Моя Равномерность. Фэнтези. Книга I - Юлия Леонтович

Я сонливо улыбнулась.

– Голосую за «time bed», – предложила я.

– Поддерживаю, – дополнила мама.

– Еще бы… – засмеялся отец.

– Да, я люблю сочетание графика со здравым умом, – в голосе пахло сарказмом, этим она очередной раз хотела подстрекнуть отца.

– Good night! – задорно последовало от отца.

– М…м…м… ты знаешь английский, – засмеялась мама. – Года идут, а ты все еще удивляешь меня! – продолжала она подшучивать.

Мой отец работает журналистом, а мама – социальный работник. Однажды они познакомились во время международной конференции, где затрагивалась тема «защиты детей и несовершеннолетних молодых людей». Для мамы английский язык не является родным, но она знает его в совершенстве. Моя мама украинка, а отец – англичанин. Когда родители поженились, они были очень молоды и счастливы.

– Милая, это только начало, – подмигнул он ей.

«Ну вот, началось их ребячество, – подумала я. Хотя на самом деле меня довольно-таки умиляли их нежные и ласковые взаимоотношения».

– Night, Night, – я прервала их разговор.

– Ты мне кого-то напоминаешь, – ответила мама.

– Учусь у лучших! – пролепетала я.

Мне хотелось кричать от переполняемых мною чувств, поскольку я так сильно любила свою семью. Это я пыталась показать им всем своим естеством, чтобы они никогда, никогда не усомнились в моих чувствах. Любовь не должна афишироваться одними только словами, но дополняться действиями. Пожалуй, первое шло в ногу со вторым и не мыслило своего существования друг без друга. Безусловно, на расстоянии наша связь становилась только сильнее.

Подойдя к столешнице, я взяла на руку своего пернатого друга и пошла в комнату. Как ни странно, я уже успела к нему привыкнуть. Время близилось к полуночи, я приняла душ и включила ноутбук.

Без промедления, я запрыгнула на любимый, погрязший в подушках подоконник, и окунулась в размышления, накопившиеся за день и не только. Ко мне подлетел голубок и сел на колени. Несколькими минутами погодя комнату заполнило негромкое звучание музыки. Это чарующее взаимодействие альтернативно-симфонического рока, непревзойденного мужского фальцета и чувственной игры пиано. Музыка способна творить чудеса и вызывать в нас воспоминания. В моем случае это больше походило на весомый эмоциональный букет многих прожитых мною чувств и дней.

Мне нравится музыка, я слушаю ее довольно часто и достаточно разную. Каждый стиль, исполнитель, всё в целом и только частично способно запечатлеваться в нас определенными воспоминаниями и опытом, через который мы все проходим.

Мой взгляд продолжал блуждать ночной улицей, словно проделывая свой вояж, это действовало на меня успокаивающе, чего я не могла сказать о своей участи среди людей. Часть меня всегда взывала к уединению и предпочитала суете занятную участь тишины, но что касается общения, здесь мне нет равных! В общении я неуклюжая и в каком-то смысле неуместная для людей. Не могу сказать, что я не общительная, но скорее моя общительность распространяется далеко не на всех и ограничивается теми, кто уже есть в моей жизни. Что касается «чужих», с ними все немного тяжелее… Хотя я не признаю этого на людях.

Скажу даже больше, я готова безудержно и без остатка раствориться в родных и близких мне людях, потому что доверяю им и люблю. И чувствую себя до невозможного неуклюжей и неумелой, когда речь заходит о новых знакомствах, и становлюсь практически «парадоксом», когда это касается общения с парнями. В общем, парни никогда не баловали меня своим вниманием. Когда я училась в Оттаве, не могу сказать, что за ланчем я сидела исключительно за рядами последних, но и не за столом капитана команды и его друзей.

У других в этом плане получалось лучше, но я была так не схожа с большинством людей, среди которых жила. Они были сильнее меня и потому счастливее, а своего счастья нужно уметь добиться. Словно вьюга, хаотический поток мыслей вился в моей голове днем и ночью, не прекращаясь и не давая мне покоя. Заглавной отметкой этого опустошения и непонимания, а порою и непринятия самой себя, было отсутствие в моей жизни человека, которого в ней не существовало.

