Наш старый добрый двор - Евгений Астахов

В школу с войной тоже пришли изменения: многие учителя были призваны в армию, и математику теперь преподавал какой-то странноватый дядя с козлиной бородкой. Решая на доске задачи, он без конца ошибался, стирал написанное ладонью, писал заново.

Отличников у него не было. Неуспевающих тоже.

— На «отлично» только я сам знаю, — говорил он. — На «хорошо» знают отличники. А на «посредственно» — все остальные ученики.

А раз так, то отныне Ромке было обеспечено твердое «посредственно», и жизнь его стала просто замечательной.

Вот если б еще не война. Каждый ее день приносил взрослым все новые тревоги и беды. Пропали без вести племянники Мак-Валуа. Оба и сразу. Под Керчью.

— Но как же так? Как же так? — Она обращалась с этим вопросом ко всем и к каждому, словно кто-то мог ответить ей на него. — Всего месяц назад мы проводили их! Так же не бывает, правда так не может быть, чтобы сразу и оба?..

Погиб под Смоленском боевой товарищ летчика, с которым тот вместе летал еще над желтой рекой Халхин-Гол.

— Валька! — кричал ему по ночам летчик. — Валька! Слева заходит! Держись, Валька! Я иду! Иду…

— Пап! Ты что, пап?..

— А? Кто?.. Это ты, Шурец?.. — Ухватившись за ремень, летчик подтягивался, садился на кровати, нашаривал в темноте папиросы. — Худо мне, брат… Но ты спи, спи. Снится мне, понимаешь. Ребята наши снятся…

— Тц-тц, — сокрушенно цыкал языком Ромкин отец. — Как плохо жить стали — все по карточкам, все по нормам. Вот Михеля выселять придут, он же немец, на дорогу даже продукты собрать не сможем. Тц-тц-тц…

Старик Туманов кивал головой, поддакивал. Остальные молчали, как будто это не Ромкин отец цыкал, а скрипела корзина, которую он каждый вечер тащил к себе на четвертый этаж.

Но Михеля Глобке никто не пришел выселять. Ему было под восемьдесят и у него была больная жена. Говорят, профессор ходил куда-то, хлопотал за них.

Не купи дом, купи соседа…

Госпиталь на углу Подгорной

На углу Подгорной, наискосок от Ивиного дома, открыли эвакогоспиталь. Это был не просто госпиталь, каких в городе появилось уже немало, а морской госпиталь.

Главным его врачом назначили известного в городе хирурга Ордынского. Ива впервые увидел этого человека прошлой зимой, когда ходил с мамой в больницу вырезать гланды. Только тогда будущий военврач второго ранга носил не короткую черную шинель и фуражку с крабом, а обычный мешковатый костюм и ничем не примечательную фетровую шляпу.

Несколько раз Ордынский приходил к профессору.

Лет сорок назад они учились вместе в Германии. Будущий профессор по необходимости: за участие в студенческих «беспорядках» он был исключен из Московского университета без права поступления в высшие учебные заведения Российской империи, ну а Ордынский скорее всего просто из прихоти.

— Мне тут нравится, — говаривал он. — В первую очередь потому, что Германия сравнительно небольшая страна. Россия же наша громадна, безмерна, вот ее и лучше, как все большое, разглядывать издали…

Появлению морского госпиталя на углу Подгорной улицы предшествовали два немаловажных события. Одно из них было совсем неожиданным — к дочери мадам Флигель приехала племянница.

— Боже мой! — причитали хозяйки флигеля. — Девочка эвакуировалась из самой оккупации! Ее поезд три раза бомбили! Несчастный ребенок!..

Племянницы могут быть разные. Например, похожие на «коз» — с черными папками «Мюзик», с бантиками в косах. Или на Джульку — Ромкину сестрицу. Но эта племянница оказалась иной.

Во-первых, глаза у нее были не такие, как у всех других девчонок, а несравненно лучше. И косы тоже. И ходила она как-то по-особенному. А уж смеялась! Ну кто еще мог так смеяться? «Козы», что ли? Те хихикали. А Джулька, напротив, хохотала басом, словно из бочки: го-го-го.

А у этой смех просто необыкновенный. Ива никогда не слышал такого. И что самое странное — Минасик тоже не слышал. И он был также уверен, что подобные косы, глаза и смех совершенно неповторимы.

Все эти рассуждения были прерваны коротким заявлением, которое сделал Ромка:

— За этой девочкой я буду гоняться. Я первый сказал.

Возразить ему было нечем, он и вправду сказал первым. Иве и Минасику в голову не пришло оговорить себе право «гоняться» за Рэмой.

Внучку мадам Флигель звали Рэмой. Даже имя у нее оказалось необычным. Ни одну девочку во всей школе не звали так. Сколько угодно было Тань, Наташ, Тамарок; Джульетт и тех имелось две, если считать Ромкину сестру. А вот Рэма, Рэма была единственной…

Уже на третий день после ее приезда Ромка, которому тоже, видите ли, очень понравилось это имя, начертал его мелом на кирпичной стене бывшей кухни.

