Лихое время. «Жизнь за Царя» - Евгений Шалашов

– А сколько у нас в казне? – поинтересовался Хованский.

Взгляды воевод переместились на Кузьму Минина, на котором была и казна, и обоз, и все прочее. Немногословный староста Земского войска, прежде чем ответить, снял-таки шелом, провел ладонью по вспотевшим волосам, огладил бороду:

– Если сто рублев наскребется, так и то хорошо. – Добавил, словно оправдываясь: – Потратился нынче на порох, да за убоину дорого взяли. Август, скот-то никто не бьет, а войско кормить надобно. На одних сухарях да каше далеко не уйдешь. Еще ладно лето, сено с овсом покупать не нужно.

– Ежели сами мошной потрясем, так еще рублей триста сыщем. Да, воеводы? – грустно усмехнулся Пожарский.

Воеводы кисло закивали. Ежели всех перетрясти, так триста-то найти можно. А может, и нет. Откуда копеечкам взяться? В апреле Минин жалованье платил, так уж сколько времени с тех пор прошло?

– Кузьма Акундиныч, – повернулся к Минину Хованский. – Ты ж в Ярославле денежный двор завел. Чего мало копеечек набил?

– Копеечки хорошо чеканить, коли есть из чего, – отозвался вместо Минина главный воевода. – В Ярославле у нас серебро было, что Кузьма на Волге собирал, – из него и чеканили. А то серебро уже давным-давно кончилось. Не из олова же денежки бить.

– А… – протянул Хованский, который о таких делах не особо заботился.

– У игумена Троицевой лавры попросить, – посоветовал Туренин. – Неужто владыка Дионисий три тышшы не даст?

Взгляды собравшихся переместились на старца Авраамия Палицына – келаря Троице-Сергиевого монастыря. Авраамий пришел в войско еще весной, вместе с двадцатью другими старцами лавры.

– Как мыслишь, отче, даст три тыщи владыка? – поинтересовался Пожарский у старца и, как все знали, ближайшего своего советника. Но чувствовалось по голосу, что князь-воевода уже спрошал о том старца.

– Дал бы, если бы они в лавре были, – отозвался Авраамий.

– Как же так? – удивился дальний родич Земского воеводы – князь Лопата-Пожарский. – В Троице-Сергиевой лавре да денег нет?

– Да откуда им взяться-то? – пожал плечами келарь. – Лавра, почитай, последние годы только и делала, что деньги раздавала. Борис Федорыч, Царствие ему Небесное, десять тыщ занял, чтобы войско против самозванца снарядить, да отдать не успел. Потом Димитрий Иоаннович, что Лжедмитрием оказался, еще целых двадцать пять тыщ взял, да ни копейки не вернул. Василий Иванович Шуйский – еще двадцать пять! А все эти двадцать пять тыщ под Клушиным шведы забрали. Всего-навсего – шестьдесят тыщ рублей. Вот этими вот руками, – посмотрел Палицын на свои руки, с длинными пальцами – будто в первый раз видел. – Этими вот руками, – повторил он, – шестьдесят тысяч рублей, копеечка к копеечке отсчитывал. И жалко вроде бы, а что делать? Цари просят – как не дать? А сколько денег на порох да свинец потратили, так я и считать не стану… Огненный припас за красивые глазки никто не даст.

Воеводы пригорюнились. Да, шестьдесят тысяч – это тебе не баран начихал. Такие деньги и в ум-то взять трудно. На это, верно, целый город можно построить!

– Ладно, – махнул рукой князь Пожарский. – Чего тут думать да гадать, коли денег нет? Приведет Трубецкой казаков – хорошо, а нет – так придется без него управляться. Значится, так… Дело, господа земские воеводы, у нас простое. Войско гетмана в Москву не пущать, а ляхов из Москвы не выпущать. Утром к Москве-реке выходим. Как реку перейдем, так и полки ставить будем. Ты князь, – повернулся воевода к Туренину, – с войском своим по левую руку встанешь – аккурат лицом к Москве-реке, напротив Чертольских ворот. Вы, воеводы, – перевел взгляд на стрелецких голов Михайлу Дмитриева и Федора Левашова, – на правую руку, к Петровским воротам. Ну а мы с Кузьмой Акундинычем да Иваном Андреичем посередке будем. Чую, Ходкевич как раз на нас и пойдет.

– Меня-то, князь Дмитрий Михалыч, не забыл? – поинтересовался Лопата-Пожарский, командовавший поместной конницей.

– Не забыл, князь, не бойся, – улыбнулся краешком рта Пожарский. – Тебе сегодня снова отдыхать не придется. Бери свою рать, обозных мужиков с топорами, да прямо сейчас и выступай. Занимай место, а мужикам накажи – пущай деревья рубят. Как придем – острожки будем ставить.

