Серенький Волчок - Сергей Кузнецов

Конечно, девушки знали Волкова куда лучше, чем Денис. Он ясно представил, что ближайшую неделю ему придется выслушивать слова о том, каким был Сережа, каждая сотрудница расскажет какую-нибудь историю и не один раз, многие молча вспомнят то, чего нельзя рассказывать в курилке или за столиком в "Кофе Бине". Придется кивать и тоже добавлять в поминальную копилку свой обол, мелочь, которая казалась незначительной, а теперь стала трогательной и исполненной печали об исчезающей красоте мира. Вот, на прошлой неделе они вместе пили кофе, и Сергей жаловался, что начал уставать от работы, а потом вдруг грустно улыбнулся и сказал: "Хорошо тебе, ты хоть людям помогаешь", - и тут задел чашечку и опрокинул кофе на проходившую официантку. Денис еще подумал, как все связано в жизни, - стоит чуть-чуть выпасть из позитивного течения, и все сразу начинает сыпаться. Сергей стал извиняться, давать деньги, Денис смутился и вышел в туалет, а когда вернулся, девушка уже отошла от столика и, улыбаясь, беседовала с другой официанткой за стойкой, поглядывая на Волкова. Когда Денис проходил мимо, они замолчали, и он успел подумать, что Сережа все-таки неприлично нравится женщинам, неясно даже почему. Вот так всегда: вспомнишь какую ерунду, чтобы рассказать в курилке, а у самого щиплет в глазах, будто тебе десять лет или даже шесть.

Денис деловито почесал уголок глаза и сказал:

– Не самурайская смерть.

– В смысле? - спросил Абросимов.

– Я всегда был уверен, что он умрет, как жил, - в объятьях какой-нибудь барышни.

Абросимов приложил палец к губам и взглядом показал в дальний угол комнаты. У дверей Гениного кабинета сидела невысокая черноволосая девушка в темном с вышивкой платье. Похоже на "Kenzo", - подумал Денис, - но я не знаю такой коллекции". В руках она вертела темные очки "Сalvin Кlain", иногда отрываясь от них, чтобы намотать на палец прядь волос и тут же отпустить.

– Кто это? - шепотом спросил Денис.

– Это та самая Маша Манейлис, из Израиля, - ответил Абросимов.

– Красивая, - протянул Майбах, - покойнику везло на барышень.

– А барышням с ним - нет, - ответил Абросимов и отвернулся.

Денис молча накрыл его руку своей.

– Может, теперь все наладится, - сказал он после паузы и посмотрел на Машу: палец все еще скользил туда-сюда по черной спирали локона.

Когда-то Геннадий Семин был худощавым очкариком с волосами до плеч. К тридцати годам волосы поредели, очки уступили место линзам, а сам он раздался вширь. Он знал, что сотрудники за глаза называют его Крокодилом Геной, но не обижался, воспринимал как комплимент: крокодил из советской сказки был стопроцентно положительный герой. Но сегодня, обливаясь по?том под ветерком кондиционера, он в самом деле чувствовал себя какой-то гигантской рептилией, почему-то усевшейся за огромный, в полкабинета, стол, купленный еще Олегом. Выбросить бы, да купить новый, но все руки не доходят.

Таким и увидела Гену Маша: скомканный клинекс в руке, капли пота на лысине, мятый пиджак и съехавший набок галстук. Коротко стриженная брюнетка, по-секретарски длинноногая и непропорционально большеротая, проводила Машу в кабинет. Гена со вздохом выволок себя из кресла, поправил галстук и протянул потную ладонь:

– Геннадий, - представился он и, влажно пожимая Машину руку, добавил: - Примите мои соболезнования.

– Спасибо, - ответила Маша.

– Милиция сейчас занимается этим делом, - продолжил он, - но Иван сказал, что у вас могут возникнуть проблемы…

Маша непонимающе посмотрела на него.

– Вы ведь собирались жить у Сережи?

– Да, конечно.

– Квартиру, видимо, опечатают, так что нам придется подыскать для вас отель.

– Я могу и сама… - начала Маша, но Геннадий запротестовал:

– Нет-нет… Вы же все-таки были Сережиной невестой…

"С чего это вы взяли?" - хотела сказать Маша. О невесте и речи не шло - так, старая подруга. Что за местечковая мораль, подумала она, если девушка приезжает к парню - так обязательно невеста. Мы даже и не спали ни разу. Но сейчас поздно возражать - Сережа умер, неуместно пожимать плечами и удивляться: какая невеста, да вы что?

– Мы должны это сделать в память о нем, - сказал Геннадий. - Подождите немного в приемной, Наташа сейчас подыщет для вас отель.

