Голос жизни - Нина Горланова

- У нас все рассчитано - целый предвыборный штаб над этой идеей думал...

- Уж до того, бедные, в гороскопы верят, что, срать идучи, в гороскоп смотрят: добро ли высерется, - сказал сокрушенно Гамлет.

Елизавета и Кирюта хором защищали Людовика: мол, Протопоп Авваккум-то жил до выборов, задолго, непросвещенное было время. Кирюта закончила:

- Ой, че это мы здесь заболтались, все ведь уже! - и она высоко взметнула ногу в балетном па, потом сделала "комплимент" широко разведенными руками и убежала. Мелкими кукольными шажками. Ну, Гамлет тоже решил сегодня напоследок внести свой блеск: искосившись, наподобие подбитого самолета, он совершил несколько корявых рывков сразу в разные стороны, со свистом махая ручищами перед испуганной Елизаветой. "Оревуар", - и он сделал такой книксен, оттопыривая свитер, словно сам себя убеждал: ну, это все пройдет, все гороскопы-хреноскопы, выборы-шмыборы... или я уйду отсюда.

* * *

Ольгуша часто говорила, что каждой русской женщине она бы поставила памятник! Гамлет пару раз пытался ее образумить:

- Памятник! Ты представляешь, какая это тяжесть - значит, опять мужики должны этим заниматься... значит, они свою работу бросят, конечно, на женщин. И тем еще будет труднее. Ты хоть обдумывай - секунду перед этим! Она нужна нам - твоя постаментизация России? Иди монументизация.

При подходе к редакции Гамлет встретил еще одну женщину, которую надо бы воспеть в бронзе. Это была Григорьевна. За пять минут она ему рассказала всю свою жизнь - пробежала через фронт, институт, замужество, бесплодие от фронтового ранения осколком, две операции и вдруг везение на пенсии - муж стал проектировать катера для новых русских! За первый проект получил десять тысяч: жили бы на эти деньги! Но убили его нечаянно - во время перестрелки двух крыш...

- Теперь две клумбы разбила во дворе и приглядываю за вашей газетой. Пою еще в хоре ветеранов... - и она измученно-счастливо посмотрела на Гамлета.

Он подумал: Григорьевна относится к "Голосу жизни" как к третьей клумбе - видимо, число три всегда будет теребить человека, взывая к воплощению.

Когда вошли в вестибюль, Григорьевна вступила в разговор с охранником Тимофеем. А он был не против, чтобы у него еще одна мать появилась, поэтому оживился, засветился, привычно стал жаловаться на кроссворд:

- Сдурели совсем! Вот позиция семь по горизонтали: "удочковый злак"...

Он стоял, как палеолитический идол, опираясь на груду коробок.

Григорьевна с укором посмотрела на Гамлета; когда вы смените составителя кроссвордов, который подписывается "Полюсов"!

- Бамбук-то видели? - Гамлет пытался здравость какую-то внести в разговор, расчистить русло беседы, чтобы не прыгать по выступающим камням. Он тон взял такой, разумно-плавный: - Бамбук - злаковый, ствол - как у пшеницы, с узлами. Это и есть злак для удочек.

Тимофей попытался свести все к шутке, т.е. схватил кисть Гамлета и стал закручивать за спину. Началась возня, одна коробка с грохотом упала под "ой-ой" Григорьевны, Тимофей сказал, вытирая пот испуга с каменистой челюсти:

- Значит, так: резво схватил эти коробки и понес в редакцию. Я не обязан их охранять. Ваш Грицько забогател, что ли, новую оргтехнику нарыл.

"Без разминки не останешься", - нашел еще что-то хорошее в этом часе Гамлет, бегая по лестницам с коробками. "Холестерин со страшной силой уходит в никуда". Впрочем, вместе с ним вскоре забегали все редакционные мужики: Витя, Федор и Валерик. Но только у Гамлета Людовик спросила:

- Очень устал?

- Нет, - молодецки округлил он свирепую грудь и подпустил в голос воинственности.

- Тогда поноси мена на ручках, - жалобно воззвала Людовик.

- Вдруг... я тебя от счастья уроню или чересчур прижму горячо что-нибудь хрустнет, а ты, конечно, застрахована, где же я возьму расплатиться, - заспотыкался он.

Стал тут думать обо всем сразу: так и должно быть, что его все любят, а жена даже не хочет по утрам физкультуру делать, я вон еще какой, надо от Игната отвлечься, носки бы купить, трусы, у Кремля все уходит на войну в Чечне, уровень жизни падает, но кое-что еще поднимается...

Люда, порожденье бури, образ твой, как свет в окне, твои кудри прорастают в сердце мне... Пора, пора постричься. В последние два года стригся он у старшей дочери Инны. Она была уже год замужем за капитаном милиции, второй раз уже бросившим пить. Тяжело носила, два раза лежала на сохранении... Удобно ли ее сейчас дергать?

Через месяц ей рожать. Муж ее, Алексей, круглые сутки на работе операция идет, как ее, - "Вихрь-антитеррор". Он весь в этом вихре. Эти доводы остановили разбегание мыслей по радиусам во все стороны...

