Мститель - Михаил Финкель

Мало ли как жизнь сложится. Я подумала, что не имею права от тебя это скрывать.

Знай, что по закону Моисееву ты рожден иудеем, и это вера моя, и всех предков твоих. Но настоящий отец твой не из сыновей Израиля, хоть он порядочный, прекрасный человек, который все эти годы любил меня.

Конечно, воля твоя сынок, как поступить, но я бы все-таки посоветовала тебе встретиться с твоим настоящим отцом и познакомиться с ним. Насколько я знаю, он будет очень рад этой встрече.

Прости меня за все грехи мои, если что было не так в жизни. Не знаю, будет ли еще возможность написать тебе, и молю Г-да, чтобы ты получил это мое, видимо, последнее письмо. Да хранит тебя Г-дь, помни, что я всегда тебя любила и люблю, и там, в мире истинном, у престола Г-да, буду вечно молить Его о тебе, и о твоем благополучии.

А ты береги себя, не рискуй напрасно и не полагайся на чудо. Время сейчас опасное, люди злобные и совсем потеряли страх Б-жий. Я знаю, что ты захочешь бросить все и сразу приехать ко мне, но я не хочу этого. Не хочу, чтобы ты видел меня больной и переживал. Прошу тебя, приезжай потом. Не сейчас.

И женись, сыночек мой, прошу тебя, не откладывай… Не стоят все девки мира хорошей жены и хороших детей. Найди жену хорошую, такую же, как твоя бабушка Сара. Верную, добрую и любящую…

Целую тебя крепко, крепко.

Твоя мама.»

Виктор прижал письмо к губам и поцеловал его. Он медленно сел на корточки и разрыдался, как маленький ребенок. Перед глазами пролетела вся жизнь. От первых младенческих воспоминаний молодой и красивой мамы до последних кадров прошлого лета, когда он отпросился в отпуск домой.

– Г-ди, Б-же мой, что же Ты делаешь… Что Ты делаешь и зачем тебе это надо? Зачем? Забираешь самых лучших людей… Мамочка, мамочка… – шептал он как безумный и плакал.

Вдруг на кухне зашипела вода, переливающаяся на огонь. Виктор медленно встал и снял ведро с огня. Затем, как в тумане, он помылся, переоделся и машинально собрал все свои вещи. Ненужное выкинул. Вроде все было сделано. Затем достал из планшета чистые листы бумаги и сел писать родителям письмо. Написал все, как было. О том, что жив и здоров, о том, что друг его Павел Блинов помогает ему во всем, о том, что с едой перебоев нет, несмотря на тяжелое положение в городе. Написал, что работает на неопасной штабной работе. Перекладывает, мол, бумажки из стола в ящик и наоборот, да рапорты строчит. О планируемом переезде на Юг России не написал ни слова.

– К чему родителям нервы портить? Перееду на новое место и напишу.

И тут шальная мысль пронеслась в его голове:

– А может, к родителям? Бросить все и к ним? Мать больна! А ты едешь чёрти куда чёрти зачем?

Но тут же он вспомнил мамины слова из письма: «Я знаю, что ты захочешь бросить все и сразу приехать ко мне, но я не хочу этого. Не хочу, чтобы ты видел меня больной и переживал. Прошу тебя, приезжай потом. Не сейчас». Мать была очень упряма, и он знал, что она бы очень хотела, чтобы он послушал её совета и не приехал. Скрепя сердце он решил подчиниться.

Закончив писать, он вложил письмо в конверт, написал адрес и отнёс его к соседке, чтобы та отправила, щедро заплатив ей при этом. Виктор вернулся к себе и распечатал второй конверт. Милый почерк и буквы с завитушками.

«Дорогой Витенька!

Мы с мужем спешно уехали в Екатеринодар. Он будет теперь служить в новой, формирующейся на Юге России армии. Я буду тебя ждать дорогой мой! Жизнь моя потеряет всяческий смысл без тебя. Только ты вносишь в нее смысл. Я думаю о тебе постоянно и живу лишь ожиданием нашей встречи. Не медли, дорогой мой. Пашенька во всем поможет тебе! Он хороший, добрый, глубоко порядочный и верный тебе человек! Да ты и без меня это все знаешь. В голове такой сумбур от всего происходящего.

Удачи тебе, родной мой! Жду тебя! Приезжай скорее!

Твоя В.»

Виктор печально улыбнулся и вдруг в дверь постучали. Это был Паша.

– Ну-с, господин капитан, готовы ли Вы навестить Вашу больную тётушку, проживающую на Юге?

– Готов, Паша.

– Ну, и прекрасно. Вот тебе сопроводительное письмо, разрешающее тебе покинуть расположение полка сроком на две недели. Все сделано как надо. На всякий случай. Без этого сейчас нельзя. Так-с. Где твой чемодан? Одевайся.

Виктор надел фуражку и шинель. Перекинул портупею и застегнул ремень с кобурой. Положил перчатки в карманы.

– Не спеши, Витя. Присядем на дорожку.

Сели на кухне молча.

Павел встал, перекрестился, и, обведя стены взглядом, сказал:

– Пора! Таксомотор ждёт.

Сцена 4

Волны сильно били и качали старый пассажирский корабль «Мельбурн». Люди стояли на палубе, из последних сил держались за холодные железные перекладины, многих тошнило. Шолом стоял спокойно и не отрываясь смотрел на серую бушующую воду. Серая пена гуляла по волнам, то поднимаясь, то исчезая. Вокруг в основном были солдаты. Сотни французских шинелей, так осточертевших Шоломy за годы войны. Да и сам он был одет в эту же французскую форму. Все эти люди, так же как и он сам, были гражданами России, волею судьбы оказавшиеся во Франции в 1914 году и изъявившие желание воевать с немцами. Все они вступили добровольцами в армию Франции и прошли ад мировой войны, а теперь, узнав о революции на родине, решили вернуться в Россию. Кого тут только не было! Русские, поляки, литовцы, латыши, евреи.

Корабль сильно тряхануло, и Шолом вздрогнул от неприятного чувства.

– Страх… Я всю жизнь боролся с этим страхом. Со страхом потерять жизнь, – подумал он и усмехнулся. – Наверное, для того, чтобы победить его, я ушел добровольцем на фронт, на следующий день после того, как женился на Хане! Хотя не только из-за этого, наверное… Не хотелось, чтобы говорили, что евреи отсиживаются дома, пока христиане льют кровь. И, оставив молодую жену, я ушел на войну… Бедная Ханале[7], досталось ей со мной! А теперь я тащу её в Россию! Ну да ладно, пусть отдохнет в каюте пока. А я тут постою.

Шолому вспомнились вдруг его служба во французской армии и его отряд из одних евреев, где все говорили на идишe… Вода залилась на палубу и отвесила Шолому пощечину, намочив воротник.

Он лишь усмехнулся в усы.

Когда-то очень давно, еще ребенком, мачеха его облила водой, и он заплакал от обиды. А теперь вода была благословением по сравнению с артиллерийскими обстрелами,