Собственно, приемной как таковой не было: офис состоял всего из трех комнат - кабинета Геннадия, переговорной и большого светлого помещения, заставленного столами с компьютерами. Для полного сходства с израильскими офисами не хватало только невысоких перегородок, которые уже начали появляться в Москве. Гена, впрочем, держался за атмосферу большой семьи, и потому всё в офисе оставалось как три года назад, когда они только переехали в это здание.

Итак, Маша села в кресло у стола большеротой Наташи и уставилась на собственные ногти. Вчера вечером она делала маникюр и, сидя в кресле маникюрши, думала о предстоящей поездке. Все так забавно складывалось, жизнь сделала круг и даже не один: сначала в Праге встретила Волкова, теперь - Горского, а завтра полетит в Москву, где вообще не была неведомо сколько.

Маша вспоминала, когда последний раз пыталась работать секретаршей. Дело было в какой-то маленькой хай-тек компании, ребята только что окончили Технион, и первое время работа казалась раем, особенно после того, как Маша побывала официанткой в ночном боулинге на Цомет Кирьят-Ата. Правда, через два месяца все равно поняла, что не выдерживает - и уволилась, тем более, что уже наклевывался роман с Мариком. Сколько же лет прошло? Шесть? Пять? И вот теперь она сидит в офисе как почетная гостья, невеста покойного яппи, и другая девушка делает для нее работу, которую когда-то должна была делать она.

У Наташи был удивительный переливчатый голос - наверное, из-за голоса на работу и взяли, подумала Маша. Будь она мужчиной, не могла бы отказать девушке, которая говорит "мне очень, очень нужен номер на одного в вашем отеле" с такой интонацией. Но, видимо, уши московских администраторов были закрыты для Наташиных фиоритур прочнее, чем уши Одиссеевых гребцов для пения сирен.

Наташа на секунду замолчала, набирая новый номер, и Маша услышала совсем другой женский голос, спокойный и холодный. Чтобы его представить, достаточно взять шипение змеи в детской радиопостановке, убрать форсированные шипящие и добавить легкого сожаления - словно кобра говорит с птицей, заранее извиняясь, что сейчас съест ее птенцов.

– Простите, Аля, что это такое?

Ей отвечал другой голос, тоже тихий, но то и дело позвякивающий недовольным колокольчиком:

– Это, Елизавета Марковна, проект договора. Его нам прислали сегодня утром. Здесь стоит время. Наверху.

Снова ледяной голос, тихий и сдержанный:

– А вы объяснили им, Аля, что мы работаем только по нашим стандартным договорам?

Возникла секундная пауза, потом девушка ответила:

– Я не успела, Елизавета Марковна. Мы только один раз по телефону поговорили. - Звона колокольчиков в голосе поубавилось. - Извините меня, Елизавета Марковна…

– Вот посмотрите, Аля, как получается… люди старались, составляли договор, посылали его нам…

Пауза и в паузе - струящийся Наташин напев: "Ой, может быть, вы все-таки посмотрите?" - а потом снова - холодный голос:

– А ведь я даже читать его не буду. Потому что мы работаем только по нашим стандартным договорам.

Раздался треск, словно разрывали бумагу: Маша повернулась и успела заметить, как высокая рыжая женщина бросает в корзину обрывки факса. Перед женщиной стояла красивая молодая девушка в светлом брючном костюме. В руках она теребила карандаш, но головы не опускала.

– И вот скажите, Аля, хорошее ли это начало для сотрудничества?

– Нет, Елизавета Марковна, - ответила девушка, - это плохое начало. В следующий раз я буду сразу объяснять…

– Я знаю, Аля, - сказала женщина, - вы решите эту проблему. Позвоните им и объясните, в чем дело.

По цокоту каблуков Маша поняла, что Аля отошла, и тут Наташа сказала:

– Пойдемте, что ли, я нашла для вас гостиницу, и Геннадий Степанович просил вас отвезти.

Она улыбнулась, и Маша вспомнила лягушку из анекдота про изюм и мармелад. Интересно, дразнили ли ее в школе, размышляла Маша, идя к выходу мимо столов с гудящими компьютерами. Ивана Билибинова нигде не было. Хотя бы попрощался, с обидой подумала Маша, не понятно ведь, когда еще увидимся.

6

На улице Наташа поймала частника - разболтанную "волгу", где пахло бензином и советскими сигаретами, которые курил когда-то дядя Сеня. После семи лет в Израиле их запах уже не казался Маше волнующим - может быть, потому что мешался не с запахом "импортного" одеколона, а с застарелой вонью, въевшейся в велюровые чехлы.

– Ты, что ли, давно не была в Москве? - спросила Наташа.