Под созвездием северных Крестов - Александр Бушков

Остановились. И некоторое время не происходило ничего.

– Чего стоим-то? – напряженным шепотом спросил кто-то.

– Чего, чего, – огрызнулся «адидас». – Машину снаружи осматривают… А ты торопишься, что ли, куда-то?!

Распахнулась дверца, конвоир скомандовал скучным голосом:

– Выходи давай. И, это, стройся.

Поодиночке спрыгнули на свежий снежок, построились в неровную шеренгу. Уже было темно, пустынную заснеженную территорию освещали прожекторы. Оцепления вертухаев с автоматами и с рвущими поводок собаками поблизости не наблюдалось, лишь мялись от скуки трое прапоров. Без автоматов.

И вообще без оружия. С беззвездного черного неба на «Кресты» смотрела желтая луна.

– Короче, я сейчас буду фамилии называть, а названный должен говорить: «Я!», – четко и громко. Ясно? Поехали, – сказал топчущий снег в ожидании гостей коренастый человек в камуфляже и с седыми усами.

– Комендант, – сказал кто-то шепотом. – И че он на воздух вылез, обычно внизу всегда встречал…

В сумерках звания коменданта было не разглядеть, однако ни злобы, ни презрения в голосе не слышалось. Говорил он деловито и отрывисто, как человек, нелюбящий тратить время попусту. Посмотрел на верхнюю из кипы папок в руках, прочитал:

– Мишкин!

– Я… – откликнулся «адидас».

– Имя-отчество.

– Пал-Иваныч.

– Статья.

– Сто шестьдесят первая, часть вторая, пункт «а».

– Место рождения.

– Волгоград…

И так далее – с некоторыми вариантами: иногда кроме места усач спрашивал и дату рождения, или, скажем, адрес прописки, или еще что-то. Когда очередь дошла до вроде бы знакомого бледнолицего, который искоса разглядывал Карташа по пути, Алексей прислушался внимательнее, но названные ФИО опять же ничего ему не сказали: какой-то там Крикунов Родион Сергеевич, осужденный по статье сто шестьдесят третьей, часть три, пункт «г». Серьезная статья. Ну и что? Ну и ничего.

Наконец с формальностями покончили. Усатый взял папки под мышку и, скомандовав: «Пошли за мной. И не растягиваться», – повел цепочку арестованных к мрачному приземистому строению с тускло освещенными подвальными окнами. Сооружение выглядело весьма мрачно и навевало мысли о энкавэдэшных застенках.

В тот подвал и спустились – обширное помещение с низким потолком, выложенное блеклым кафелем, с шаткими лавками по периметру.

А дальше настало время оформления постояльцев гостиницы под названием «Кресты»: процедура насквозь бюрократическая и оттого изнурительная сильнее, нежели любой допрос у следователя. Одна радость случилась поначалу: рассадили их по одиночкам, и Алексей наконец-таки жадно закурил. А потом понеслось…

Инструктаж насчет того, что любая попытка к побегу будет вредна для здоровья: «распишись-ка». Шмон одежды и личных вещей. Деньги, мобильники, колюще-режущее, шнурки-галстуки-ремни и тому подобное изымается, взамен выдается квитанция – дескать, будешь выходить, вернем. Распишись-ка. (Причем деньги можно положить на лицевой счет и официально покупать что-нибудь в «Крестах» типа как по безналу. Удобно, блин. Денег у Алексея было тысячи три.) Хорошо хоть, бритву одноразовую и зубную щетку не изъяли…

Фотографирование.

«Пальчики».

Осмотр у врача. «Флюшка» – флюорография, проверка на тубер и на вшивость, анализ крови на СПИД и прочую каку. Плюс – осмотр тела на предмет гематом и иных повреждений; при наличие таковых – обязательная запись. («А это зачем?» – поинтересовался Алексей. – «А это затем, – равнодушно сказал лепила, – чтобы ты потом не вопил, будто фингалов тебе здесь злые цирики понаставили».) Плюс – подробный осмотр организма на предмет «контрабанды»: а вдруг ты за щекой «марки» вперемешку с бритвами несешь, а в заднице – ствол?..

«Прожарка», баня, то есть, с местным колоритом: тугие горячие струи, клубы пара, голые тела – некоторые синие от наколок…

Наконец, выдача матраца-одеяла-подушки-миски-кружки-ложки: «распишись-ка». Прапор, который выдачей заведовал, наметанным глазом оглядел небогатый прикид Алексея, хотел было предложить помощь насчет «продать-купить», но, наткнувшись на угрюмый взгляд, ничего не сказал.

Ну, вроде, все.

Оделись, выстроились, и в сопровождении усача гуськом двинулись на свежий воздух. Шли недолго – до поста в этом же здании, где их уже поджидал очередной камуфляжник с лейтенантскими погонами, такой же деловитый и сурьезный. И все по новой: фамилия, за что определен в «Кресты» – и далее по тексту. На вопрос за что сидишь «адидас» вскинулся:

– Да ни за что, командир. Ментам просто палку срубить надо было, вот и повязали на улице, бля буду!

