Дверь с семью замками - Эдгар Уоллес

Наутро Дик пошел на Линкольн-Инн-Филдс и переговорил с мистером Хейвлоком, который уже прочитал сообщение об этом происшествии в вечерних газетах (сама же странная история с Лу Фини не упоминалась полицией даже при ведении расследования).

— Да, я бы не хотел, чтобы это событие спутало наши планы, но так и быть, неделя-другая особой роли не сыграют и, вы, если уж обязаны, можете задержаться, пока ведется расследование. Я могу подождать и дольше. Хотя дело в некотором смысле срочное, но не настолько.

В Скотланд-Ярде прошло совещание, на котором было решено позволить Дику покинуть Англию сразу же после завершения расследования, хотя было оговорено, что он должен поддерживать постоянную связь с управлением, чтобы в случае поимки убийцы вернуться для дачи показаний в суде. Об этой договоренности известили и мистера Хейвлока.

Предварительное расследование и допрос Дика состоялись в пятницу, и после дачи свидетельских показаний дальнейшее расследование было отложено на неопределенное время. В субботу в 12 часов Дик покинул Англию, отправляясь на самую дурацкую охоту, в которой когда-либо участвовал человек.

А за ним, хотя он об этом и не подозревал, кралась тень смерти…

6

Когда Дик Мартин покидал Англию, отправляясь на эти необычные поиски, об убийстве Лу Фини уже вовсю писали газеты, и столь же много места это происшествие занимало в мыслях Дика. Но постепенно другие мысли и впечатления, связанные с путешествием, овладевали молодым человеком, и воспоминания об убитом взломщике постепенно стирались из памяти. Все чаще перед его взором всплывала пара серых насмешливых глаз, которые улыбались ему, и Дику слышался низкий, приятный, поддразнивающий голос.

Если бы он узнал ее имя до отъезда, то мог бы написать ей или, по крайней мере, посылать ей время от времени красочные почтовые открытки с видами тех чудесных краев, в которых ему доведется побывать. Но в спешке перед отъездом, занятый к тому же делом Фини, он не смог ни выкроить время, ни найти предлог поговорить с девушкой. Письмо, адресованное «хорошенькой леди с серыми глазами» в библиотеку Беллингхема, могло дойти до нее только в том случае, если бы там не работали другие леди с таким же цветом глаз. К тому же (он размышлял над этим вполне серьезно) такое письмо могло бы ей не понравиться.

Из Чикаго он послал письмо секретарю библиотеки с чеком на вступительный взнос и заявлением о членстве, хотя научные труды, так хранящиеся, ему нужны были не более, чем бродячий зверинец диких котов. Дик надеялся, что сможет прочесть ее фамилию на квитанции о получении заявления, но, уже опустив письмо, сам понял, что к тому времени, когда квитанция вернется в Чикаго, он уже будет за тысячи миль отсюда, и выругал себя за безрассудство.

Естественно, что капитан Снид ничего ему не писал о ходе следствия, и Дику приходилось полагаться только на редкие английские газеты, попадавшиеся ему в руки, чтобы хоть немного быть в курсе дела об убийстве Лу Фини. Очевидно, следствие зашло в тупик, полиция до сих пор никого не арестовала, и постепенно заметки об этом преступлении сократились до маленьких сообщений в уголках газет.

В безуспешных попытках напасть на след объекта своих поисков Дик прибыл из Буэнос-Айреса в Кейптаун и здесь, наконец-то, впервые за все путешествие получил обрадовавшее его известие. Ему пришла телеграмма от Хейвлока, в которой тот просил немедленно возвращаться домой. С радостью в душе Дик сел на пароход «Грейл Кастл». В тот же день Дик сделал и второе важное для себя открытие (первое было сделано им в Буэнос-Айресе).

За все время путешествия Дика блуждающий огонек надежды на успех дела, из-за которого он объехал полмира, еще ни разу не появлялся, да и пыл охоты уже оставил его. От Кейптауна до Мадейры пароходом было тринадцать дней пути, включая остановки. Уже четыре дня Дик не получал почты. Для него, имеющего и другие интересы, кроме «палубных» видов спорта, бесед с пассажирами и ежедневного тотализатора, эти тринадцать дней были самым скучным периодом жизни. Но однажды, когда судно зашло в порт для пополнения запасов топлива, произошло чудо. Перед самым отходом к борту судна причалил катер и полдюжины пассажиров поднялись на палубу. На мгновение Дику показалось, что он бредит…

Это была она! Он не мог ошибиться! Он узнал бы ее среди миллиона других девушек. Она не замечала его и не давала повода ему самому обратиться к ней. И вот теперь, когда они, как говорится, оказались под одной крышей, и возможность, о которой он столько мечтал, сама представилась таким неожиданным образом, Дик вдруг оробел и сам избегал ее почти до последнего дня путешествия. Девушка же, когда они наконец встретились, была само равнодушие.

