Комната Джованни - Джеймс Болдуин

Жак не пригласил меня к себе поужинать, потому что сбежал его повар. Они вообще у него долго не задерживались. Жаку удавалось каким-то образом заполучать в повара молоденьких мальчиков, и, конечно, как только те осваивались в Париже, они понимали, что стряпать – это самое последнее, чего они хотят в жизни. Обычно они или возвращались домой, или оказывались на улице, в тюрьме или Индокитае.

Мы встретились с Жаком в уютном ресторанчике на улице Гринель и за первым же аперитивом сошлись на том, что он одолжит мне десять тысяч франков. Жак был в отличном настроении, я, разумеется, тоже не унывал, а это значило, что потом мы отправимся выпить в любимый бар Жака – шумный, тесный, плохо освещенный подвальчик с сомнительной, или, вернее, ни у кого не вызывающей сомнений, вполне определенной репутации. Время от времени полиция совершала налеты на этот кабачок, хотя, по правде говоря, происходило это не без ведома patron Гийома, который, в свою очередь, предупреждал своих завсегдатаев, чтобы те запаслись надежными документами или не появлялись вовсе.

В тот вечер, помню, народу в баре было больше, чем обычно, стоял гвалт. Кроме постоянных посетителей, набралось много случайных гостей, которые с любопытством глазели по сторонам. Сидело несколько шикарных парижанок со своими сутенерами, а, может, любовниками или дальними родственниками, приехавшими из провинции, – кто их разберет. Дамы были крайне оживлены, пили, в основном, сами, а их спутники держались довольно скованно. Здесь, как всегда, были пузатые, очкастые мужчины с алчными, подчас полными отчаянья глазами, тонкие, как лезвие ножа, мальчики в джинсах: трудно сказать, чего они искали в этом баре – крови, денег, а, может, любви? Они сновали взад и вперед, клянчили то сигарету, то выпить, и в их глазах было что-то жалкое и вместе с тем жестокое. Не обошлось, конечно, и без les folles. Крикливо одетые, они вопили, как попугаи, обсуждая подробности последней ночи, а ночи у них всегда были сногсшибательными.

Поздно ночью один из них вырвался в бар и сообщал сенсационную новость: только что он (впрочем, они говорили друг друга «она») провел время с кинозвездой или боксером. Les folles набрасывались на вошедшего, обступали его, напоминая стаю павлинов, хотя и галдели, точно воробьи. У меня никак не укладывалось в голове, что эти мальчики были кому-то нужны: ведь мужчина, который хочет женщину, найдет настоящую женщину, а мужчина, которому нужен мужчина, никогда не согласится иметь дело с ними. Вероятно, поэтому они так громко хвастались своими победами. Среди них был один мальчик, который, как мне говорили, днем работал на почте, а ночью появлялся в баре, нарумяненный, в серьгах, с высоко взбитыми белокурыми волосами. Иногда он даже надевал юбку и туфли на высоких каблуках. Держался он особняком, и Гийом любил подойти к нему и поддразнить. Многие находили его симпатичным, а меня так прямо воротило от этой тошнотворной пародии на человека. Ведь мутит же людей, когда они видят, как обезьяна ест собственные испражнения. Людям не было бы так противно, если бы обезьяна не казалась им пародией на самих себя.

Бар находился практически в quartier от моего дома, и я, как правило, завтракал в ближайших бистро, куда по утрам, когда закрывались соседние бары, слетались эти ночные пташки. Иногда я там бывал с Хеллой, иногда один. В бар Гийома я тоже раза два-три заглядывал и однажды, сильно набравшись, даже произвел сенсацию местного значения: говорят, усиленно заигрывал с каким-то солдатом. По счастью, я почти ничего не помнил, поэтому мне ничего не стоило убедить себя, что такого произойти не могло, даже если я был пьян в стельку. Во всяком случае, меня здесь знали, и я чувствовал, что здесь спорили обо мне. Мне казалось, что я попал в странную секту, законы которой суровы и непреложны, и теперь жрецы неотступно наблюдают за мной и по особым, им одним понятным приметам пытаются разведать, есть у меня истинное призвание стать их собратом или нет.

Отправившись к Гийому, оба мы, Жак и я, уже знали о новом бармене. Бар притягивал нас, как магнит, как горящий очаг, у которого можно отогреться. Смуглолицый бармен стоял, облокотившись о кассу, рассеянно потирал подбородок и окидывал толпу нагловатым взглядом победителя. Казалось, он стоял на крутом утесе и смотрел на море, т. е. на нас. Жак сразу загорелся. Я почувствовал, как он, так сказать, сделал стойку, и мне придется все это вытерпеть.

– Наверняка тебе не терпится познакомиться с барменом, – сказал я, – ты моргни, я сразу же смоюсь.