У земских воевод было не так уж и много воинского опыта, но спрашивать, зачем нужны острожки, они не стали. Понятное дело, что сидеть в крепости, хоть и деревянной, сподручнее, чем в чистом поле. Особенно если придется воевать с мушкетерами. Видоки говорили, что у Ходкевича много наемников из немецких да угорских земель. В Земском войске ружья лишь у стрельцов, а у даточных людей огнестрелов – раз-два и обчелся. Да и фитильные стрелецкие пищали не в пример хуже, чем кремневые мушкеты иноземцев. И что уж там греха таить – стреляют наемники лучше, чем русские…

Первому пришлось вступить в бой Лопате-Пожарскому. Дозорные, опередившие кованую рать на версту, а обозных мужиков на все три, вернулись с донесением, что у Белого города торчат какие-то всадники – душ пятьсот. По обличью судить – казаки. Коли Трубецкой еще на той стороне реки, тут могли быть лишь сотни Ваньки Заруцкого – донского атамана и боярина (Лжедмитрий, который чудесно «спасся», сидя в Тушине, шапки боярские раздавал направо и налево, благо соболя покупать новоиспеченным «боярам» приходилось на свои деньги). По слухам, Ванька нынче служил очередному Димитрию (не то третьему, не то четвертому) и едва ли не открыто жил с Маринкой Мнишек. Поговаривали, что сын Маринкин, коего она выдавала за сына Димитрия, на самом-то деле был от Ваньки.

Заруцкий, метивший в регенты при малолетнем цареныше, очень опасался Пожарского. Ну, ладно коли князь Москву освободит от ляхов, а ежели сам в цари захочет пойти? Пытался Заруцкий Ярославль захватить, чтобы не впустить в него Земское войско – был разбит и с позором бежал. Потом подослал к Земскому воеводе убийц, и тоже ничего не вышло. Подсыл ударил ножом, промахнулся и вместо Пожарского попал в стрельца. Поймали и убийцу незадачливого, и пособников его. Хотели ярославцы их тут же повесить, но воевода не позволил. Добр чересчур Дмитрий Михайлович…

Казаки атамана Заруцкого толклись перед Арбатскими вратами. Не то в город собрались въезжать на подмогу ляхам, не то – воевать против Пожарского в чистом поле. Так или этак, чего тут думать да гадать? Бить его надо, Ваньку!

Под Ярославлем как раз Лопата-Пожарский и бил Заруцкого. А тут вот, вынырнул Ванька! Ну, раз уж так – не обижайся, «боярин тушинский»!

Дмитрий Петрович взмахнул булавой, перестраивая войско с походной колонны в боевой строй. Дворянская конница, ощетинившись пиками, обнажая сабли, врезалась в легкоконный казачий бок…

Для полутысячи казаков, не имевших доспехов, хватило бы и сотни окольчуженных витязей. А когда целая рать кованых всадников мчится лавой, выкалывая пиками и вырубая вокруг все и вся, то самое лучшее – убегать, рассчитывая, что тяжелая кавалерия догнать не сумеет.

Ванька-боярин, не помышляя о бое, первым дал деру, не щадя ни шпор своих, ни плети, ни боков своего коня. С перепугу мчался до самой Коломны, где заморенный конь упал замертво! Но там у Заруцкого был сменный конь и там же ждала его Маринка с «царенком-воренком».

Кто из казаков успел удрать вслед за атаманом – выжил, а остальных просто размазало по земле, как камень, катившийся с горы, размазал бы куриное яйцо, некстати оказавшееся на пути…

Когда основное войско вышло на берег Москвы-реки и встало в видимости Кремлевских стен, обозные мужики уже заготовили не одну сотню бревен, успев даже выбрать пазы. Теперь осталось собрать из бревен срубы, поставить вокруг заостренные колья – вот тебе и острожки! А потом все рвом обнести и ляхов ждать. Коли к Москве пойдут, то их не минуют.

Но поначалу дождались не ляхов, а Трубецкого. Князь, вместо того чтобы перейти реку и встать в общий строй с ополчением, принялся обустраивать собственный лагерь.

Дмитрий Михайлович Пожарский с воеводами стоял и наблюдал, как на том берегу появилось несколько срубов.

– Чего это он? – с недоумением пожал плечами Минин. – Уж я-то человек торговый, так и то понимаю, что ежели Ходкевич пойдет, так он напрямую через казаков и двинет. Трубецкой-то, он что, один собирается со всеми ляхами биться? Сдурел?

– Да вроде князь дураком-то не был, – хмыкнул Лопата-Пожарский. – Может, рассчитывает, что гетман на нас пойдет, а сам ему вслед ударит? Хорошо бы, коли так…

– Как же, ударит, – покачал головой Минин. – От князя снова гонец был – мол, казаки на своем стоят – пока им плату не дадут, в бой не вступят.

– Сдурел, не сдурел, а придется ему помощь слать, – мрачно обронил Пожарский. Пресекая возмущение, Дмитрий Михайлович сказал, как отрубил: – Не знаю, что там у Трубецкого на уме, но коли гетман его разобьет, так он нам на выручку и подавно не придет. Разделают ляхи казаков, как кречет цыпленка… Князь Дмитрий Петрович, – приказал воевода родичу. – Дели свое войско на две части. Одна тут останется, вместе с тобой, а вторую за реку шли, пусть встанут в заслон, в версте от казаков. Есть кого воеводой назначить? Такого, чтобы горячку не порол.