Пробуждение - Геннадий Шпаликов

Кнопки, кнопки - вот она, нужная - 1-й этаж. Спускался.

Видел себя напротив, в зеркале лифта. Катя ждала его у входа.

- ..? - спрашивает она молча.

- Все правильно. - Саша посмотрел на часы: - Ровно полчаса. Что ты делала? Чем занималась?

- Ты видел Петра?

- Нет.

- И ты никуда не заходил? Ни к кому?

- Нет.

- Но почему? - Катя была поражена.

- Я передумал.

- Но как ты мог передумать, если мы договорились?

Саша молчал.

- Я все понимаю, - сказала Катя. - Все отлично понимаю.

- Что ты понимаешь? - с внезапным раздражением спросил Саша.

- Все, все, - Катя говорила, торопясь. - Это все очень обыкновенно, хотя, может быть, ты и прав. Кому кто нужен?

- Ничего ты абсолютно не понимаешь, - Саша говорил раздельно, сдерживаясь едва. - Не знаю, как тебе объяснить, чтобы до тебя дошло, каким образом... Не нужно никуда ходить по поводу Петра. Не трогайте его. Ему лучше, чем многим. Все куда-то спешат, торопятся вырвать что-то, что угодно - не разбираясь, лишь бы скорее! Вам все нужно быстро, стремительно, все вокруг поспешно, мнения и выводы, все чужое, схваченное на лету, потому что свой взгляд на жизнь иметь сложно, хлопотно! Вышел Петр из этого потока, и правильно, а ты перепугалась, и понятно, потому что ты сама прекрасно знаешь, стоит любому человеку остановиться, задуматься, хотя бы над собой, больше и не надо, задуматься, а вы и этого ему даже не даете.

- Что ты на меня кричишь? - спохватилась Катя.

- Я на тебя не кричу, - сказал Саша уже спокойно. - И не надо его спасать, ловить, разыскивать. Сам вернется. И не к тебе, не в управление, а к себе, к такому себе, какой его устроит...

- Ты не пошел, - устало оборвала его Катя. - Пусть сам по себе, так, что ли? Все сами по себе. В отдельности. В одиночку. Пусть сам разбирается. А я посмотрю, во что это образуется. Да? А если не образуется? За головы будете хвататься?

Саша хотел ей ответить, но, так бывает, он почувствовал необыкновенную неохоту к любым разговорам.

Не возражать, не спорить. Расстаться - единственный выход.

Они хорошо смотрелись вместе, когда шли в толпе.

Как хорошо могут смотреться идущие рядом красивые, взрослые, спокойные, молодые люди, безмятежно, в летний ослепительный день.

У метро, среди суеты. Расстались.

У метро среди суеты.

И, в общем, как будто так и надо.

И оба друг другу надоели. И, как это бывает, отделаться бы, чтобы отошел, отошла. И оба понимали это прекрасно.

Прощание было скомкано при согласии сторон.

Он пошел по бульвару.

Она закрылась в телефонной будке.

Кроме домашнего телефона, набрала еще несколько других - то ли было занято, то ли молчок.

Дома Петра тоже не оказалось.

Жаркая летняя телефонная трубка, чужая. Чужим дыханием полна.

Аэропорт не принимал и не выпускал уже не первые сутки.

Пассажиры слонялись по залам, спали, пили, зевали, ругались с администрацией, околачивались дежурными стайками у билетных касс.

Петр протолкался к кассам.

- На Москву у вас билета нет? Одного.

- Нет! Нет! И не будет, - говорила в сотый раз кассирша. - Я не машина, чтобы всем повторять. Грозы. Полоса гроз.

- Странно, а здесь - жара, - сказал Петр. Он взглянул на цены билетов. До Москвы 37 рублей 40 коп. Порылся в карманах. Мелочь. Зажигалка. Правда, очень хорошая. Авторучка. Часы...

Через некоторое время он стоял в просторном зале туалета, где перед зеркалами во всю стену мылись и чистились многочисленные пассажиры.

Петр осматривал каждого.

Может, этому, в пижаме?

Нет.

А этому, в плаще, в шляпе?

А этот - мальчишка еще.

У солдата денег, конечно, нет.

А вот с этим.

Разве если попытаться. Рискнем.

Он подошел к человеку, который причесывался перед окном.

Пожилой человек. Средних лет. Костюм - скромный.

- Простите... - сказал Петр.

- Да, - обернулся человек и посмотрел на Петра, как ему показалось, с пристальным вниманием, отчего Петр вдруг очень смутился, но все-таки довольно твердым и даже несколько развязным голосом произнес:

- Вам не нужны часы швейцарские, антимагнитные, с противоударным устройством в золотом корпусе? И еще: число выскакивает. - Он показал на часы. - Заводить не нужно. Заводятся взмахом руки. - Махнул рукой с часами.

- Да... Вы что? - изумленно, с возмущением сказал человек. - За кого вы меня принимаете? Я милицию сейчас вызову! Уберите ваши часы! - И быстро прошел мимо Петра к выходу.