Моя терпимость держалась на довольно шаткой основе, всего лишь на понимании ситуации, я уже сыграл на этом, когда позвонил Жаку и попросил взаймы денег. Мне было ясно, что не видать Жаку этого мальчика, и я злорадствовал. Конечно, Жак мог купить его, если тот продавался, но раз он с такой неприступностью держался на этих торгах, он без труда нашел бы себе покупателя богаче и привлекательнее Жака. Я знал, что Жак это понимает. Знал я и другое: за его пресловутой привязанностью ко мне скрывалось желание избавиться от меня, желание презирать меня так же, как он презирает всю эту армию мальчишек, без любви перебывавших в его постели. Я гнул свою линию, прикидывался, будто мы с Жаком друзья, и ему ничего не оставалось, как платить собственным унижением и подыгрывать мне. Я притворялся, что не замечаю, как ярость вспыхивает в его светлых злых глазах и беззастенчиво пользовался этим. С чисто мужской грубой прямотой я давал понять Жаку, что дело его небезнадежно, и тем самым обрекал его на бесконечную надежду. Но я понимал, что в барах такого сорта служу Жаку своеобразным забралом. Ведь я был рядом с ним у всех на виду, и даже Жак начинал думать, что пришел сюда со своим другом, что настроение у него отличное, и потому плевать на то, что подкинет ему шалый и жестокий случай – он не станет довольствоваться его телесными или духовными подачками.

– Ты не уходи, – сказал Жак, – лучше поболтаем. Я посмотрю на него издали, зато деньги будут целы и никаких расстройств.

– Интересно, где Гийом его подцепил? – заметил я.

Но этот бармен был как раз тем молодым человеком, о котором Гийом мог только мечтать, поэтому как-то не верилось, что Гийом действительно его подцепил.

– Что будем пить? – спросил он нас. По его тону я догадался, что, не зная ни слова по-английски, он понял, что мы говорили о нем, и полагал, что мы его уже обсудили. – Unefine а 1'еаи, – сказал я. – Un cognac sec, – сказал Жак.

Мы выпалили это такой скороговоркой, что я покраснел. Джованни чуть заметно улыбнулся, и я понял, что он это заметил. Жак, истолковав по-своему ухмылку Джованни, сразу же кинулся в атаку.

– Вы здесь недавно? – спросил он по-английски.

Джованни наверняка понял его вопрос, но предпочел разыграть полное недоумение, поглядывая то на меня, то на Жака. Тот переспросил по-французски. Джованни пожал плечами. – Я здесь уже с месяц, – ответил он. Я знал, что за этим последует, потупился и отхлебнул из рюмки.

– Вам, наверное, многое здесь кажется странным? – Жак с ослиным упрямством старался придать разговору игривый тон.

– Странным? – переспросил Джованни. – Но почему же?

Жак хихикнул, и мне вдруг стало стыдно, что я сижу рядом с ним.

– Здесь столько мужчин, – продолжал, задыхаясь, Жак высоким бабьим голосом со знакомыми мне вкрадчивыми нотками, таким жарким и обволакивающим, каким бывает мертвый зной, нависший над болотом.

– Здесь столько мужчин, – вздохнув, повторил он, – и почти нет женщин. Вам это не кажется странным?

– Наверное, женщины сидят дома и дожидаются мужей, – сказал Джованни и, отвернувшись, занялся другим посетителем.

– Вас, наверное, тоже ждут дома, – продолжал Жак, но Джованни ему не ответил.

– Ну, вот и поговорили, – сказал Жак, обращаясь то ли ко мне, то ли к тому месту, где только что стоял Джованни. – А ты еще хотел сбежать. Нет, я в твоем полном распоряжении.

– Ты просто неудачно взялся за дело, – сказал я,-он от тебя без ума, только скрывает это. Угости его аперитивчиком, узнай, где ему хочется купить костюм, скажи, что тебе не терпится преподнести какому-нибудь стоящему бармену свою прелестную «Альфу Ромео».

– Знаешь, неплохо придумано, – отозвался Жак.

– Вот видишь, – сказал я, – смелость города берет, это уж проверено.

– Мне почему-то кажется, что он спит с девчонками. Это должно ему нравиться. Знаешь, я слыхал про таких. Вот сволочи! Некоторое время мы молчали. – А почему бы тебе не пригласить его выпить с нами? – спросил вдруг Жак. Я взглянул на него.

– Почему мне? Видишь ли, тебе, конечно, покажется невероятным, но я тоже из тех чудаков, которым нравятся девчонки. Вот если бы у него была сестра, такая же красивая, я не отказался бы с ней выпить. А на мужчин тратить деньги я не намерен.

Жака явно подмывало сказать, что, однако, я не возражаю, когда другие мужчины тратятся на меня. Я смотрел, как он мучается, криво улыбается, понимая, что он не посмеет сказать об этом.