Семья Ченчи - Фредерик Стендаль

На площади у моста Святого Ангела был сооружен большой эшафот, на котором возвышалась mannaia (нечто вроде гильотины). В тринадцать часов (восемь часов утра)[21] члены братства милосердия принесли к дверям тюрьмы свое большое распятие. Первым вышел из тюрьмы Джакомо Ченчи; он с благоговением опустился в дверях на колени, сотворил молитву и приложился к святым язвам Христа; за ним следовал его младший брат, Бернардо Ченчи, тоже со связанными руками и с дощечкой перед глазами. Собралась огромная толпа народа, и в это мгновение произошла давка оттого, что из окна почти прямо на голову одного из кающихся братьев, державшего зажженный факел рядом с хоругвью, свалился сосуд.

Все взоры были устремлены на обоих братьев, когда вдруг к ним подошел римский фискал и объявил:

— Синьор Бернардо, господь дарует вам жизнь; сопровождайте ваших родственников и молитесь за них.

Тотчас же два confortatori сняли дощечку, висевшую перед его глазами. Палач усадил на тележку Джакомо Ченчи и снял с него одежду для того, чтобы публично пытать его раскаленными щипцами. Когда палач подошел к Бернардо, он проверил подпись под актом помилования, развязал юношу, снял с него ручные кандалы, и так как в виду предстоящей пытки он тоже был раздет, то палач накинул на него роскошный плащ с золотым галуном (говорят, это был тот самый плащ, который Беатриче отдала Марцио как плату за убийство в крепости Петрелла). Огромную толпу, собравшуюся на улицах, у окон и на крышах, охватило волнение, послышался неясный гул, все повторяли друг другу, что этому мальчику дарована жизнь.

Раздалось пение псалмов, и процессия медленно двинулась через площадь Навоне к тюрьме Савелла. У тюрьмы процессия остановилась, из дверей вышли обе женщины, опустились на колени перед святым распятием, затем двинулись пешком, одна вслед за другой. Они были одеты, как описано выше: с головы их до самого пояса спускались покрывала из тафты.

У синьоры Лукреции, как у вдовы, было черное покрывало, на ногах — черные бархатные туфли без каблуков, согласно обычаю. Покрывало девушки было из голубой тафты, так же как и ее платье; кроме того, на плечи был накинут плащ из серебряной парчи; на ней была юбка фиолетового сукна и белые бархатные туфли, изящно зашнурованные малиновыми шнурками. Когда она ступала в этих одеждах, все ее движения были исполнены необычайной грации, и слезы невольно навертывались на глазах всех, кто видел, как она медленно шла в последних рядах процессии.

У обеих женщин руки были привязаны к туловищу выше локтя, но кисти рук были свободны, так что они могли нести распятие, которое держали прямо перед глазами. Рукава их платьев были настолько широки, что можно было видеть их руки, стянутые у кисти рукавом рубашки по здешней моде.

Синьора Лукреция, отличавшаяся менее твердым характером, почти все время плакала. Юная Беатриче, напротив, вела себя мужественно: перед каждой церковью, мимо которой проходила процессия, она опускалась на колени и, устремив на нее взор, твердым голосом говорила: «Adoramus te, Christe!»[22].

В это время несчастного Джакомо Ченчи пытали на тележке раскаленными щипцами; он стойко переносил страдания.

Процессия с трудом пересекла площадь у моста Святого Ангела: так много там скопилось карет и так велико было стечение народа. Женщин сейчас же увели в заранее приготовленную капеллу; вскоре туда же привели и Джакомо Ченчи.

Юного Бернардо в плаще с золотым галуном повели прямо на эшафот; все подумали, что его собираются казнить и что он вовсе не был помилован. Бедный мальчик был так напуган, что упал в обморок, едва ступив на доски эшафота. Его привели в чувство, обрызгав холодной водой, и усадили напротив mannaia.

Палач пошел за синьорой Лукрецией Петрони; ее руки были связаны за спиной, и на плечах уже не было плаща. Она появилась на площади в сопровождении хоругви, причем голова ее была закутана в черное покрывало. Здесь произошло ее примирение с богом, и она облобызала святые язвы. Ей велели оставить туфли на мостовой; из-за тучности ей было трудно взобраться на помост. Когда она взошла на него и с нее сняли черное покрывало, ей было мучительно стыдно стоять на виду у всех с открытыми плечами и грудью. Она оглядела себя, потом посмотрела на mannaia и в знак покорности медленно подняла плечи. Слезы выступили у нее на глазах, и она сказала:

— О боже! Братья, молитесь за меня!