— Да, конечно, я знала, что вы на борту этого судна. Я видела вашу фамилию в списке пассажиров, — сказала она, и Дик так разволновался, что даже не обиделся, увидев усмешку в ее глазах.

— Почему же вы не заговорили со мной? — напрямик спросил он.

— Я думала, что вы здесь… по делу, — ответила она сердито. — Мой стюард сказал, что большую часть времени вы проводите в курительной комнате, наблюдая за картежниками. Интересно, когда вы собираетесь посетить библиотеку? Вы ведь стали нашим абонентом, не так ли?

— Да, — ответил он, чувствуя себя неловко. — Думаю, что так.

— Я это знаю точно, потому что подписывала ваше заявление, — сказал девушка.

— О, тогда вы… — он сделал выжидательную паузу.

— Я тот человек, который подписал ваше заявление, — ни один мускул не дрогнул на лице девушки.

— Как вас звать? — спросил он прямо.

— Ленсдаун, Сибилла Ленсдаун.

— Да, конечно, теперь я вспомнил!

— Вы, безусловно, видели эту фамилию на квитанции?

Он кивнул.

— Она была возвращена в библиотеку через отдел почтамта, в котором собираются невостребованные адресатами письма, — продолжала она безжалостно.

— Я никогда не встречал человека, который бы обладал такими уникальными способностями делать из собеседника дурака, как у вас, — запротестовал Дик, смеясь. — Я имею в виду положение, в которое вы меня все время ставите, — уточнил он.

На этом их разговор прекратился, и они продолжали стоять молча, пока не стемнело. Затем, находясь рядышком на темной палубе, они обменивались любезностями, пока…

— Входной огонь слева по борту, сэр, — прозвучал приглушенный голос на мостике вверху.

Молодая пара, облокотившись на поручень, ограничивающий узкое пространство палубы, наблюдала, как на фоне темного ночного моря на долю секунды вспыхивал и вновь исчезал живой свет маяка.

— Это маяк, не так ли?

Дик слегка придвинулся к девушке, незаметно скользя по поручню.

— Входной огонь, — начал объяснять он. — Не знаю почему, но его называют «стартовым», хотя больше подошло бы название «финишный».

Молчание. Затем последовал новый вопрос:

— Вы не американец?

— По рождению — англичанин, по привычкам — канадец, а вообще — тот, за кого меня обычно принимают. Словом, ренегат.

Она тихо засмеялась в темноте.

— Не думаю, что это очень хорошее слово. Интересно, могла бы я встретить вас, когда только села в Мадейре на пароход? Вообще-то на борту этого судна чрезвычайно много странных людей.

— Спасибо на добром слове, — сказал Дик серьезно. Она запротестовала, но он продолжал: — Наверное, вообще нет ни одного океанского судна, где не находилось бы множество подозрительных людей. Я дам вам сто миллионов долларов, если вам удастся совершить путешествие на суденышке, на котором хотя бы один из пассажиров не скажет: «Боже, что за плавучий зверинец!» — имея в виду остальных. Что самое странное в судовой жизни — не хватает нахальства подойти и заговорить с человеком, который вам нравится, пока до порта прибытия не останется всего лишь один день. Чем пассажиры занимались все остальное время — мне ни за что не понять. Пять прошедших от Мадейры дней я не мог заговорить с вами, вплоть до сегодняшнего дня! Вот это испытание!

Девушка немного отстранилась от него и выпрямилась.

— Мне, пожалуй, следует спуститься вниз, — промолвила она. — Уже довольно поздно, и завтра нам рано вставать.

— Хотелось бы знать, что вы думаете на самом деле, — сказал Дик очень спокойно. — Может быть, о том, что я через мгновение возьму вас за руку и скажу, как было бы чудесно, если бы мы всю жизнь плавали под звездами, как сейчас… и все такое. Но я так не поступлю, хотя признаюсь — ваша красота привлекает меня, я ею восхищаюсь. Я знаю, что вы красивы, поскольку в вашем лице нет ничего лишнего (он услышал ее смех). Это красота совершенства. Если бы ваш нос был толстым, глаза маленькими, а ваша фигура

— как карта, на которой показана плотность населения, я восхищался бы добротой вашего сердца, но я бы не отнес вас к классу Клеопатры. Держу пари, что она была не так уж хороша собой, если то, что о ней говорили, соответствовало истине.