Сердце-Камень. История о Ните Какот Амундсен, Камилле Карпендейл и Руале Амундсене - Эспен Итреберг

влачил жалкое существование одинокого скитальца, частично находящегося за пределами чукотской общины. Да и во время своего пребывания на борту Какот дистанцировался от общества, несмотря на то, что жил бок о бок с норвежцами, – и было бы несправедливо утверждать, что они плохо с ним обращались. Он так и не выучил больше пары слов на норвежском, да и норвежцы плохо знали чукотский. Команда, кажется, любила Какота за его общительность, но нельзя сказать, что он был безоговорочно принят ею в свою среду и всеми уважаем.

Какот. 19 апреля 1921 г.[40]

Возможно, постоянная жизнь одной ногой вне общины может объяснить, почему Амундсен позже писал, что «Какот, действительно, казался мне каким-то грустным»[41]. Помещенная здесь фотография Какота была сделана на борту «Мод» в апреле 1921 года. Прошло около четырех месяцев с тех пор, как Амундсен взял под опеку Ниту. Какот остался на корабле. Он был юнгой, поваром и разнорабочим, но уже не был отцом.

Камилла

Вдоль побережья Чукотки простирался санный путь. По нему ездили все: оседлые береговые и кочующие оленные чукчи из континентальной части Чукотки, русские и западные торговцы, взрослые и дети. Путь проходил то по равнинной открытой территории, то по горному району, где скальные массивы, как мыс Сердце-Камень, возвышались над водой. На плоском ландшафте следы тянулись по гальке, окруженной льдом, и дальше по узким песчаным косам. Затем дорога вела в горы и вглубь континента, через толщи вечного снега, прежде чем снова спустится к морю. Зимой важно было держаться санного следа: резкий порыв метели – и он исчезал. Некоторые ехали коротким путем по морскому льду, который формировал причудливый узор из ломаных линий и торосов. Однако путешествовать легче было в короткие летние месяцы, поскольку впечатанные в землю следы не исчезали годами и указывали дорогу путнику[42].

Чукчи обитали в этих местах с каменного века: оленеводы-кочевники из внутренних частей полуострова и оседлые береговые чукчи в районах, где проходила санная трасса. Чукчи всегда стояли особняком, их язык совершенно отличался от языка как соседних азиатских народов, так и инуитов, живущих в районе Берингова пролива. Когда русские, начиная с XVII века, стали всерьез интересоваться полуостровом, для чукчей началось новое время. Это был период не только военных столкновений с пришельцами, но и относительно мирного сосуществования, в котором было место и для торговли. Лучшей защитой чукчей во время русской колонизации была сама их земля – настолько пустынная и отдаленная, что из Москвы было трудно ею управлять. Береговые чукчи жили по всей территории вдоль Северного Ледовитого океана небольшими поселениями, состоящими из семейных яранг. Эти семьи могли собираться в группы, но при этом никак не были организованы. В начале XX века им приходилось считаться с властью русских лишь в немногих небольших поселениях Чукотки, но в остальном они сами управляли своей жизнью и не подчинялись никаким царским указам и распоряжениям. Когда «Мод» вмерзла у мыса Сердце-Камень, Чукотка была частью России по большей части номинально[43].

При этом побережье Чукотки и территория, прилегающая к Берингову проливу, были в то время местом встречи многих народов, культур и языков. По санной трассе путешествовали не только береговые чукчи и оленные из внутренних частей полуострова, но также русские и западные торговцы. В этой сложной местности, суровых природных условиях санная трасса – лучшее место встреч с целью торгового обмена. Сюда приходили оленные чукчи с мехом и кожей. Береговые же привозили с собой кости и усы китов, моржей и, реже, мамонтов. Торговцы путешествовали по санной трассе между факториями и привозили чай, сахар, табак, оружие и консервы. Иногда заходили морские суда – искали и находили здесь людей для работы. Все собирались в деревянных домиках и палатках, по вечерам сидели при свете и густом жаре от жировых ламп, слушая завывания ветра снаружи. Общение проходило на смеси разных языков: английского, русского и чукотского, или же при помощи жестов и мимики. Потом делились пеммиканом и печеньем, которые приносили торговцы, или ели чукотскую еду: рыбу, мясо тюленей, моржей, оленей. Можно сказать, что вдоль санной трассы сформировалась некая особая культура гостеприимства. Если приходили незнакомцы, то им давали еду и жилье, не прося ничего взамен, кроме новостей: где в этом районе находятся торговые суда, как прошла великая война в Европе, какими людьми на самом деле были большевики, захватившие в последнее время власть на западе в больших городах.

«Западными» на Чукотке называли людей, прибывших издалека; некоторые из них были выходцами из Скандинавии, другие – из Великобритании, Канады и с Аляски. C конца XIX века их сюда привлек китобойный промысел, позже – добыча золота и перспективы торговли. Ближайший помощник норвежцев на Чукотке был родом из Австралии. Кларендон Колсон Карпендейл, которого все звали Чарли[44], в молодости уехал из дома и принял участие в англо-бурских войнах в Южной Африке. Затем он услышал о золотой лихорадке в районе города Ном на Аляске и отправился туда в первые годы ХХ века. Чарли оказался в потоке предприимчивых и неугомонных людей, следовавших в приступе золотой лихорадки на север американского континента, к Клондайку, а затем к Ному. Немногие разбогатели – Карпендейла среди них не было. Он оказался в числе тех, кто, посмотрев на запад через Берингов пролив, подумал, что на Чукотке тоже может быть золото.

Золота не нашлось, но торговые возможности оказались хорошими. Чукчи и инуиты, жившие в районе Берингова пролива, нуждались в товарах, которые чаще всего поступали от западных торговцев, перешедших через пролив. Чарли Карпендейл обосновался на мысе Дежнева. Он стал гражданином России и основал здесь свой торговый бизнес.

Чарли был одним из тех, кто сделал районы, прилегающие к Берингову проливу, местом встреч представителей разных северных народов в начале ХХ века. Здесь протекла смешанная, мультикультурная[45], жизнь. На мысе Дежнева Карпендейл женился на чукчанке Пангае Тонаник, которую все звали Джесси. «Продуктами» их встреч, местом которым был Берингов пролив, были девять детей. Им дали «западные имена»: Ирма, Лео, Эва, Молли, Джон, Лили, Милли, Лола и Камилла Карпендейлы.

* * *

Зимой члены экипажа «Мод» много раз ездили в дом Чарли Карпендейла на мысе Дежнева, а также поддерживали с ним письменную связь. Он помогал норвежцам, поставляя им припасы, новых собак и корм для них, использовал свое влияние в районе, чтобы помочь членам экипажа во время путешествия, и заказывал