Санкта-Психо - Юхан Теорин

— Доброе утро, Ян! Патрик Хёгсмед из клиники Санкта-Патриция. Я вас не разбудил?

Голос энергичный, напористый.

— Нет-нет… ничего страшного, — сказал Ян и поморщился, настолько хрипло и вяло прозвучал его ответ. Он плохо спал, снились странные сны. Была ли во сне Алис Рами? Он не уверен… какая-то женщина была, она стояла на сцене в темной меховой шубке, а потом спустилась в огромный ящик…

Главврач вернул его к действительности:

— Хочу вам рассказать — мы в «Полянке» поговорили вчера немного после вашего ухода… то есть я и персонал школы. Очень полезный разговор. Потом я вернулся в клинику, подумал, поговорил с руководством… в общем, мы приняли решение.

— Да?

— Я хотел спросить: можете ли вы приехать? Обсудим условия… и хорошо, если бы вы приступили к работе уже в этот понедельник.

Жизнь иногда меняется мгновенно. Три дня спустя Ян вернулся в Валлу — город, которому предстоит стать его новым домом. Но с домом пока что не складывалось.

Он стоял в тесной прихожей. Квартира забита мебелью и большими картонными коробками. Трешка в одном из немногих многоквартирных домов.

— Жильцы у нас в основном пожилые. — Между штабелями коробок к нему пробралась тетушка с серебряными волосами. Такая маленькая, что Яну пришлось наклониться. — Семей с детьми почти нет… все тихо и мирно.

— Хорошо… — Он прошел в комнату.

— Четыре тысячи сто, — сказала хозяйка. — Контракт второй руки, сами понимаете. Я почти ничего не добавляю к тому, что сама плачу, так что торговаться бессмысленно… зато квартира полностью меблирована.

— О’кей.

Полностью меблирована? Мягко сказано. Скорее, замеблирована. Ян никогда не видел столько барахла в одной квартире. Стулья, шкафы и комоды стоят вдоль стен, как солдаты в строю. Больше напоминает мебельный склад, чем квартиру. В какой-то степени это и есть мебельный склад. Мебель и картонные ящики принадлежат сыну этой тетушки, а он сейчас живет в Сундсвале.

Ян открыл буфет в кухне — батарея бутылок из-под рома, коньяка, водки и разнообразных ликеров. Все пустые.

— Это не мои, — быстро оправдалась хозяйка. — Остались после предыдущего жильца.

Он закрыл дверцу буфета:

— А кладовая есть на чердаке?

— Там стоят велосипеды внуков. Значит, вы заинтересовались?

— Так… немного.

Он уже говорил с квартирным бюро — в этом месяце свободных квартир не будет, а срок ожидания контракта первой руки больше полугода. В рубрике «Сдается» в местной газете нашлось только одно объявление — эта самая сверхмеблированная квартира.

— О’кей, я согласен, — сказал он.

Поев, Ян сел на поезд в Гётеборг. Взял из мастерской свой старенький «вольво», доехал до магазина ИКЕА и купил несколько картонных ящиков.

За выходные погрузил свою собственную мебель на прицеп и отвез на свалку. Ему уже тридцать, но у него почти ничего нет. Никакой собственности. И почти ничего, что ему хотелось бы сохранить, к чему бы он был привязан. Что ж… это тоже своего рода свобода — ничего не иметь.

Переехав в трехкомнатную, он распихал по углам хозяйкины коробки и картонки, что-то спрятал в гардероб, за диван и под диван. Более или менее похоже на дом.

Он захватил свой наклонный мольберт. И почти двести листов комикса о герое, которого назвал Затаившимся. Он мусолит эту серию уже пятнадцать лет, но пообещал себе — здесь, в Валле, закончит ее. Финал уже виден: Великая битва Затаившегося с его врагами — Бандой четырех.

Понедельник девятнадцатого сентября выдался ясным и солнечным, даже бетонная стена вокруг Санкта-Психо выглядела не так мрачно. В четверть девятого утра Ян во второй раз прошел через стальные ворота.

Его принял главврач. С глазами у него на этот раз все в порядке, взгляд внимательный и даже пристальный.

— Поздравляю с первым рабочим днем, Ян.

— Спасибо за доверие, докт… Патрик.

— При чем здесь доверие? Вы оказались лучшим из соискателей.

И опять они прошли через анфиладу запертых дверей — на этот раз в отдел кадров. Ян подписал несколько бумаг. Теперь он — сотрудник клиники судебной психиатрии Санкта-Патриция.

— Вот и все, — пожал плечами Хёгсмед. — Пойдем теперь на ваше рабочее место?