Рэма + Рома

Чему равнялась сумма этих двух слагаемых, оставалось пока неизвестным, но о сути его можно было догадаться.

— Ишь ты, — сказал Алик. — Какой он быстрый!

— А правда имя у нее очень чудесное?

— Имя? — переспросил Алик. — Чего ж в нем чудесного? Имя как имя. Вы разве не знаете, что оно означает?

— Нет. А ты что, знаешь?

— Конечно. Революция-электрификация-механизация-автоматизация.

— Ладно тебе!

— Что значит «ладно»? Она сама мне сказала.

— Сказала? Ты с ней знаком?

— Да. Вчера рано утром, когда я делал зарядку, она подошла и сказала: «Здравствуйте, вы тут живете?» — «Тут», — говорю. «А школа здесь близко?» — «Близко», — говорю. «Меня Рэмой зовут. Нас в Крыму немцы захватили, но потом был десант, и меня успели вывезти сюда».

— И долго вы так говорили?

— Долго.

— И она сама сказала тебе, что она эта самая… автоматизация? — переспросил Минасик.

— Революция-электрификация…

— Знаем, слышали, — Ива сердито глянул на Алика. — Все равно имя очень чудесное. Правильно, что ее назвали так.

Алик не возражал, только предложил переименовать Ромку. Вынув из кармана кусок мела, он пририсовал букве «Р» еще один кружочек слева. И получилось: Рэма + Фома.

— А кто это Фома? — удивился Минасик.

— Можешь считать Фомой себя. Можешь Ивку… А может, это я, кто его знает?..

Как выяснилось, Алик узнал не только имя племянницы мадам Флигель, но и то, что она, оказывается, почти на два года старше Ивы и Минасика, а следовательно, и Ромки. Она уже в девятом классе.

— Такая маленькая, — оторопело сказал Минасик, — и уже в девятом…

— Так что не выйдет тебе, Ромка, за ней «гоняться», — мстительно заметил Ива. — На тебя девятиклассница и не посмотрит даже.

— Ва, что ты знаешь? Моя мама на пять лет старше, чем отец, а он же за ней гонялся, когда молодой был.

Ну что тут возразишь? Тем более Ромке. Он, как всегда, неуязвим.

— Ладно, — Ива пожал плечами. — Время покажет.

Эту фразу обычно повторял его папа, когда ему нечего было сказать…

Второе событие, сыгравшее немалую роль в жизни ребят с Подгорной улицы, началось с того, что во двор с тремя акациями вошел под барабанный бой довольно необычный отряд. Необычным было не то, что под барабанный бой; ну лупят трое невпопад в барабаны, не сбарабанились еще, видно, палочки у них так и спотыкаются, ничего в этом выдающегося нет. Странным было другое — во главе небольшого отряда стоял знакомый всем человек — учитель географии Кубик. Кубик — потому что звали его Вадимом Вадимовичем Вадиминым. Во всем остальном никакого отношения к кубу он не имел, был, напротив, высокий и худощавый, с вьющимся чубом черных блестящих волос. В десятых классах Вадим Вадимыч преподавал еще и астрономию. Учителем он был всего первый год, выглядел очень молодо, и его самого иной раз принимали за десятиклассника.

Барабаны наконец смолкли; Вадим Вадимыч выступил на шаг вперед и громко, чтобы все слышали, сказал:

— По решению городского комитета комсомола организована Юнармия. Вступить в нее может каждый школьник, начиная с седьмого класса. Юнармейцы будут нести караульную службу, патрулировать свой район, следя за соблюдением правил светомаскировки, изучать боевое оружие, воинские уставы, выполнять различные поручения гарнизонного командования. Юнармия формируется по принципу воинского соединения и состоит из полков, батальонов, рот и взводов. Желающие могут записываться, указав фамилию, имя, номер школы и смену, в которой они занимаются. — И добавил, повернувшись к своим спутникам: — Приступайте к записи, товарищ комроты.

Комроты был рыжий и с веснушками. Он важно раскрыл большую конторскую книгу, вынул из кармана авторучку, стряхнул ее. Один из барабанщиков подставил ему свой барабан.

На рукавах у юнармейцев были красные сатиновые повязки, на которых по трафарету выписаны бронзой буквы «ЮА», а ниже, тоже бронзой — поперечные полосочки. У командира роты их было три, а у Вадима Вадимыча — две, но зато широкие.

Позади барабанщиков стояли трое юнармейцев с винтовками. Винтовки самые настоящие, с примкнутыми штыками. Только почему-то приклады и ложи не коричневого, как обычно, а черного цвета. От этого винтовки выглядели еще солиднее.