Высоко над уровнем моря - Олег Метелин

Медленно, со скрипом, твое сознание поворачивается навстречу новой реальности. Сейчас ты более всего беззащитен: гибнут прежде всего новички. И дай тебе Бог пройти путь от щенка до волка как можно быстрее…

Дорога поворачивает. Бурая пыль широкой плотной пеленой заволакивает и «зеленку», и «ханский сад», и «вертушку».

Эти определения, ничего не значившие для тебя еще полчаса назад, теперь властно ворвались в твою жизнь, перестали быть абстрактными понятиями, поставили себя на то место, когда не они от тебя, а ты от них зависишь полностью и безоговорочно.

Пыль заволакивает окружающий ландшафт и, помимо воли, становится спокойно. Словно этот плотный занавес из мельчайших частиц чужой земли сможет защитить от всех мыслимых и немыслимых опасностей и бед, караулящих на этой дороге.

Но веселье, переполнявшее тебя всего десять минут назад, не возвращалось. Потому что оно выросло из желания подавить тревогу перед неизвестным будущим.

Колонна из десятка «Уралов», трех «КАМАЗов» – «наливников» (когда они успели пристроиться к ним, Вадим не заметил) в сопровождении бронетехники, поднялась по дороге на небольшое плато. И встала у подножия крутой сопки, покрытой желтой травой.

По российским меркам, в начале мая весна только-только должна разворачиваться во всей своей красе. А здесь, в Афганистане, трава уже выгорела на солнце. Ослепительный диск щедро поливал природной радиацией суровую горную местность. И не было ничего вокруг, что могло смягчить человеческий взгляд. Запыленные военные машины идеально вписывались в ландшафт.

«Здесь хорошо только умирать и воевать», – подумал Вадим, разглядывая из кузова грузовика небольшой кусок окрестностей, что достался на его долю из-под брезентового тента. Окружающий неласковый пейзаж медленно, словно при проявке фотоснимка, проступал из оседавшей пыли, поднятой колесами и гусеницами колонны.

Пыль. Теплая и жирная, она уже давно облюбовала внутреннее пространство кузова «Урала». По-хозяйски стояла столбом. Завихрялась в лучах солнца, пробивающегося через дырки в тенте, как-то странно расположенные – в строчку под углом… Важно лежала на незанятых солдатскими задницами досках сидений. Фамильярно устроилась на лицах. Вальяжно поскрипывала на зубах.

Солдаты отхаркивались и отплевывались, щедро полоскали глотки нагревшейся водой из фляжек.

Но пыль имела численное преимущество. Более того, она была дома. Поэтому и вела себя соответственно, всячески показывая белолицым юнцам с красными облупившимися носами, этим чужеземцам с далекого неведомого севера, что они здесь всего лишь гости. А посему им придется если не мириться, то принимать в расчет особенности характера хозяев окрестностей.

«Старики» привычно, едва коснувшись руками бортов, выскочили из машины на дорогу:

– Эй, орлы! Кто хочет отлить – давай, только быстро. Ради ваших пузырей колонна стоять не будет.

Бойцы охотно посыпались из машины, дружно выстроились по обочинам дороги, облегчением естественных потребностей мстя все той же пыли, прибивая ее к грунту.

– Э! Черт! Куда попер?! – резкий окрик отдернул назад книжного знатока местных обычаев. Того самого, что обозвал вертолет «крокодилом».

Парень из врожденной культурности решил уединиться за валунами в метрах десяти от трассы.

– Да я…

– Назад! – рявкнул не хуже германского фельдфебеля здоровяк – пулеметчик, ехавший с Вадимом в одной машине, – На воздух решил взлететь со всем свои дерьмом?! Может, там «духи» мину поставили. Как раз для таких, как ты, салаг!

Солдат испуганно шарахнулся назад, к грузовику. На покрытом пылью лице проступила краска.

Вадим, стоявший неподалеку, удивился: «Смотри-ка, уникум какой стойкий нашелся. За шесть месяцев службы не разучился краснеть и не научился находить толчок там же, где стоишь…»

Сам он от этого никчемного атавизма цивилизованного мира избавился в течение месяца. Но какие переживания были сначала!

… Комсомольск – на – Амуре в декабре надежно проветривался ледяным ветром вдоль и поперек. Двадцать пять градусов ниже нуля на таком сквознячке чувствовались остро. Особенно тогда, когда новобранцам вспоминалась плюсовая оттепель, которой провожало их московское Домодедово.

В щитовом клубе «учебки» (а по гражданским меркам – большом, аккуратно выкрашенном бараке на окраине города), похоже, забыли о существовании отопления. Пар от дыхания сотни человек молодого пополнения, уместившегося на деревянных сиденьях, привычно ложился мохнатым инеем на потолок и стены.

