Боярин - Олег Гончаров

Между тем от пристани Рассвета через площадь медленно брел убеленный сединами старик, который вел за руку ярко разодетого и до смерти перепуганного мальчишку лет семи. Тот озирался по сторонам, настороженно поглядывал на замерших воинов, на лежащих на земле людей, на большие дома, окружающие площадь, и все крепче сжимал пальцы своего провожатого. Он шел осторожно, словно по тонкому льду, готовый при первой же опасности броситься наутек. А старик что-то монотонно бубнил ему, стараясь успокоить, и настойчиво подталкивал вперед. Навстречу Судьбе.

Наконец они дошли до лестницы и остановились. И стихло все вокруг. Якобу на миг показалось, что люди, распростертые ниц, даже дышать перестали.

– А вот и он! – торжественно и громко провозгласил старик. – Шад Великой Хазарии! Встречай, каган! – Старик низко поклонился Иосифу и шепнул мальчишке:

– Иди и не бойся.

Мальчишка поднялся по ступеням, подошел к кагану и застыл, затаив дыхание. Некоторое время они разглядывали друг друга: каган Великой Хазарии и мальчик, которому выпала доля стать соправителем Иосифа и умереть. Наконец каган улыбнулся и сказал:

– Пойдем, – и повел мальчишку во дворец.

И как только дверь за каганом и шадом закрылась, народ с земли встал и закричал приветственно.

Потом был пир, и много сластей, и красивая музыка, и девушки танцевали вокруг обритого наголо, совершенно растерянного от навалившихся на него чудес мальчишки. Он все еще испуганным зверьком смотрел на все, что творится вокруг, с жадностью уплетал угощение и запивал вином. Пока новый шад добирался из северных земель, его кормили только дважды: первый раз, когда забрали из семьи, а второй – когда он упал в голодном обмороке за борт и едва не утонул. Теперь же от изобилия пищи мальчишке чуть не стало дурно. В жизни он не видел столько еды, – рожденный в бедной пастушьей семье, он и не знал, что на свете так много вкусного. И уж точно мальчишка не знал, что в яства, которые ему беспрестанно подсовывал пестро разодетый, совсем не страшный каган, подмешано зелье.

Вскоре голова у него закружилась, и он впал в странное состояние. Ему казалось, что все вокруг плывет, переливается радужными всполохами, словно в ярком красивом сне, что его раскачивает на волнах и несет, несет куда-то, в неведомые дали.

Каган только этого и ждал. Он хлопнул в ладоши, и в единый миг пиршественная зала опустела.

– Бери его, – сказал Иосиф телохранителю.

Якоб подхватил на руки мальчишку, удивился его легкому весу и быстро понес вслед за каганом. Он опустил его на ноги только в том самом коридоре, в котором вчера старый шад все пытался понять – сон или явь привели его в это жуткое место?

Затем едва пришедшему в себя мальчишке набросили на шею удавку, и невидимый в темноте палач принялся за свою привычную работу.

– Сколько? – орал на придушенного мальчишку каган. – Скажи, сколько? Назови число! Назови, и тебя отпустят!

– В-в-восемь… – чуть слышно прошептал малыш и потерял сознание.

– Все слышали?! – крикнул Иосиф.

– Мы слышали, Великий каган! – ответили стены.

– Да здравствует шад Хазарии! – Якоб снял петлю.

– Да здравствует шад! – отозвались люди за стенами.

– Пусть восемь лет царствия шада будут счастливыми для страны! – подытожил каган.

– Он жив? – спросил он телохранителя.

– Спит, – улыбнулся Якоб.

– Хорошо, – махнул рукой старик и велел отнести мальчишку в свою опочивальню.

– Теперь можешь быть свободен, – сказал он Якобу, как только шад оказался на кагановой постели. – Ты славно потрудился и должен хорошо отдохнуть.

– А как же…

– Не беспокойся, – Иосиф взглянул в глаза телохранителя, – здесь ни мне, ни ему, – кивнул он на мальчишку, – ничего не угрожает. Ступай, – подсел каган на кровать и ласково кончиками пальцев коснулся щеки спящего шада. – Нам никто не помешает, – прошептал он и повторил настойчиво: – Ступай.

Уже стемнело, когда Якоб вышел из дворца. Он и не заметил, как пролетел этот бурный день. Опустевшую площадь заливал свет полной луны. Воин глубоко вдохнул чистый прохладный воздух и поспешил домой, прочь от дворца, шада, кагана, придворной суеты, крови и грязи.

Всю свою сознательную жизнь Якоб стремился сюда, в Итиль, в столицу Великой Хазарии. И вот теперь, когда он оказался на вершине своих мечтаний, Якоб вдруг почувствовал легкий привкус горечи. Горечи разочарования. Но он отогнал от себя дурные мысли и поспешил домой.

Якоб любил полнолуние. Особенно когда небо, как сегодня, было чистым. Огромный желтый блин висел в вышине, и светло от него было в ночи. Воин шел вдоль берега Священной реки, мечтая о кувшине сладкого вина и теплой постели. Усталость отступала, и казалось, что луна придает ему новые силы.

Он остановился, полюбовался серебристыми отблесками на воде. Лунная дорожка, бегущая по водной глади, манила его. Ему захотелось встать на этот зыбкий путь и уйти. Уйти вслед за луной туда, где нет ни добра, ни зла, где все ясно и легко, где можно просто жить, не думая ни о чем. Вот только есть ли жизнь на той стороне лунного моста?

– Какая великая ночь, – выдохнул Якоб, поднял руки вверх и раскрыл ладони навстречу лунному свету.

– Не боишься, что луна украдет твою душу? – От неожиданности Якоб вздрогнул.

– Кто здесь? – он схватился за рукоять своего короткого меча.

– Неужто ты и вправду испугался? – Из тени вышел человек, закутанный в тяжелый плащ, с длинным посохом в руке.

Лицо его скрывал мешковатый клобук, но Якоб узнал этот голос.

– Доброй ночи, Авраам, – воин встал на колени, снял шлем и склонил голову. – Благослови, ребе.

Авраам положил шершавую ладонь на темя воину.

– Да благословит тебя Господь.

Якоб поднялся и еще раз взглянул на луну:

– Она сегодня такая красивая.

– Да, – отозвался Авраам, – Создатель не напрасно старался. Ночной светильник ему удался. Красиво. Жаль, – вздохнул он, – что мой сын больше не увидит этого света.

– Все в руке Божьей, – ответил Якоб.

– Как новый шад? – спросил Авраам.

– Он божественен, как и положено шаду. – Они неторопливо шли по берегу задремавшей реки и вели неспешную беседу.

– Я привязался к нему, пока мы сюда добирались, – спокойно рассказывал старый ребе, – смышленый мальчишка. Вот и мой Давид в детстве был таким же. Жалко, что не суждено ему пожить подольше.

– Восемь лет – срок не маленький, – возразил Якоб.

– Но и не большой. – Посох старика глухо стукнул о берег. – Меньше, чем сыну моему, Господь шаду отмерил.

Он немного помолчал, а потом спросил:

– Так ты не знаешь, почему погиб мой мальчик?

– Нет, Авраам, – Якоб разозлился на старика, но виду не подал. – Видно, Богу так угодно было. И потом, я же говорил, что на помощь подоспел, когда уже все кончилось.