Пока думал, глаза вылущивали ошибки, а руки тщательно перечеркивали ненужное. Влетел лощеный, красивый, но уже с налетом звероватости Федя:

- Слово "ошуюю" с двумя ю! Этому в начальной школе учат, - тут выбритая челюсть вынеслась у него в сторону на пять сантиметров.

Когда он вышел, Кирюта, вспыхнув какой-то юностью, сказала:

- Ты понимаешь, в чем дело? Почему он не может нигде работать - только у своей мамы - под крылом!..

Гамлет деревянно произнес: мол, да, такие академики тут собрались. Вдруг Кирюта, как какой-то народный фигурант, завелась, причитает:

- Целый год я с ним возилась, ой! Вместе с Людою-Людовиком... Из наркоты его вытаскивали... да на дачу-то вываживали. Вывозили, в общем, -сказала она вдруг в конце голосом нормального учителя. - А на даче-то он больше вытаптывал, чем выпалывал.

Гете советовал для успокоения десять раз провести внутри рта языком по кругу. Леви ему резонно возражал: лучше представить бескрайнее синее море. А Гамлет Эльбрусович всегда произносил про себя тосты в таких случаях. "У нас часто не хватает терпения ждать, когда мозаика жизни сложится во что-то осмысленное. Я-то думал: почему сильный и умный Федя, атлет, - тут он представил себя перед шумящим застольем, все кричат "дальше, дальше!" - ...атлет душой и телом, и вдруг он бывает каким-то подмененным, рисунок движений у него... почеркушки какие-то, а не рисунок, когда он в такой состоянии - потрескивающем. Так выпьем же за то, чтоб мы поспевали к точке сборки мозаики!" И тут, конечно, восторженные крики, перезвон сотен бокалов. И Гамлет, как после глубокого сна, плотного и влажного, как хороший сыр, очнулся на словах Кирюты:

- ...но иногда же бывает, что Федя вроде извиняется в виде слов: "Какой тяжелый день был! Из-за этих дураков столько я наговорил! Много их валилось сегодня: и по телефону, и по электронке, и так".

После обеда пришел фотограф Рауф. Утром его посылали на пожар. Фотографии-то он принес, а рассказ о событии словно рассыпал по пути, а потом - донес до редакции и вывалил. Он так рассказывал: "Ну вот здесь... огон... прошел сквозь потолок (жест рукой), чудесным образом пробегал до стены и прогрыз ее напротив постели... откуда и начался он сначала от сигареты". Было видно, что каждое слово для него - это фото, и так целую кипу картинок все увидели. Но даже сама Людовик его не понимает! И так он с трагичным выражением стрекозиных очков ушел в угол и застыл. Но Людовик знала, как с этим бороться:

- Хорошие фографии! Мы тебе премию выпишем. А ты, Гамлет, перескажи это своими словами - всю огненную историю.

Тут Гамлет, конечно, миниатюру выточил, начинающуюся с медленного завитка об уникальности человеческой жизни и соскользнувшую в мощный аккорд против курения в пьяном виде в постели. Подумал и размашисто надписал заголовок сверху: "Дело табак". Людовик прочла, сняла очки и пропела:

- Ну-ка я посмотрю на того, кто это написал! Можно, я вслух прочту.

- Лучше пропой, - сказал расслабленный Гамлет.

- Наймем композитора, оранжируем, - добавила Елизавета. Людовик без очков видела вместо Гамлета большой бурый блин, навроде коровьего, но изо всех сил показывала свои глаза-планеты. "Это какие-то великолепные астрономические явления, а не глаза", - думал Гамлет. Он сел так, чтобы лучи из ее глаз совсем-то уж не разили в его мужское средоточие. Ну а Ольгуше вечером об этом ни слова, а только про то, как Людовик сняла очки; мол, посмотрю я на этого гения.

- Да-да, - жена Гамлета закивала головой. - Скоро будет говорить, что ты выше Платонова, выше Шекспира! Завтра так и скажет. А потом что?

Еще минуту назад Ольгуша ходила грузно, через силу, а теперь вдруг залетала, что было само по себе нехорошим признаком. Ладно бы запорхала, с помощью незримых ангельских крыл, - нет, сейчас она явно заносилась на метле. Схватила лак, стала красить ногти на ногах. Гамлет и дочери в очередь завозмущались:

- К кому ты собралась на ночь глядя?

- Мама, лак такой дорогой, кто твои ноги увидит в ноябре!

Она ответила, куртуазно гоня воздушную волну тетрадкой на блиставшие ногти:

- К Галине Дорофевне, завучу нашему! У нее муж в больнице, она боится ночевать одна. А сын в Америке, в аспирантуре.

- А твои крашеные ногти Галину Дорофеевну, конечно, взбодрят! загрохотал Гамлет, у которого брови стали разрастаться, а один глаз выпучился, как небольшой глобус, а другой ушел в глубь черепа и стал сиять, как злобный бисер. Только чувство вкуса удерживало его, чтобы не крикнуть: "3арежу!" Дочери перешептывались: "Весь Кавказ затрясся! Такие счас камнепады там ревут", - и они уселись поудобнее на диване, чтобы наблюдать геологические подвижки в семье.