Чудовищ нет - Юрий Бурносов

Боже, она еще и с букетом. Штук пятнадцать алых роз, за спиной прятала.

– Цветы в вазу, – сказал Стасик, скрываясь на кухне. – Завянут.

– Познакомь нас, – попросила Лорка, проходя в комнату.

– Это Стасик, – кивнул я в сторону кухни. – Стасик, это Лариса!

– Очень приятно! – рявкнул он и появился с большой хрустальной вазой, наполненной водой. – Ваза, конечно, уродская, но пока постоят.

– Уродская, – согласилась Лариска, аккуратно вставляя в нее букет. – Ой, что же я с ним теперь делать-то буду?

– Подаришь кому-нибудь.

– Я классной руководительнице хотела подарить.

– Марише? Да ее б удар хватил, – захихикал Стасик. – Не приучена она у нас к цветам. Не заработала.

– Что, противная?

– Хуже. Дура, к тому же злобная. Сущий ваххабит.

– Подтверждаю, – сказал я, поймав вопросительный Лоркин взгляд.

– Тогда хорошо, что не подарила. Ой, а это чьи картины?

Картины, конечно же, были Стасиковых черепов, о чем он тут же сообщил. Они и в самом деле ничего рисуют – особенно мне нравилась вот эта, с горным пейзажем. Стасик говорил, их картины есть в частных коллекциях в Штатах, Швейцарии, Гонконге и еще где-то.

– Здорово, – сказала Лорка. – А почему так мало?

– Что-то у них дома, что-то в мастерской… Вот еще, батон нарисовал. – Стасик выволок из-за шкафа большой холст на раме.

– Ничего себе, – сказал я.

На холсте был изображен призрачный силуэт над какими-то кустиками, терявшимися в тумане. На заднем плане угадывались надгробия, в черном небе тускло мерцали звезды. Вроде ничего особенного, но нарисовано было мастерски, жутко.

– Страшилок начитался?

– Батон-то? Обычно такого не рисовал. У нас гараж прямо возле кладбища, он там завозился с двигателем и уже за полночь домой топал, вот и причудилось ему… Два дня рисовал, а потом за шкаф закинул. Халтура, говорит. Только возле рынка продавать.

– Не скажи, – заметил я. – Я бы на стенку повесил.

– Я с батоном потрещу, может, он подарит. Ему все равно без надобности, – великодушно сказал Стасик.

Я повернулся к Лорке, чтобы спросить ее мнение о картине, и замер. Она смотрела на холст, с омерзением скривив губы.

– Что, не нравится? – поинтересовался Стасик.

– Нет, – сказала она, мотнув головой. – Убери, пожалуйста.

Он не стал ничего уточнять и вернул холст на прежнее место, за шкаф. Лорка села на стул.

– Чего? Плохо, что ли? – встревоженно спросил Стасик.

– Да нет, нормально.

– Говори. Рожа у тебя… – Он запнулся: слово «рожа», конечно, к Лорке никак не подходило.

– Неприятная картина, – сказала Лорка. – Но написано талантливо.

– Угу, – неопределенно буркнул Стасик.

– Послушайте, а мы можем туда сходить? – спросила она.

– На кладбище? – уставился на нее я. – Ради бога. А что там делать?

– Ну… Интересно. Каждое кладбище – это история города.

– Да хоть сейчас.

– Без вопросов, – сказал Стасик. – Раз уж мы задвинули школу… На кладбище ветер свищет, завиваясь над крестом, на могилке… э-э… – Он осекся, потому что дальше было не шибко прилично.

Лорка хихикнула.

– Знаю я, знаю, – сказала она. – Тара-рам тара-ра-рам, тут могила растворилась, вышел из нее мертвец: «Что ты делаешь, негодный?»

– Тара-рам меня, подлец, – закончил я. – Какие мы образованные и утонченные молодые люди. Аж противно.

– А что? Детский стишок, – пожал плечами Стасик. – Так что, валим на кладбище? Только я бутер свой дожру, делал ведь, старался. Ну и розы – я себе оставлю, да? Красивые…

– На кладбище мы пошли пешком – чтобы убить время. По дороге Стасик пространно рассуждал о мертвецах.

– Вот смотри, Лех, – приставал он, – положили мертвеца в гробик, гвоздями забили, зарыли. Лежит он там, и что с ним происходит?

– Разлагается, – рассеянно буркнул я, пиная пустую банку из-под «Доктора Пеппера». – Что ему еще делать?

– А почему?

– В смысле? Почему разлагается? Потому что из мяса. Хочешь, проведи эксперимент – кошку дохлую, или крысу, или просто вырезки грамм триста в ящичек положи, и закопай и проверяй ежедневно.

– Лениво, – сказал Стасик. – Ну… А вот бывает, что живого закопают. Он заснул там или заболел чем, а потом проснулся, глядь – а сам в гробу. Ковырь, ковырь крышку-то, а она не поднимается. Страшно, наверное…

– Страшно, – согласился я.

– Гоголя, говорят, так закопали. Я где-то читал. Откопали потом, смотрят, а он уже почти гроб изнутри прогрыз, но все же помер по-настоящему, не успел вылезти.

– А чего они его откапывали? – удивился я.

– Не помню… Письмо он, что ли, оставил. Если, мол, ласты склею, вы потом посмотрите, правильно я склеил или неправильно. А они опоздали. Вроде так я читал.

– А кладбище у вас старинное? – спросила Лорка, слушавшая нашу дискуссию без особого интереса.

– Лет сто, – сказал Стасик с видом знатока, хотя ничего про кладбище знать не мог – они сюда приехали из Челябинска не так уж и давно, когда дед помер.

– А я вот точно знал, что кладбищу под две сотни; раньше там была церковь, но при большевиках ее сломали и построили из кирпича кинотеатр…

– Сто пятьдесят, – сказал я веско.

Стасик не стал спорить, а Лорка удивилась:

– Так много?!

– У нас еще еврейское есть, его еще до войны забросили, – сказал я, – но там и не кладбище уже, а так, заросли… Ямки всякие, кусты, деревья. Даже памятника порядочного не осталось. Там кто-то копается, золото, наверное, ищут. Евреев, говорят, когда хоронили, всегда золото в могилу клали, хоть чуть-чуть. А кто богатый – тем много.

– А это уже оно, кладбище ваше?

Да, это уже было оно. Толстая краснокирпичная ограда с крестообразными сквозными отверстиями, местами вместо старого кирпича – новый, обычный силикатный. Над оградой нависали липы, на которых вполголоса каркали вороны.

– Осторожно, тут никогда не прекращается бомбежка, – предостерег Стасик.

– Мой отец еще при советской власти на субботник сюда ходил, – сказал я, – так они затеяли гнезда вороньи разорить, чтоб не пакостили. Пригнали машину, ну, которая фонари ремонтирует, мужик поднялся в этой штуке к гнездам и давай ломать. Черта с два сломали – они аж проволокой алюминиевой поприкручены. Парочку оторвали, плюнули и уехали.

– Умные вороны, – пробормотала Лорка.

Мы как раз подошли к входу. Возле него стояла небольшая старушка с букетиками каких-то беленьких цветочков.

– Могилку проведать? – спросила она, щурясь и улыбаясь.

– Нет, бабушка, так, посмотреть, – сказала Лорка.