Собирайся, мы уезжаем - Маша Трауб

– Мамочка, у меня тут друзья, – начала оправдываться Марина.

Мать заглянула в комнату, поздоровалась, вышла.

– Мам, я денег заработала. – Марина выложила главную новость.

– Блядством? – спросила мать. Пошла в большую комнату, достала вещи из шкафа, сложила в чемодан. Порылась в сумке, выложила на телевизор пачку денег.

– Я печатала. Проверочные. На машинке. – Марина с закипающими в глазах слезами объясняла Николаю Ивановичу. Тот так и остался стоять в прихожей. – Я ждала вас. Правда. Каждый день. Сегодня – первый раз. Это из института. Однокурсники.

Николай Иванович кивал и говорил: «Ничего, ничего».

– Поехали, – сказала мать. Николай Иванович послушно вышел на лестничную площадку. Марина закрыла дверь и вернулась к гостям. Ребята сидели и тихо разговаривали. Марина взяла бутылку и налила себе полный бокал.

– Везет тебе, – сказала приятельница, – одна живешь. А мои только летом на дачу уезжают. Слушай, а можно мы у тебя сегодня останемся?

– Нет, я бы с удовольствием. Но они могут вернуться, – сказала Марина.

– Ну ладно, мы тогда поехали. А то метро закроется.

Ребята ушли. Марина помыла посуду, подмела ковер и легла спать. Она не знала, когда увидит мать снова.

Марина училась, больше не печатала – раз в месяц, день в день, приезжал Николай Иванович и привозил деньги. Сначала общались обрывками. «Как в институте? Не болеешь?» – обычно спрашивал Николай Иванович. «Да нормально, спасибо», – отвечала Марина. Иногда рассказывала про преподавателей, семинар, тему курсовой, студенческую вечеринку.

Однажды Марина не выдержала. Она не видела и не слышала мать восемь месяцев.

– Как мама? – спросила она.

– Уже все хорошо, – ответил Николай Иванович.

– Почему «уже»? Что-то случилось?

– Мама в больнице лежала. Ей операцию сделали. По женской части. Сейчас уже дома.

– Дома?

– Мы коттедж снимаем под Москвой.

– А вы сейчас туда едете?

– Да.

– А можно я с вами? – попросилась Марина.

– Ну поехали.

Марина ехала по темному шоссе и представляла мать – больную, в постели, слабую и ласковую по причине слабости. Думала, как расскажет ей про институт, про друзей, про себя. Сделает ей чай, посидит на краешке кровати, подержит за руку.

Они доехали до коттеджного поселка, подъехали к двухэтажному домику. Марине место очень понравилось. Стало даже обидно, что ни разу здесь не была. Она зашла в дом, пока Николай Иванович закрывал ворота. Разулась, аккуратно поставила ботинки в угол прихожей. Босиком пошла по комнатам, чтобы не потревожить шумом больную. Матери нигде не было. Марина зашла на кухню – мама сидела за столом, читала книгу, цедила из рюмки коньяк и курила.

– Мама? – Марина застыла на пороге. Картина, сложенная в голове – мать на высоких подушках в белоснежной постели, – не желала исчезать.

– Марина? – удивилась мать. – Что ты здесь делаешь?

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Марина осторожно.

– Нормально, а что? – опять удивилась мать.

– Он, в смысле Николай Иванович, сказал, что ты болеешь. Тебе операцию сделали.

– Ну сделали. И что дальше? Коньяк теперь не пить?

– Ну да, конечно. – Марина уже пожалела, что приехала. Завтра нужно было быть в институте к первой паре.

– Можешь лечь в маленькой комнате. Там постелено. Вторая дверь справа, – сказала мать.

– Хорошо, – ответила Марина и пошла искать комнату. Разделась, легла. За стенкой мать тихо разговаривала с Николаем Ивановичем. Была недовольна. Он возражал и доказывал. Потом голоса стихли.

Утром Марину разбудил Николай Иванович.

– Вставай, я отвезу тебя на станцию. Электричка через сорок минут, – сказал он.

– А который час? – спросила Марина, спросонья плохо понимая, где находится.

– Половина седьмого. Успеешь?

– Успею.

Они доехали до станции. Подошла электричка.

– Ты не серчай на мать. Отойдет, – сказал Николай Иванович, когда Марина встала на подножку.

– Спасибо, до свидания.

В институте в этот день староста записывала желающих пройти практику в юридической фирме. Марина записалась.