Сержант устало поднял взгляд и спросил:

– А по версии следствия?

«Адидас» тут же стух и проворчал, запахивая полы куртки:

– Ну, если по версии… То, как водится… грабеж. Это… группой лиц по предварительному сговору.

– То-то…

После чего сержант споро распределил вновь поступивших клиентов по корпусам, и разбившиеся на две группки, ведомые цириками, постояльцы разошлись в разные стороны.

Через двор, в обход двухэтажного строения, по расчищенной дорожке налево. Разговорчики в строю прекратились, все как-то прониклись и осознали: вон она, последняя пересадочная станция, транзитный вокзал, откуда некоторые отправятся дальше – в увлекательное турне по лагерям и «химиям», а иным, дай-то бог, посчастливится не попасть на поезд и вернуться к обыденной жизни… Молчали и конвоиры, и лишь снежок скрипел под ногами – «хрусть, хрусть…». Темнел на фоне подсвеченного луной неба купол «Крестовской» церкви.

Вошли в корпус, тот, что расположен дальше от Невы; скучающий человек в будке нажал кнопку, щелкнул замок, впередиидущий конвоир открыл дверь – плексигласовую, помутневшую от времени и частых касаний плиту, примастряченную к решетке, – позадиидущий дверь закрыл. Короткий коридор, еще одна дверь…

И вот они в центре «креста», куда сходятся диаметральными лучами отделения четырехэтажного корпуса. Наверное, Алексей должен был ощутить что-то вроде смятения: он на перекрестке четырех дорог, где налево пойдешь – в камеру попадешь, направо – то же самое, прямо-назад – аналогично… но разум наотрез отказывался от символических аналогий и поэтических сравнений. Все было прозаично и примитивно: пол, опять же, выложен плиткой, желто-красной, по стенам тянутся металлические огражденные переходы, соединяющие между собой галеры – коридоры с камерами, над головой натянута сетка, совсем такая же, как в лестничных пролетах некоторых «сталинок» – во избежание случайного (а, скорее всего, преднамеренного) падения вдребезги несознательных граждан.

Еще одна беседа с представителем племени надзирателей, на этот раз беседа тет-а-тет, с ласковым заглядыванием в глаза, задушевная – сил нет. Ни дать ни взять, на приеме у психиатра. Да и вопросики плешивый майор задавал под стать психиатрским: ни о чем. Может быть, он и сам не вполне въезжал, о чем спрашивает будто бы невзначай, между делом, за разговором. А может быть, просто скучно парню, поболтать не с кем… Ну, типа: на зоне служил, да, старлей? И как там? Ага… Куришь? И я тоже. А ты наш, православный?.. Да ни к чему, просто так спросил. Кстати, в Чечне не был? А мне вот довелось, две пули в бедре вот от мусульман окаянных… ну да ладно, не о том мы. Вот вижу, в несознанку играешь. Это, конечно, не мое дело, совершал ты преступление или нет, но на ментов-то зла не держишь, что укатали? Ну и правильно, у них своя работа, у нас своя… Первая ходка, да? А тачку водишь? И я вожу. Ну да, гаишники обурели вконец, а что делать – все кушать хотят, правда?..

И так далее. Наконец майор вздохнул, потянулся, сделал отметку в какой-то табличке, заключенной в фанерную рамку, похожую на биту для лапты, и кивнул ожидающему вертухаю:

– Давай-ка в четыре-шесть-*.

В сопровождении вертухая поднялись по гремящим ступеням на третий этаж, сопровождающий отдал бумажки очередному охраннику. Охранник посмотрел на Карташа одним глазом, как курица на зерно, и буркнул ворчливо:

– Прямо по галере до камеры доходишь, своими ножками, и там останавливаешься, понял? Спокойно доходишь, понял? Нет у меня людей за ручку тебя водить.

Чего ж не понять…

Карташ прошел по галере на ватных ногах, как будто в конце его ждала «стенка», увидел трафаретную надпись на двери «46*» и послушно остановился.

Кто именно его подставил, Алексей сейчас старался не думать. Может быть, объект, для которого плела свою загадочную паутину контора Глаголева, расшифровал Карташа и решил устранить помеху в лице старлея. Ну, при таком раскладе, Кацуба, дай бог, вытащит… если, конечно, захочет… А вот ежели так и было задумано во имя каких-то там высших целей, и посадка Алексея является неотъемлемой частью Глаголевой схемы… Об этом размышлять не хотелось. Карташ полагал себя реалистом и касательно гуманизъма конторы иллюзий не питал, но – от этого легче не становилось. Так что на данный момент он знал только одно – как, впрочем, и все попадавшие в аналогичную ситуацию, во все времена, во всех странах на всех континентах: тебе не поможет никто, кроме тебя. Или кроме совсем уж фантастической ситуации. В каковую, после всего случившегося (а если откровенно, то и до), Карташ не верил.