Смерть Вселенной. Сборник - Роальд Даль

— Так почему, Бога ради, ты не хочешь посмотреть и убедиться?! — он снова заговорил во весь голос, и Гандербай пружинисто обернулся — его смуглое лицо сердито нахмурилось. Глаза у него были совершенно черные, он уставился на Гарри, и у того задергался тот же мускул на лице. Я вытащил платок и вытер ему пот, при этом поглаживал лоб, чтобы как-то его успокоить.

Потом мы с доктором стояли возле постели и ждали — Гандербай пристально, с напряженной сосредоточенностью смотрел на Гарри. Чтобы удержать Гарри в покое, маленький индиец сосредоточил на нем всю свою волю. Он не сводил с пациента глаз и, казалось, все время беззвучно внушал ему, чтобы тот был послушен и не испортил того, что сделано… Гарри лежал мокрый от пота, рот его подрагивал, веки то смыкались, то раскрывались, и взгляд упирался то в меня, то в простыню или в потолок, но ни разу не остановился на Гандербае. И все же каким-то образом индиец сдерживал его. Меня мутило от запаха хлороформа, но я не мог сейчас покинуть комнату. У меня появилось чувство, будто кто-то надувает огромный воздушный шар, который вот-вот должен лопнуть, а я не могу отвернуться и вынужден смотреть.

Наконец Гандербай повернулся и кивнул — я понял, что он готов действовать.

— Подойдите к другому концу кровати, — скомандовал он. — Мы оба возьмемся за края простыни и вместе оттянем ее, но очень медленно и, пожалуйста, поосторожнее.

— Не двигайся, Гарри — сказал я и взялся за простыню. Гандербай встал напротив, и мы принялись очень медленно тянуть простыню, одновременно приподнимая ее вверх над Гарри. Ужасно запахло хлороформом. Помню, я попробовал не дышать, но когда терпеть стало невмочь, начал понемножку втягивать в себя воздух, чтобы пары не доходили до легких.

Открылась грудь Гарри — вернее, скрывающая ее полосатая пижама: вот я увидел белый, аккуратно завязанный шнурок на его брюках. Чуть дальше показалась пуговица, перламутровая — да, на моей пижаме такой пуговицы не было. Гарри весьма утонченная натура, подумал я. Странно, до чего глупые мысли приходят в голову в напряженный момент — ясно помню, как подумал об этом, увидев перламутровую пуговицу.

Кроме пуговицы, на животе у него ничего не было.

Мы потянули простыню быстрее, открылись брючины, ступни Гарри, и, отпустив материю, мы позволили простыне упасть на пол.

— Не шевелитесь, — произнес Гандербай, — не шевелитесь, мистер Поуп, — и с этими словами начал внимательно оглядывать Гарри сбоку и под ногами.

— Необходима осторожность. Змея может быть где угодно, например, залезть в пижамную брючину.

Едва индиец произнес это, как Гарри живо поднял с подушки голову и уставился на свои ноги. Это было первым его движением. Вдруг он вскочил, встал на постели и поочередно, с яростью потряс в воздухе ногами. В ту минуту мы с Гандербаем подумали, что он укушен. Индиец потянулся к своей сумке за скальпелем и жгутом, но Гарри перестал прыгать, уставился на матрац и вскричал:

— Его тут нет!

Гандербай выпрямился, тоже глянул туда, потом снизу вверх на Гарри. Это было правдой. Укуса он не получил, да и не получит, крайт не убьет его, и вообще все будет чудесно. Но, казалось, никто не почувствовал себя лучше.

— Мистер Поуп, вы вполне уверены, что змея вообще здесь была? — в голосе Гандербая прозвучал сарказм, в обычных условиях он бы этого никогда не допустил. — Вы не думаете, что это могло вам присниться — а, мистер Поуп? — Видя устремленный на Гарри взгляд индийца, я понял, что этим сарказмом он не желает его обидеть. Доктор просто снял с себя нервное напряжение.

Гарри стоял на постели в полосатой пижаме с проступившими на щеках красными пятнами и злобно смотрел на Гандербая.

— Ты называешь меня лжецом?! — крикнул он.

Индиец стоял абсолютно спокойно и продолжал глядеть на Гарри. Тот шагнул вперед по постели — глаза его сверкали.

— Ты, гнусная индийская крыса!..

— Заткнись, Гарри! — сказал я.

— Ты грязный черномазый…

— Гарри! Замолчи сейчас же! — ужасно было слушать все это.

Гандербай вышел из комнаты, будто никого в ней не было; я пошел следом и уже в холле положил ему на плечо руку.

— Не слушайте Гарри. Все это повлияло на него, он не знает, что говорит.

Мы спустились с балкона на стоянку и подошли в темноте к его старенькому «моррису». Он открыл дверцу и сел за руль.

— Вы работали прекрасно, — сказал я. — Большущее спасибо, что приехали.

— Все, что ему нужно — хорошенько отдохнуть, — спокойно, не глядя на меня, произнес индиец. Завел мотор и уехал.

ДЖЕКИ, КЛОД И МИСТЕР ФИСИ

Этот день обещал быть особенным, и поэтому мы оба проснулись рано. Я отправился на кухню бриться, а Клод быстро оделся и вышел из дома, чтобы позаботиться о соломе. Из окна кухни было видно, как солнце поднимается из-за деревьев, растущих на вершине горного хребта на противоположном конце долины.

Каждый раз, когда Клод проходил мимо окна с охапкой соломы, я глядел на него поверх зеркала и видел напряженную гримасу запыхавшегося человека, большую конусообразную, клонящуюся вперед голову и изрезанный глубокими складками лоб. Подобное выражение лица я видел у него лишь раз — в тот вечер, когда он делал предложение Клариссе. Но сегодня он был взволнован до такой степени, что даже расхаживал как-то странно, ступая чересчур мягко, будто бетон вокруг заправочной станции слишком горячий для его босых ступней. Одну за другой он укладывал в заднюю часть автофургона охапки соломы, устраивая удобное местечко для Джеки.

Затем Клод пришел на кухню, и я смотрел, как он ставит на плиту котелок и начинает в нем помешивать. У него была длинная металлическая ложка, которой он непрерывно помешивал, пока жидкость собиралась закипать. Чуть ли не каждые полминуты он наклонялся и совал нос в противный, сладковатый парок, поднимавшийся над котелком, где варилась конина. Вот он принялся опускать в котел приправу — три очищенные луковицы, несколько молодых морковок, горсть жгучих крапивных макушек, ложечку мясного соуса, двенадцать капель масла тресковой печени… И все это делалось очень нежно, кончиками больших и толстых пальцев, будто имеющих дело с венецианским стеклом. Взяв из холодильника немного фарша из конины, он отмерил одну порцию в миску Джеки и три порции в другую, и как только суп был готов, поделил его между обеими собаками, наливая поверх фарша.

Именно эту процедуру я наблюдал каждое утро в течение последних пяти месяцев, но никогда она не проделывалась столь напряженно и сосредоточенно. Полное молчание и не единого взгляда в мою сторону, а когда Клод повернулся и вышел за собаками, казалось, даже затылок и плечи говорят: «О Господи, пусть все обойдется — не допусти, чтобы именно сегодня я сделал что-то не так».