сказал Жора. „Стадный инстинкт у меня ослаблен“, — ответил Гурин…»* Саша скользила глазами по строчкам механически; смысл прочитанного уходил мимо сознания. Почему, ну почему она не взяла трубку!? Надо было хотя бы выслушать, а уж потом принимать решение. Макс, конечно же, понял, что Александра просто не хочет с ним разговаривать, и, само собою, обиделся. Что она наделала… Нет, все правильно. Только так! Отрезать. Сразу. Навсегда… Или, все-таки… Ну зачем она вообще встретила этого… юриста-математика. — ---------------- *) Прим. О.Куваев «Территория». Эта книга имела огромную популярность среди геологов бывшего Союза. Кстати, слово «сокоешник» позаимствовано мною у Куваева (авт.)

Саша уже не знала, радоваться ей или плакать — Максим, похоже, не станет впредь доставать ее звонками. Вот только, хотела ли она этого на самом деле?..

Мы привыкли усложнять себе жизнь надуманными проблемами, искать скрытый смысл там, где его нет, пытаться читать между строк, ловить черных кошек в темной комнате, в которой их отродясь не водилось, а пуще того — делать из мухи слона. И в то же самое время мы, иной раз, готовы открыть душу совершенно незнакомому человеку — лишь бы тот согласился выслушать, верим первому встречному проходимцу, вешающему на уши откровенную лапшу, наивны бываем, что малые дети. Такое вот гегелевское единство противоположностей.

С неделю после того злополучного звонка Саша пребывала, что называется, не в своей тарелке. Мучила мысль о совершенной ею непоправимой (да, именно такой!) глупости: «Боже, какая же я дура». Старалась отвлечься: телик, кино, книги, друзья-подруги, учеба, в конце концов. Именно последнему пункту следовало уделить особое внимание — второй курс геофака, это вам не хухры-мухры. Опять же — сессия на носу (экзамены у геологов начинаются раньше, чем на других факультетах, в декабре), а она месяц, считай, «прогуляла».

— Вершинина, может вам лучше взять академический? Вы пропустили много занятий.

Это Юнус Раджабович, куратор. Студенты, да и некоторые преподаватели, за глаза называли его Саксофоном. Откуда взялось необычное прозвище, — ведь не был тот никогда ни саксофонистом, ни даже любителем джазовой музыки, — загадка. Вероятно, долговязая сухопарая фигура преподавателя и его привычка сутулиться, напомнили кому-то похожий на трубку-«носогрейку» музыкальный инструмент. Как бы там ни было, но кличка приклеилась — не отодрать.

— Я нагоню, Юнус Раджабович.

Александре совсем не импонировало терять целый год.

— Ну, как знаете. Только потом не жалуйтесь, если нахватаете «хвостов».

Саксофон двинулся дальше по коридору, а к Александре подлетела Ленка Куракина.

— Сэнди, чего Саксу понадобилось от тебя?

— Предлагал «академичку» взять.

— А ты?

— Оно мне надо? Отказалась.

Ленка состроила неодобрительную гримасу.

— У-у-у. Ну и зря. Я бы не прочь годик пожить в своё удовольствие. Куда спешить — успеем еще напахаться.

Саша лишь пожала плечами: мол, каждый сам решает, что для него лучше: закончить быстрее надоевшую учебу, или оставаться лишний год студентом.

— Пойдем после лекций в «Ватан» на «Вокзал для двоих», — неожиданно сменила тему подруга, — там Басилашвили с Гурченко.

— Пойдем, — легко согласилась Саша.

Необходимость наверстывать упущенное в учебе — не причина отказывать себе в маленьких удовольствиях, коих она так долго была лишена. Тем более, Олег Басилашвили — её любимый артист (разве можно в него не влюбиться!?). Всем известно, что «от сессии до сессии живут студенты весело».

Занятия на геофаке начинались после обеда и заканчивались поздно вечером. Да еще фильм оказался двухсерийным. Домой Саша заявилась в двенадцатом часу ночи.

Мама с порога напустилась на дочь:

— Ты где гуляешь!? Мы тут с ума сходим. Знаешь, сколько сейчас времени!?

— Ну, муль, чего ты. Я в кино была.

— А предупредить не могла? Позвонить тебе трудно, мать успокоить?

Присоединился и папа.

— Шурка, ты не забыла: у тебя экзамены на носу.

Александра капризно топнула ногой.

— Что вы со мной, как с маленькой! Я совершеннолетняя!!

— Выйдешь замуж, тогда и делай что хочешь, — закончила воспитательную беседу мама.

«Вот, блин, — мысленно бранилась Саша, укладываясь спать, — им бы только замуж меня сплавить. Делай, тогда, что хочешь… Как же! Сначала родители, потом муж начнет воспитывать: то нельзя, это не разрешается…». Уже засыпая, она размечталась: «Найду себе такого, чтобы на руках носил, пылинки с меня сдувал… и в мои дела не лез». Девушка попыталась представить облик ее будущего «принца» — перед мысленным взором тут же возникло лицо Макса. «Исчезни», — приказала Саша.

На столе громко тикали часы. Из спальни родителей, через тонкую стену доносилось двухголосое похрапывание.

— Алло! Танюш, ты? Привет… Да, я. Как живешь? Рассказывай.

Подруге по больнице Саша позвонила дней через десять после выписки. Собиралась раньше — что-то её останавливало; неловкость какую-то ощущала: получалось — вроде навязывается она Татьяне; у той — своя жизнь, свои интересы, свой круг общения.

— Да, рассказывать-то, пока, нечего. Меня через три дня после тебя отпустили. Прописали викасол — чтобы кровь лучше свертывалась… Что еще… Учеба, лекции — скука. Блинчики, мои любимые, не ем, воздерживаюсь. Все больше творог да каша, хе-хе, пища наша…

Особой радости по поводу звонка в голосе Татьяны Саша не услышала. Все верно: с глаз долой — из сердца вон.

А ведь поначалу казалось: сдружились они за три недели больничного заточения, и теперь подруги — не разлей вода; задушевные беседы вели, делились самым сокровенным. Впрочем, если посмотреть свежим взглядом, становилось очевидным, что, в отличие от Саши, Татьяна вовсе не собиралась безоглядно пускать себе в душу новую подругу; раскрывалась ровно настолько, насколько необходимо для поддержания приятельских отношений с человеком, в обществе которого пребываешь двадцать четыре часа в сутки.