Но больше всего Вадима поразили многосантиметровые наплывы желтого льда вокруг отверстий в солдатском сортире. Несмотря на подпиравшую нужду, он только с третьего раза решился ступить на невиданный ранее продукт человеческой физиологии и дальневосточной зимы.

…Но спустя месяц молодой боец Варегов в своей родной части без смущения входил в покосившуюся развалюху с длинными рядами «очек» в прогнившем настиле. Дымящаяся под носом сигарета «Прима», заблаговременно закуренная перед входом в сарай, напрочь отбивала чувственное восприятие контакта с окружающим миром в виде причудливых сталагмитов желтого цвета и куч замерзшего дерьма во всех углах.

Сортир бросили чистить с наступлением морозов. Не воняло – и ладушки. Командование полка старательно не интересовалось, как зимой отправляет свои естественные надобности доблестный рядовой и сержантский состав.

По плану, развалюха должна была быть заменена чудом архитектуры в виде четырех кирпичных стен, бетонного пола и шиферной крыши. Но поскольку под этим чудом требовалось выкопать большой котлован, а экскаватор сломался, то постройку решили отложить до весенних проталин.

Бойцы со своей стороны решили проблему быстро.

– …вашу мать! – ругался какой-нибудь прапорщик из новеньких, решивший по весне в таежных окрестностях полюбоваться цветением багульника, – Не пройдешь – везде солдатня «мин» наставила!

– Свою лучше имей. Дешевле обойдется, – под нос ворчал пехотинец, вылезая из-под куста, – Небось, на свой сортир замок повесили, арестованных с «кичи» каждый день гоняете чистить. А до нашего и дела нет. Сами ходите в этот склад говна, кадеты проклятые – мы тоже люди!

– Что ты сказал!!! – взвивался прапорщик, – Ты из какой роты?! Да ты у меня ваш сортир зубной щеткой вычистишь!

Но солдата уже и след простыл. Хороша тайга весной: зеленый туман лопающихся почек заволакивает ее, скрывая очертания конкретных предметов…

Фраза «про ключ» произнесена в том содержательном диалоге между представителями двух военных каст далеко не случайно.

Еще зимой офицерам надоело обнаруживать несознательных бойцов в своем компактненьком и чистеньком туалетике. (Особенно этим грешили молодые солдаты из городских, не отвыкшие от удобных унитазов). В итоге на двери ватерклозета был повешен замок. Ключи выдали всем представителям командного состава. Это и явилось богатой пищей для солдатских острот.

И даже после того, как кирпичная коробка была все-таки построена, и с офицерского нужника замок сняли за ненадобностью, боец, заметив в кустах не добежавшего до места назначения прапорщика или лейтенанта (те, кто постарше, научились рассчитывать), скалил зубы:

– И этот по пьянке ключ потерял!

… – Человек – такая скотина, – философствовал в кругу солдат своего призыва Вадим, – быстро к плохому привыкает. Впрочем, как и к хорошему. Только от плохого он почему-то дольше отучается…

Месяца через четыре службы в мотострелковом полку на Дальнем Востоке, когда прошло состояние вечной заполошности молодого солдата; когда научился понимать, что от тебя требуют, и определить, насколько это важно (а отсюда решить, нужно или не нужно это делать), Вадим стал более внимательно оглядываться вокруг.

Он заметил, что, несмотря на корку жестокости и черствости, покрывавших солдатские души, бойцы не разучились видеть светлое. Испытания не уродовали людей. Они являлись катализатором, позволяя извлечь на поверхность суть человека, при обычной жизни завуалированную, неизвестную не только окружающим, но и самому счастливому или несчастному их обладателю.

«Армия не делает людей лучше или хуже, она только усиливает эти качества, чтобы их видно было всем», – эту фразу, сказанную ненароком командиром взвода, Вадим запомнил.

"Береза под окном.Тебя я видел всякой:То в инее, под солнцем голубом,Стояла ты невестой перед браком.То в кружеве листвы – воздушна и чиста……Была ты не из жизни нашей,Где грязь и мат, где по дому тоска,И где сегодня – то же, что и день вчерашний.О женщинах у нас не говорятВысокими и чистыми словами.Но – фото милой на груди хранят,Но – письма пишут МАМЕ…Так где же правда: в первом иль втором?Уж год служу, но так еще не понял.Здесь благородство с подлостью в узле тугомСлились. И не разнять их,Как не удержатьВодыВ распахнутыхЛадонях….

Вадим выписал это стихотворение из блокнота своего отделенного – младшего сержанта Лешки Константинова.