В юридической фирме, с которой договорился завкафедрой, Марину посадили помогать секретарше. Бумаги, звонки…

Марина регистрировала, носила, отвечала, перешучивалась со старшим стажером – адвокатом Максимом. Максиму было двадцать четыре. Выглядел старше. Учился в магистратуре. Носил рубашки в розовую полоску и красные галстуки. Рано начал лысеть. Жил с кошкой Дусей. Завидный жених. Из хорошей еврейской семьи. Дружил со всеми, всем нравился. Партнеры компании строили на него планы, девушки имели виды, женщины брали под крыло. Максим был обаятельным и не без артистизма.

Фирма часто устраивала коллективные выезды за город – «тимбилдинг» в подмосковном пансионате. Марину брали за молодость и способность хохотать над шутками управляющего партнера. Утром всей конторой шли в бассейн или гулять по территории. Обед за большим столом. Дружный перерыв на отдых – «тихий час». Вечером аперитив в баре, ужин, бильярд… Максим был заводилой, массовиком-затейником, тамадой и шутом в одном лице. Проигрывал партию в бильярд управляющему партнеру, держал под руку во время прогулки жену управляющего партнера, рассказывал анекдоты, картинно падал в хлорированную воду бассейна, придя в притворный восторг от белых телес главной бухгалтерши в купальнике. Жена управляющего партнера сватала Максиму в жены секретаршу Юлечку – пристроенную на теплое место дочку близкой подруги. Секретарша была молода, красива, тупа и домовита. Юлечка имела длинные вьющиеся мелким бесом черные волосы, упрямый подбородок и красивую фамилию Берн. Вся фирма знала, что Юлечка печет дивные домашние тортики с безешными башенками и кремовыми птичками, но никто ни разу их не пробовал. Максим церемонно приносил Юлечке бокал красного вина и ломал шоколадку. Юлечка улыбалась. Жена управляющего партнера, выпив дежурные сто пятьдесят ликера «Бэйлиз», требовала объявить о помолвке. Максим рассказывал очередной анекдот и приносил жене управляющего партнера очередные сто пятьдесят.

– А что пьет наша любимая практикантка? – спросил Максим, обходя по очереди сидящих в баре коллег и дойдя до Марины.

– Виски, – сказала Марина.

– О-о-о! Мариночка – вы удивительная девушка! Такое хрупкое и нежное создание предпочитает крепкий мужской напиток? Надо с вами познакомиться поближе, – работал на публику Максим.

– Я не против, – сказала Марина.

Максим схватил ее руку и поцеловал в изгиб локтя. Приглашенные музыканты заиграли танго. Максим откинул голову и протянул Марине руку, приглашая на танец. Марина слезла с барного высокого табурета и выгнула спину. Танго они станцевали перед разомлевшими от выпивки коллегами. Они бурно аплодировали, когда Максим опрокинул Марину на руке, подхватив ее ногу. Марина откинулась в последнем аккорде. Музыканты сыграли еще три популярных шлягера, песню про ежика с дырочкой в правом боку по заказу одного из партнеров – пожилого уважаемого юриста, одной ногой стоящего на пороге почетной пенсии, собиравшего коллекцию игрушечных ежей. На бис и под дружные вопли аудитории шла песня «Все, что в жизни есть у меня». Артисты раскланялись и понесли стулья в подсобку – концерт окончен. Бармен порылся в дисках и поставил Таркана – отдыхающие требовали продолжения банкета. Максим сдернул со стола шелковую скатерть и навязал Марине на талию. Поднял ее на стол и сказал: «Давай». Марина танцевала танец живота. Она умела это делать – ходили с подружкой ради смеха в танцевальную студию. Все улыбались, кроме Максима. Тот стоял, отвернувшись к барной стойке, и пил коньяк. Марина ждала, что он повернется – она танцевала для него, – но он так и не повернулся. Марина поняла, что он смотрит в зеркальную стену бара, в которой она отражалась в пяти вариантах. По номерам разошлись в третьем часу утра. Марина неловко пригласила Максима зайти в номер – посмотреть, что с батареей, почему-то не греет. Наивный предлог. Максим обещал заглянуть утром. Марина зашла в номер. Расстроилась. Представила, как Максим сейчас обнимает Юлечку. Почему-то вспомнила маму, и ей стало совсем плохо. Интересно, мать знает, что она устроилась в эту фирму? Она говорила Николаю Ивановичу, что пойдет на практику, но он мог и не рассказать – забыть.

Марина убирала с кровати покрывало, когда вошел Максим – без стука. Молча подошел, обнял, молча занялся любовью. Марина тоже молчала. Максим был ее первым мужчиной. Действительно первым. Она ловила ощущения и старалась запомнить все – его живот, плечи, руки, складки, расположение родинок, запах.

Максим ушел в шесть утра. Они так и не сказали друг другу ни слова. На следующий день Максим крутился вокруг Юлечки. Марина ловила его взгляды и не могла поймать.

– Что, понравился? – спросила главная бухгалтерша Марину за обедом.

– Кто? – спросила Марина.