Не зная, как ей дальше быть, она спросила у главного палача Алессандро, что ей делать дальше. Он велел ей сесть верхом на доску. Но это движение оскорбляло ее скромность, и прошло много времени, прежде чем она решилась его сделать. (Подробности, которые следуют в описании, предназначены для итальянцев, которым нужны самые точные сведения. Французскому читателю достаточно знать, что стыдливость привела лишь к тому, что эта бедная женщина поранила себе грудь.) Палач показал ее голову народу, а затем завернул в покрывало из черной тафты.

Пока приготовляли mannaia для молодой девушки, один из помостов, переполненных любопытными, обрушился, причем много людей погибло. Таким образом, они предстали перед господом раньше Беатриче. Когда Беатриче увидела, как хоругвь возвращается за ней к капелле, она с живостью спросила:

— Матушка уже умерла?

Ей ответили утвердительно; она стала на колени перед распятием и с жаром помолилась за упокой ее души; затем долго говорила вслух, обращаясь к распятию:

— Господи, ты принял смерть ради меня, и я с радостью последую за тобой, веруя, что в своем безграничном милосердии ты простишь мне мой смертный грех, — и т. д.

Затем она прочитала несколько псалмов и молитв во славу божию. Когда наконец перед ней появился палач с веревкой, она сказала:

— Свяжи это тело, которое должно быть казнено, и освободи душу, которая сподобится бессмертия и вечной славы.

Затем она встала, сотворила молитву, оставила свои туфли внизу лестницы, взошла на эшафот, ловко перекинула ногу через доску, положила голову под mannaia и сама заняла нужное положение, чтобы избежать прикосновения палача. Благодаря быстроте ее движений ей удалось в тот момент, когда с нее сняли покрывало из тафты, скрыть от взоров толпы свои обнаженные плечи и грудь. Удара сразу не последовало, так как произошла какая-то заминка. Все это время она громким голосом призывала Иисуса Христа и пресвятую деву[23]. Бедный Бернардо Ченчи, который тоже находился на эшафоте, снова упал в обморок, и его confortatori понадобилось добрых полчаса, чтобы привести его в чувство. Затем на эшафоте появился Джакомо Ченчи. Но здесь следует снова опустить слишком тягостные подробности. Джакомо был убит ударами дубины (mazzolato).

Бернардо сразу же отвели обратно в тюрьму; его трясла лихорадка, и ему пустили кровь.

Что касается несчастных женщин, их тела положили в гробы, которые поставили в нескольких шагах от эшафота, около статуи св. Павла, первой справа на мосту Святого Ангела. Там они оставались до четырех с четвертью пополудни. Вокруг каждого гроба горели четыре белых восковых свечи.

Затем вместе с останками Джакомо Ченчи они были перенесены во дворец флорентийского консула. В девять с четвертью вечера[24] тело молодой девушки, облаченное в ее одежды и покрытое грудой цветов, было отнесено в церковь Сан-Пьетро-ин-Монторио. Она была поразительно хороша; можно было подумать, что она спит. Ее похоронили перед главным алтарем и «Преображением» Рафаэля да Урбино. Все римские францисканцы с пятьюдесятью зажженными свечами сопровождали ее гроб.

Лукрецию Петрони в десять часов вечера отнесли в церковь св. Георгия. При всей этой трагедии присутствовала огромная толпа; насколько видно было глазу, все улицы были запружены каретами и людьми; крыши домов, окна и помосты были усеяны любопытными. Солнце жгло в этот день так немилосердно, что многим становилось дурно. Множество людей заболело лихорадкой. Когда же в девятнадцать часов (без четверти два) все кончилось и толпа стала расходиться, на площади осталось много задавленных и затоптанных лошадьми. Вообще в этот день погибло немало людей.

Синьора Лукреция была невысокого роста, и, хотя ей уже исполнилось пятьдесят лет, она еще сохранила следы красоты. У нее были прелестные черты лица, маленький нос, черные глаза и очень белое лицо с чудесным румянцем; ее редкие волосы были каштанового цвета.

Беатриче Ченчи, которая будет вечно вызывать сожаление, было ровно шестнадцать лет; она была маленького роста, приятной полноты, с ямочками на щеках, так что, даже мертвая, усыпанная цветами, она, казалось, спала и как будто смеялась, как бывало при жизни. У нее был маленький рот и белокурые вьющиеся от природы волосы. Когда она всходила на эшафот, ее светлые локоны падали ей на глаза, и это придавало ей особенную прелесть и вызывало к ней сострадание.

Джакомо Ченчи был человек небольшого роста, полный, с белым лицом и черной бородой; ему было около двадцати шести лет, когда он умер.