Петр опустил часы в карман, сглотнул слюну.

Выпил воды из-под крана.

Посмотрел впервые за все время на себя в зеркало.

Да, в таком виде часы не продают, а отбирают на больших и малых дорогах.

Из зеркала на Петра смотрел небритый парень в некогда белой, а теперь почти черной рубашке (следствие ночевок в транспортных вагонах и рудничной пыли), заметно осунувшийся, загорелый слегка, а может, просто неумытый, в мятом пиджаке.

Но глаз у человека был, в общем, ничего.

Он себе таким отчасти даже понравился.

Видеть себя таким давно не привык, да и вообще все это очень странно, и неизвестно, что там впереди, а пока что Петр снял пиджак, вытряхнул его в окно, во двор, снял рубашку.

Мыла не было.

Огляделся.

Рядом брился солдат в рубашке. С интересом следил за действиями Петра.

Тут же протянул мыло.

- Нейлоновая? - кивнул на рубашку. - Удобная вещь в командировках. У меня дома, в гражданке, тоже есть. Индийская, по-моему.

Рубашка, уже чистая, покачивалась в раскрытой раме окна. Петр мылся до пояса. Руки до кистей и шея у него черные.

- Солдатский загар! - говорит ему его сосед.

- Пускай и солдатский. Хорошая вода. Мыла много.

Лицо, помолодевшее после бритвы.

Еще непросохшая голубоватая рубашка - ничего, на теле высохнет.

Пригладил волосы, вышел на солнце, чувствуя себя готовым для борьбы и действий.

Но вокруг была та же асфальтная площадь перед зданием аэропорта.

Ветер рвал парусиновый полосатый сачок над крышей.

Впереди, за выжженной травой, поднималось и нестерпимо пылало на солнце новое здание ангара.

Там толпились люди, было заметно какое-то оживление, и Петр направился туда.

Ангар был весь уставлен раскладушками. Здесь поселялись семьями, жили почти семейно, бок о бок совсем случайные люди, делились куревом, пивом, когда пиво тут появлялось, новостями, газетами, кипятком и разными историями из жизни.

Проход между стоявшими плотно койками был очень узок и относителен. Порядок здесь навести было невозможно, хотя какая-то женщина в халате стыдила двух здоровенных парней за какие-то прегрешения, а те, черти, спали и ничего не слушали.

Отдельно сидели молодые военные с женами и детьми.

Лейтенанты, отправляющиеся в самые дальние концы Союза. Весь их нехитрый скарб был с ними и весь их дом, с женами, спящими детьми, швейными машинками, узлами.

Кто-то добровольно играл для всех на гитаре, и вокруг него толпились люди - подходили, отходили. Песни были разные. Три девушки стояли в первом же ряду напротив гитариста и пели все, пели очень хорошо, в три голоса, похожие на сестер, в одинаковых платках, в платьях с зелеными воротниками.

Группой собрались ребята и девчонки в спортивных костюмах, рядом в деревянных рамах стояли разобранные велосипеды.

Все куда-то ехали, перемещались по огромной стране, ждали вылета с нетерпением, оглядывались вокруг, легко входили в новую для себя жизнь, впрочем, для многих такая жизнь была обыкновением, нормой - посмотрите на строителей, эти везде дома, сдвинули раскладушки, спорят о чем-то, смеются, говорят громко, но, если попросить, сбавляют тон, а потом снова забывают, увлеченные разговором.

Койка в ангаре стоила рубль в сутки.

Петр на всякий случай встал в длинную очередь за квитанциями на постель.

Очередь двигалась медленно, по самой жаре.

Люди отходили, возвращались.

Нигде так не вслушиваются в тишину, как на аэродроме в часы, когда он закрыт и нет ни взлетающих, ни выруливающих по полосе машин, ни тех, что садятся, низко пролетая над крышами поселка.

И когда вдруг в этом безнадежном ожидании раздался негромкий, но такой знакомый стрекот подлетающего, но еще никому невидимого самолета, люди начали искать его глазами.

Вертолет выскочил как-то внезапно, из-за аэродромных пристроек. Зашел со стороны солнца и сел. Над ним встала пыль.

Вертолет зеленый, санитарный, с красным крестом.

Петр, не раздумывая, зашагал к нему.

Вертолет летел над тайгой.

Огромное зеленое пространство разворачивалось внизу.

Это был не просто лес, не просто деревья, растущие рядом с полянами, просеками, затерянными селами, - все это Петр уже видел не раз.

Под ним проносился (вертолет летел на небольшой высоте) сплошной мощный массив, то ровно освещенный солнцем, то с тенью от облаков, и тогда тайга менялась - золото, вспыхивающее на верхушках деревьев, темнело, темными становились таежные озера, но вот уже впереди блеснула река, потом еще одна, пошире, совершенно голубая, с белыми отмелями.