Худышка - Иби Каслик

– Конечно, только как же твое запястье?

– А что запястье? – сказал Сол, суя сломанную руку в карман куртки.

– Разве его не надо показать врачу?

– Оно и так уже сломано.

В кафе я забылась и напополам с Солом слопала три печенья с кусочками шоколада, и мы смеялись, вспоминая хоккей и гостиную в доме Маринелли, желто-коричневую, в стиле семидесятых.

– Я слышал, – говорит он во время паузы, допив остаток черного эспрессо, – что ты то ли попала в больницу, то ли что-то в этом роде.

Моя улыбка вдруг превращается в посмертную маску. Я скалюсь так, что зубам становится больно. И вдруг вспышка: ее лицо в окне, отраженное в нашу сторону. Как я могла ее забыть? Как я могла забыть, что ношу ее с собой повсюду?

Ее лицо забинтовано. Глаза закатились, рот застыл в смехе. Пряди волос, похожие на электроды на лакричных ремешках, опасно разлетелись в стороны: они угрожают приклеиться к голове Сола. Она готовится вонзить в него свои зубы и высосать жидкость из его мозгов.

– Что случилось? – спрашивает он, дотрагиваясь до моей руки. – Извини, мне что, не надо было об этом заговаривать?

– Да нет, ничего, просто… Откуда ты узнал? Что про меня говорят?

«Все знают. Все знают, какая ты безвольная эгоистка».

– Ничего, Жизель, ничего плохого. Ты же знаешь, тут все друг про друга знают. Я услышал от брата Джоанны. Правда, мне очень жаль, я не хотел тебя расстраивать.

«Покажи ему».

«Нет».

– Здорово, что мы с тобой встретились.

Я встаю со стула, вешаю на руку куртку, не спуская глаз с ее отражения. Если я уберусь достаточно быстро, может, она и не запустит в него свои щупальца. Может, она его не отравит.

«Это все ради твоей же пользы. Я не хочу, чтобы тебя любили, только тогда, когда ты красива».

– А еще я слышал, что ты учишься на медицинском факультете, что ты лучше всех закончила курс и все такое, – говорит Сол, протягивая ко мне руку, в его голосе слышится отчаяние.

Я смотрю на его руку, как будто это грязный хвост какого-то зверя, – она на секунду повисает в воздухе между нами, над столом, потом снова падает. Я сжимаю губы и, чувствуя на них жир из печенья, пытаюсь выдавить свою знаменитую улыбку из тех, которыми мы с Солом ослепляли друг друга последние два часа. По всей видимости, улыбка выходит хуже некуда.

– Жизель, прости.

– За что? Ты совершенно ни в чем не виноват. Это ты меня прости. Я…

«Больно. Тебя тошнит. Ты выйдешь из кафе, завернешь за угол в ближайший переулок, и тебя вырвет».

Я всего то съела два печенья, на самом деле даже полтора печенья, ты же видела, это он заставил меня съесть целое. Мне уже лучше. Все нормально. Какое там печенье. Я могу съесть столько печенья, сколько захочу…

– Стадион «Солнечной долины», субботний день, решающий матч. «Рейнджеры» проигрывают «Берлингвиллю» со счетом 3:5. Господи боже, какому-то тухлому «Берлингвиллю». Они атакуют с новой силой. Вот он, маленький еврейчик, он не в лучшей форме после вчерашней бар битвы своего лучшего друга Барни, чуть-чуть перепил сладкого вина, ты понимаешь, что я хочу сказать. И тут этот здоровенный, откормленный на кукурузе арийский форвард подлетает ко мне по линии подачи. Такое впечатление, что каждый раз, как я поправляю шлем, он тут же оказывается у меня под самым носом, готовый накостылять мне по шее, он что-то говорит мне, что я не могу его пропустить. Просто не могу. Ты знаешь, что это было?

– О чем ты говоришь?

Она ретировалась. Ее пугает гортанный голос Сола.

– Мне с трибуны все время махали синие варежки.

– У меня есть синие варежки, – глупо говорю я.

Сол пристально смотрит на меня, он хочет, чтобы я осталась в этом людном кафе, где посетители наталкиваются на нас и бросают сальные взгляды, и девушка за прилавком в заляпанном молоком фартуке кричит, что она бы сделала лучшее в мире аллонже, если бы только ее на минуту оставили в покое. Все останавливается. То есть у меня были синие варежки. Теперь уже нет. Сол кивает, обходит столик и просовывает палец в шлицу моих брюк. Потом притягивает меня к себе. От него пахнет крепким кофе, дымом и мылом. Это такой незначительный жест, но все же бесконечно чувственный, это ощущение его пальца на моем кожаном ремне, когда другой рукой он натягивает куртку мне на плечи.

– Что случилось, синие варежки? Какой-то подлец тебя обидел?

