Время серебра - Элеонора Раткевич

Он развернулся на каблуках, не прибавив ни единого слова, и ушел.

— Бет, — простонал брат. — Ох Бет, что же ты сказала…

Узнав, что мерзавец, заставивший ее жить, не кто иной, как Его Величество король Олбарии Джеральд Первый, Бет только молча кивнула. В дальнейших объяснениях не было нужды — о несбывшейся любви Девы Джейн и молодого короля знала вся Олбария, и Бет не была исключением.

Я тот, кто дышит, ходит, ест, пьет и разговаривает…

— Я попробую объяснить Его Величеству… — отважно предложил Берт.

Что толку в запоздалых сожалениях? Сама сделала тупость, сама теперь и изволь ее исправить. И брата в это не вмешивать — ему и так по твоей милости несладко пришлось.

— Нет, Берт, — покачала головой девушка. — Спасибо. Я сама.

Однако прежде, чем приступать к объяснениям требовалось еще кое-что сделать. Эйнсли, брошенный родителями на ее с Бертом попечение, давно приучил Бет делать все по порядку и своевременно, не пропуская ничего и не забегая вперед. Она и теперь не изменила этой привычке. Сначала домыла полы… так вот чем, оказывается, король вернул ее к жизни — мокрой тряпкой! Потом Бет велела согреть себе воды для ванны. Мылась она очень долго, с ожесточением сдирая с себя муть минувших дней, когда она позволила себе умирать, даже не подумав о том, каково Берту будет вслед за другом потерять еще и сестру. Потом она оделась так тщательно, что даже мать не нашла бы, к чему придраться, и расчесала еще влажные от недавнего мытья темные волосы. Уж если ты, оскорбляя человека ни за что ни про что, выглядела зареванной распустехой — изволь проявить к нему уважение хотя бы настолько, чтобы придать себе достойный вид, а потом уж лезь на глаза с извинениями… да еще захочет ли он твои извинения слушать?

Захочет или нет, но не высказать их нельзя. Бет готовилась просить прощения, как воин готовится идти в смертную битву — без всякой надежды на благополучный исход, но с беззаветной решимостью.

Его Величество она отыскала в замковой часовне.

Он не молился — просто стоял, задумавшись, и глядел в никуда. Плащ был накинут на плечи короля так небрежно, будто он и вовсе не ощущал промозглого сырого холода, от которого гулкий звук шагов делался чужим и каким-то далеким. Заслышав этот холодный звук, Джеральд обернулся, и у Бет мигом пропали все тщательно заготовленные слова. Она молча стояла и смотрела на серьезное бледное лицо Джеральда, и не могла заставить себя открыть рот и хоть что-то сказать. Собравшись с силами, она сделала еще шаг вперед — и смешалась окончательно. Внезапно король усмехнулся краешком губ.

— Бет, — мягко и спокойно произнес он, — это у вас с братом обыкновение такое — просить прощения за то, в чем вы не виноваты?

У Бет от неожиданности захватило дыхание.

— Вы ведь за этим сюда пришли? — утвердительно молвил король. — Прощения просить?

Бет растерянно кивнула.

— Пустое, — снова усмехнулся Джеральд. — Забудьте. Просто забудьте. Не за что вам извиняться. Иначе просто и быть не могло. Если на то пошло, скорей уж я должен просить у вас прощения за то, что не сдержал обиды, — а вы ее не заслужили.

Бет наконец-то вновь обрела дар речи.

— Пустое, — с удивлением услышала она собственный голос. — Забудьте. Просто забудьте. Мне даже думать стыдно, как я на вас налетела…

— Иначе просто быть не могло, — повторил король. — Я ведь помню, как… — Он на мгновение примолк. — Когда мне напомнили, что я должен жить… больше всего на свете мне хотелось убить тех, кто посмел это сказать. Голыми руками.

— Но вы ведь не убили, — возразила Бет. — Даже не попытались.

— Убить не убил, раз до сих пор живы, — задумчиво произнес Джеральд. — А вот пытался или нет… не знаю. Просто не знаю… и вспомнить не могу.

Это Бет могла понять — как никто другой. В груди у нее стеснилось, в глазах сделалась резь от подступивших слез — но плакать было нельзя. Нипочем нельзя, потому что лицо у Джеральда было такое… матушка вечно твердит ей, что она совершенно ничего не понимает в мужчинах — но Бет вовсе даже понимает! И что значит такое лицо, знает — когда вроде ни один мускул не шелохнулся, но рот неумолимо отвердевает, а кожа на скулах натягивается от скрытого напряжения. У Роберта было такое лицо, когда он свалился с лошади и сломал руку… и когда ему зашивали рану на бедре — тоже… и у Джея, когда он прощался с ней сразу после обручения… когда так больно, что хочется кричать, — но рыцари не кричат и не плачут, им нельзя…

Поэтому Бет не удивили слова, слетевшие с уст короля.

— Вы не поверите, Бет, — тихо, мучительно и как-то неловко сказал он, — мы ведь с ней один только раз и поцеловались.

— Отчего же, — сдавленно от усилия сдержать слезы проговорила Бет. — Поверю. Выходит, нам повезло больше. Джей меня поцеловал… два раза.

И тут слезы все-таки хлынули — и Джеральд не стал гладить ее по голове и уговаривать не плакать. Он крепко до боли ухватил ее за плечи, резким рывком развернул к себе и уткнул лицом в свою грудь.

— Плачьте, Бет, — сквозь стиснутые зубы произнес Джеральд. — Плачьте, сколько слезы идут. Невыплаканными слезами и захлебнуться можно. Насмерть. Ну же!

Бет не надо было уговаривать — ее и так трясло от рыданий. Она не могла сказать, сколько они вдвоем простояли, покуда она сумела, наконец, вздохнуть свободно.

— Легче стало? — странно далеким голосом спросил король.

Бет кивнула.

— Спасибо, Ваше Величество, — прошептала она. — Вы хороший друг.

Ей даже в голову не пришло, что она сказала глупость, да притом дерзкую — ну разве королям такое говорят? Оказывается, говорят, и это совсем даже не глупо. Ее невозможные слова прозвучали как единственно правильные.

— Вы тоже, — очень серьезно произнес Джеральд.

Бет показалось, что она ослышалась. Она подняла голову и взглянула на него. По лицу Джеральда тоже катились слезы — нечастые, тяжелые.

— Первый раз за этот год я смог… — он перевел дыхание. — Спасибо, Бет.

Он говорил правду, это Бет поняла сразу — по выражению его лица, Джеральд и в самом деле в первый раз смог оплакать свою потерю.

— Скажите… — тихо произнесла Бет. — Джей… как он умер?

— Как и жил — не думая о себе, — хрипло ответил Джеральд. — Он дал Олбарии мир… самый лучший мир, какой только можно купить за кровь.

— Вы не хотите говорить, — промолвила Бет. — Гонец тоже не сказал. Это было очень страшно, да?

Король ответил не сразу.

— Да, — произнес он наконец. — Вы правы, Бет. Наверное, вам и в самом деле надо это знать.

Он рассказывал отрывисто, коротко, с милосердной сухостью, стараясь избавить ее от самых жутких подробностей, — но она все равно вживе ощущала, какой жаркой была стиснутая от боли рука Джея — и как она медленно холодела в руке Джеральда… Бет невольно опустила глаза, словно думая увидеть на его пальцах синяки, оставленные этой предсмертной хваткой, — наверняка они не могли полностью сойти за неделю, минувшую после похорон! — но пальцы короля были скрыты темно-зелеными замшевыми перчатками.