«Я не жду чуда, уже не жду. Оно не доступно мне, и всему есть доказательство. Более того, я в него никогда не верила, или уже не верю. По всей видимости, и чудо меня совсем не ждет. Достаточно…»

Но я по-прежнему продолжала надеяться и верить. Мне хотелось верить, что ты рождаешься не один, но влекомый невидимой нитью, которая после рождения ведет тебя, и однажды ты завернешь этот клубочек до конца, и встретишь его. На это могут уйти годы, и они уходят, так проходит вся жизнь, эта схема была придумана гораздо раньше меня и всех прежде родившихся меня.

«Что если это не так, что если я просто одна и все. Я родилась с оборванной нитью, и там у другого конца пустота, и ждать вовсе некому, – подобные мысли омрачали меня, о них хотелось не думать, но гнать прочь из головы».

За своими размышлениями я совсем забыла о своем пернатом друге. Отстранившись от окна, я перевела взгляд на голубка, и у меня невольно затаилось дыхание. Мои колени служили ему возвышением, и потому наши взгляды оставались на уровне. Тусклое освещение ночных ламп частично отображалось на нем и это производило впечатление загадочности и нереальности происходящего.

Чувственный фальцет в сопровождении оркестра по-прежнему доносился из динамиков ноутбука, и это только усиливало чувство недосказанности. Не в силе отстраниться от него взглядом, безмолвно, я продолжила наблюдать за ним на протяжении еще нескольких минут, которым в дальнейшем окончательно потеряла счет. Мне еще никогда в жизни не доводилось видеть их настолько необычными, как я увидела его тем вечером. Я была не просто восхищена, но абсолютно потеряна пребывая под непонятным мне влиянием пернатой птицы.

– Ты голоден? – мой голос пронзил тишину, к которой я, кажется, уже привыкла. – Конечно, ты не можешь мне ответить, потому что не умеешь говорить, а жаль. Мне бы очень хотелось с тобою поговорить, знаешь мне так одиноко среди всех этих людей. Это странно, ты не находишь, люди находятся повсюду, а я чувствую себя так словно я одна живу в этом городе, – угнетенно продолжила я. – Куда не пойду, его там нет. Ответь мне, как я могу чувствовать этот город родным, если мы живем поодиночке, о существовании друг друга не подозревая, – мой голос становился все тише и тише, и вскоре сошел на шепот.

– Тебе все еще нужны доказательства? – я недоумевала. – Я сейчас разговариваю с тобою, и это больше походит на бред сумасшедшего. Увидев это, Энни сказала бы, что я сумасшедшая. Хотя мы знакомы на протяжении года, и она мне этого еще не сказала, – лицом прошлась улыбка, полная грусти. – Хорошо, что ты не понял ни слова из сказанного мною, иначе бы сошел с ума, – на что мой гость лишь внимательно смотрел на меня. Я ощущала эту пустоту наощупь, от нее изнывала моя душа.

– Как ты думаешь, возможно, ему сейчас тоже одиноко, – задала я еще один вопрос. – Тогда я ему не завидую… – едва выговаривала я последующие слова и еще больше окуналась в непонимание происходящего и ощутимого. И дальше уже не произносила вслух, но только прислушивалась к своим мысленным тирадам.

«Мысли облекались в слова, и имели свою тяжесть, которая в свою очередь имела свойство несоизмеримо давить на меня. Что обо мне может думать человек, который меня не знает, которого не существует».

– Я родилась с оборванной нитью, – промолвила я и меня настигла тишина. Голубь издал характерный ему звук, и я перевела на него взор. – Мой благодарный слушатель, – я улыбнулась ему, и он вновь заговорил со мною, но по-своему.

Меня переполняли чувства и вовсе не давали о себе забыть. Боль нарастала и стремительно подбиралась к горлу, где располагался болезненный ком, из-за которого даже простой глоток доставлял немалый дискомфорт. Неспешно из песни доносились следующие слова «… Я слышу твой голос, он сопровождает меня. Ты появляешься и манишь меня к себе, но стоит мне подойти, и ты исчезаешь. Это не важно, ты продолжаешь жить в моем сердце и моей душе. Где ты, я жду тебя…»

По лицу прошла слеза, едва успев бежать с одной бездны, они обрывались и падали уже совсем в иную. За окном вновь пустился снегопад, я успокаивалась им, ведь подобному ненастью была присуща внутренне и я. Кажется, голубку это пришлось не по нраву, он то и дело издавал свою собственную, но вовсе непонятную мне речь. Одновременно я думала о многом и еще большем, что сама не поспевала за своими мыслями. Это было громко, это было сильно и это было ощутимо.

– Прости дружок, сегодня я не в настроении, – ответила я, обращаясь к голубку. Едва реагируя на музыку, я глотала пепельные слезы.