– Что-то в этом роде, – бормочу я, у меня дрожат руки от выпитого кофе и оттого, что он стоит так близко.

«И как ты думаешь, скоро он все узнает? Скоро ты ему покажешь? Покажи ему, какая ты на самом деле».

Глава 6

Моя лучшая Подруга – Джен Маринелли, а иногда Жизель, но Жизель не считается. Я ношу школьную юбку выше колен, как Джен. Когда Жизель кончила школу, она отдала мне свою юбку с запахом и брошь, чтобы ее закалывать, и мне нравится ощущать тяжесть ее броши над левым коленом.

Джен нравится Питер, высокий, застенчивый поляк с ямочками на щеках, а еще мне нравится Марко. Марко, разумеется, итальянец, но проблема в том, что ему нравится моя подруга Кэт, первая из девочек, которая два года назад в шестом классе, надела лифчик, и первая, которой начались месячные.

В Катрине помимо больших сисек и откровенного водянистого взгляда, есть что-то загадочное. Мистер Сэлери включил ее в волейбольную команду, а еще она запасная в баскетбольной команде. Кэт играет в обороне и это ей подходит, потому что она двигается не очень быстро, но мимо себя никого не пропустит. Кэт нравится играть, но заниматься в спортзале она не больно-то и любит.

А им с Джен обожаем. Сегодня Сэлери разрешил мне с Джен покидать мяч с парнями, пока остальные девочки занимаются гимнастикой на синих матах. У Кэт сегодня нет большого желания играть, поэтому она ссылается на месячные, и Сэлери разрешает ей посидеть на скамейке, но когда мы начинаем играть, она чудесным образом выздоравливает и принимается кричать. Одного у Кэт не отнимешь – вопит она будь здоров. Как только мяч оказывается у Джен или у меня, вступает Кэт. Я думаю, что даже Джен это нравится, хотя она считает Кэт кем-то вроде неумехи. Когда тебя подбадривают, это здорово, особенно когда ты чувствуешь, что никто не хочет отдавать тебе мяч.

Когда я снимаю школьную форму, переодеваюсь в спортивный костюм и потею и прижимаюсь телом к Марко, когда я выбиваю мяч у него из рук и отправляю через площадку, у меня такое чувство, что я снова могу дышать. Как будто я на улице, и бегу, и мечтаю, и как будто я почти свободна.

По какой-то глупой причине после спортзала я целый день не могу выкинуть Марко из головы, забыть, как он выглядит, такой загорелый, высокий – он один из немногих мальчиков, которые выше меня. На уроке биологии я пишу его имя на полях тетради, разукрашиваю завитушками букву «а», а на конце рисую большую и идеально круглую петлю «о». Я даже думаю признаться Джен, что он мне нравится.

Я все чувствую его тело, прижатое к моему, когда сажусь за парту на уроке истории. Я думаю, что мне сделать, чтобы он обратил на меня внимание, потому что мы очень часто сталкиваемся. Иногда баскетбольные тренировки у мальчиков совпадают с тренировками у девочек, и, если одновременно будут матчи у девочек и у мальчиков, я могу подгадать, чтобы мы оба сели на один школьный автобус. Я думаю, как буду тренироваться в беге на дальнюю дистанцию и в кроссе и что я бы попробовала бегать с ним, хотя он спринтер, а я стайер. Я составляю список своих плюсов, причин по которым он обязательно должен встречаться именно со мной:

1) я симпатичная;

2) не такая надоедливая, как Джен;

3) спортивная (об этом можно еще много говорить);

4) у теня хорошие оценки по английскому и истории (ну ладно, по истории не всегда);

5) мне интересно с ним целоваться, держаться за руки и гладить его черные итальянские волосы, мне интересно познакомиться с его родителями, прийти к нему в гости и посмотреть телевизор, может, иногда сходить на каток.

Я обвожу эти сведения черной рамной, а Кэт входит в класс – она опоздала – и садится передо мной, на место, которое я для нее придержала. Я смотрю, как золотой крестик болтается между ее большими грудями, и понимаю, что Марко даже, не посмотрит в мою сторону, если обратит внимание на Кэт. Я опускаю глаза на свою почти плоскую грудь и пишу ей записку.

«Кэт, тебе нравится Марко? Ты придешь сегодня на соревнования?»

«1) может быть, 2) да», – быстро приходит ее ответ, написанный странноватым польским почерком, похожим на мамин.

«Р.S. Пожалуйста, ПЭЗ».

«Порви Эту Записку». Я комкаю листок, сую его в карман и наклоняюсь, чтобы посмотреть на лицо Кэт, на котором сосредоточенное, кроткое выражение. Я касаюсь ее мелированных светлых волос, касаюсь так легко, что она не замечает, и я прощаю Кэт, чуть-чуть прощаю, за то, что она уводит у меня Марко.