— С удовольствием.

И опять через ряд дверей, опять через стальную калитку в грозной бетонной стене. Ян не удержался, чтобы не обернуться на Патрицию. По пути Хёгсмед прочел маленькую лекцию:

— Учреждение основано в конце девятнадцатого века, причем сразу было построено как больница для умалишенных… потом название сменилось. Здесь, кстати, широко применяли лоботомию и принудительную стерилизацию… но теперь все перестроено и модернизировано.

Ян машинально кивал, осматривался украдкой. Едва отошли от стены, поднял голову и опять увидел зарешеченные окна верхнего этажа. Он сразу вспомнил Рами и почему-то еще одно имя, названное таксистом: Иван Рёссель.

— А больные только на верхних этажах? — спросил Ян. — Или распределены по всему корпусу?

Хёгсмед предостерегающе поднял руку:

— Мы никогда не обсуждаем эти темы.

— Понимаю, — спохватился Ян. — Конечно, конечно… само собой. Я и не собирался ничего спрашивать о каком-то конкретном больном… просто интересно, сколько же их?

— Больше ста. — Главврач помолчал немного и продолжил уже не так жестко: — Интерес ваш мне вполне понятен… это очень по-человечески. Мало кому приходится близко сталкиваться с психиатрической клиникой.

Ян промолчал.

— Насчет нашей работы могу сказать вот что, — продолжил доктор. — Она далеко не так драматична, как многие представляют. Business as usual… обычная работа. В основном обычная. У большинства наших больных тяжелые психические расстройства, травматические переживания, навязчивые идеи. Потому они и здесь. Но! — Хёгсмед вновь поднял указательный палец. — Но! Это вовсе не значит, что больница забита выкрикивающими что-то нечленораздельное, вопящими и плачущими людьми. Наши больные спокойны и вполне способны на контакт. Они знают, почему они здесь, и я бы сказал, они этим довольны. У них не возникает даже мысли о побеге… ну, может быть, не у всех, но у подавляющего большинства. — Он открыл калитку детсада и задержался. — Могу сказать еще одно. Многие из наших больных страдают наркоманией, поэтому в клинике никакие препараты не используются.

— Вообще никакие? А лекарства?

— Лекарства мы применяем, но только по назначению врача, и они раздаются в строго определенных дозах… мы также ограничиваем телефонные контакты и сидение у телевизора.

— Развлечения запрещены?

— Ну что вы… бумага, карандаши без ограничений. Многие пишут или рисуют. Есть радио, большая библиотека… музыка, само собой.

Ян тут же вспомнил Рами с гитарой.

— И я уже говорил: если у наших пациентов есть дети, мы поощряем регулярное общение. И сами больные, и дети нуждаются друг в друге… чувство защищенности, семейные ритуалы, распорядок дня… У них в жизни не так много этого…

Хёгсмед открыл дверь и опять поднял указательный палец.

— Распорядок дня — решающий фактор в жизни человека. Так что можете себе представить важность вашей работы.

Ян кивнул. Важная работа, продуманный распорядок.

За дверью кто-то пискнул и послышался заливистый смех.

Ян шагнул в дверь.

У него было прекрасное настроение. Он совершенно успокоился. Когда предстояла встреча с детьми, у него всегда было прекрасное настроение.

В Нордбру Ян жил в паре километров от детского сада. Дорога шла через парк. Впрочем, это был парк только по названию. Настоящий лес — густой ельник, низкие холмы, обжитое птицами глубокое озеро в низине. Обычно он ездил на работу на велосипеде, но когда был запас времени, предпочитал идти пешком, а в свободные дни гулял в лесу. Он знал все тропинки и проселки, иногда забирался на холм и долго смотрел на бурную птичью жизнь на озере.

И во время одной из таких прогулок он обнаружил заброшенный бункер.

Бункер был вмурован в склон горы со стороны озера. Никакая тропинка к нему не вела, а сейчас, осенью, его почти невозможно было заметить — похоже на земляной холм, засыпанный ветвями, хвоей и багровыми кленовыми листьями. Но Ян, случайно оказавшись рядом, увидел кусок ржавого швеллера. Раскидал листья и землю — железная дверь в бетонной скорлупе, низкая, не выше метра. Гостеприимно приоткрыта. Он решил заглянуть.

Темнота давила на глаза. Бетонные стены показались ему очень толстыми, не меньше нескольких дециметров.

Цементный пол, как ни странно, оказался совершенно сухим, Ян встал на четвереньки и, как заправский спелеолог, пролез внутрь.

Внутри было довольно просторно — помещение пробили в горной породе, и бетонировать гранитные стены не было нужды.