Из бранных книг (рассказы) - Сергей Лукницкий

- Живы? - с чувством спросил он.

- Почти, - сказал я.

- Это у нас газ взорвался, трубы прогнили.

- Послушайте, - сказал я, немного придя в себя, - ведь это все театр абсурда, не правда ли? Парк ужасов? Я, наверное, выпил много пива, и все это мне кажется.

- Не время разговаривать, - сказал провожатый, - я должен вас отсюда вывести, пока весь дом не взлетел на воздух.

При этих словах я тотчас же вскочил, но немедленно сел на место: я видимо вывихнул ногу.

- Да пойдемте же, - потащил меня провожатый, и, несмотря на страшную боль, я вынужден был следовать за ним.

Я не мог идти так быстро, как он, а в сэкономленное время старался анализировать и задавать вопросы.

- А почему мы должны еще раз взорваться? Ведь взрыв уже был. Надо просто больше не зажигать огня.

- Прорвана газовая труба, - сказал он, буквально выволакивая меня из полуобвалившегося коридора. А внизу, там, у самого саркофага, где мы входили в дом, горит вечный огонь. Мы не можем его погасить - это наша традиция. Предотвратить взрыв не может вся наша идеология, - заключил он.

- А как же остальные люди? Я надеюсь, они эвакуированы?

- Конечно, эвакуированы! Они все находятся на крыше! - сказал он так, как будто я спросил какую-то глупость.

- А на площадь их никак нельзя вывести?

Он не ответил. Мы были уже у самого выхода. Я мельком взглянул на саркофаг, и, признаюсь, была у меня мысль как бы нечаянно погасить этот неуместный вечный огонь. Но меня опередили.

В шикарном костюме в прихожую ворвался какой-то человек, который держал за руку разодетую повизгивавшую дамочку. Он подбежал к вечному огню и вместе со своей дамочкой принялся затаптывать вечный огонь.

- Хозяин, - удивился провожатый, - вы потрясаете устои.

Больше я ничего не успел разглядеть. Провожатый выволок меня на улицу. Я надеялся наскоро распрощаться и скорее уйти домой, нимало не заботясь о том, что вид у меня в изодранном костюме, мягко выражаясь, был неприличным и запах, исходивший от меня, был наверное таким же.

Но уйти мне не удалось. Началась длительная процедура выяснения теперь уже с тем же человеком с ружьем, как мне понравилось мое путешествие по дому, потом началась процедура высекания искры для запаливания мазутной коптилки, и, пока сверялась фотография с моей уже теперь не похожей на меня физиономией, я стал свидетелем еще одного весьма любопытного факта. А именно: хозяин дома со своей дамочкой (вероятно, он никак не мог существовать отдельно от нее), взобравшись на крышу, произнес пламенную речь, обращаясь к жильцам дома, но не забывая поглядывать слышно ли его с площади. Он стоял спиной к своим жильцам, и поэтому я могу засвидетельствовать, что слышно было превосходно. Дамочка, видимо она была его женой, подсказывала ему слова.

Луна освещала хозяина сзади, и его круглая голова была осенена ею, как нимбом.

Но дальше произошло странное. Жильцы дома, впервые, может быть, за всю историю существования этого черного строения, не послушали, не пожелали слушать ими же выбранного хозяина. И тогда он, что-то угрожающее прокричав им, подхватил жену, бегом сбежал вниз по лестнице и вскоре оказался рядом с парадным подъездом возле уже известного некрополя. Оглянувшись в подъезд дома, он что-то еще злобно прокричал находящимся на крыше жильцам и в сердцах хлопнул дверью. Это была последняя капля.

Дом стал медленно оседать. Увидев это, я вырвал из рук оторопевшего человека с ружьем свой паспорт и бегом выбежал из тени, отбрасываемой домом на залитую огнями площадь. За мной побежали провожатый, человек с ружьем и хозяин со своей женой. Я успел заметить, что хозяин и его жена потому неразделимы, что скованы наручниками. Как только мы сумели вырваться из настигающей нас тени, дом рухнул.

5.

Не знаю, как я добрался до отеля. Я не слышал улюлюканья мальчишек, которые должны были улюлюкать, видя мой костюм. Но я помню, что я добрался до своего номера, переоделся и снова вышел на площадь. В том месте, где стоял дом, зияло ярко-красное пространство. Ночь давно уже съела луну и стала отступать. И в том месте, где проходила моя необычная экскурсия, я увидел лучи восходящего солнца. На площади было по-прежнему людно, только теперь все люди стояли и смотрели на происшедшее, образовав собою полукруг. Я протиснулся сквозь толпу и увидел, что жители бывшего дома сидят, греясь вокруг большого костра, и посреди всеобщего празднества, которое столь пристало этой площади, поют песни об угнетенном народе.

Больше мне неинтересно было на все это смотреть. Я решил не задерживаться в этом милом городе и отправился досыпать, наказав заспанному портье позвонить в гараж, чтобы мне прислали к утру машину.

Утром я забрался в нее, закинул свою красную сумку на заднее сиденье и, помятуя вчерашнее свое приключение, объехал площадь, чтобы последний раз посмотреть на нее. Я ведь не собирался больше сюда возвращаться. И вот на том месте, где вчера только стоял дом, - стоял дом.

Только теперь он был немного скособоченный, перевязанный проволокой или веревкой, в тени его стоял человек с погнутым теперь ружьем и прикладом разбивал бюст старого хозяина. Тут же валялась цепочка, которой хозяин был пристегнут к своей жене.