Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года - Павел Анненков

Вообще для биографа чрезвычайно важно смотреть прямо в лицо герою своему и иметь доверенность к его благодатной природе. Позволено трепетать за каждый шаг младенца, но шаги общественного деятеля, отыскивающего простора и достойной сцены своим способностям, как это было с Гоголем между 1830 и 1836 годами, не могут быть измеряемы соображениями педагогического рода. Прежде всего надо знать тут, куда человек идет, что лежит в основании его характера, каков его способ понимания предметов и в чем заключается сущность его созерцания вообще. Здесь только и отгадка его физиономии, и одна неопровержимая истина. С другой стороны, охотникам до отрицательных данных, до прозаических фактов, низводящих человека к толпе, следует заметить, что в деле понимания характера эта система столь же мало приведет к цели, как и противоположная ей – система ненужной поддержки и оправдания всех его поступков. Можно употребить, например, много времени и много бумаги на перечисление всех доказательств его осторожности в обращении с людьми и снисхождения к любимым их представлениям, посредством которого Гоголь приковывал к себе сердца знакомых в эту эпоху; можно также исписать порядочный лист, подбирая черты, в которых проявляется его врожденная скрытность, наклонность выставлять призраки и за ними скрывать свою мысль и проч. Но чем более и чем остроумнее станем отыскивать и исторически подтверждать все наши, в сущности, весьма бедные находки, тем сильнее будет затемняться физиономия Гоголя и отходить от нас в даль и в туман. Оно и понятно. Физиономия его, как и физиономия всякого необыкновенного человека, должна освещаться сама собой, своим внутренним огнем. Она тотчас искажается, как подносят к ней со стороны грубым светоч, будь он самого розового или, наоборот, мрачного, гробового цвета. Пример правильной оценки Гоголя дал Пушкин. Известно, что Гоголь взял у Пушкина мысль «Ревизора» и «Мертвых душ», но менее известно, что Пушкин не совсем охотно уступил ему свое достояние. Однако ж в кругу своих домашних Пушкин говорил, смеясь: «С этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя». Глубокое слово! Пушкин понимал неписанные права общественного деятеля. Притом же Гоголь обращался к людям с таким жаром искренней любви и расположения, несмотря на свои хитрости, что люди не жаловались, а, напротив, спешили навстречу к нему. Никогда, может быть, не употребил он в дело такого количества житейской опытности, сердцеведения, заискивающей ласки и притворного гнева, как в 1842 году, когда приступил к печатанию «Мертвых душ»{19}. Плодом его неутомимого возбуждения и стремлений к одной цели при помощи всяких мер, которые, конечно, далеко отстоят от идеала патриархальной простоты сношений, было скоро появление «Мертвых душ» в печати. Тот, кто не имеет «Мертвых душ» для напечатания, может, разумеется, вести себя непогрешительнее Гоголя и быть гораздо проще в своих поступках и выражении своих чувств.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

извозчик на дальние расстояния

2

слуга (итал.)

3

Синьор, я порядочный человек (итал.)

4

горожанин – итал.

5

Волы – итал.

6

Экой скотина! (итал.)

7

донжон (франц. – donjon) – башня

8

носильщик (итал.).

9

родовой мести (итал.)

10

Да куда же ты идешь, черт возьми?

11

слуга – итал.

Комментарии

1

В то время Лоретто (или Лорето) – небольшой городок в итальянской провинции Анкона, славившийся храмом, овеянным легендами из начальной истории христианства. В Лоретто стекалась масса богатых богомольцев, от щедрот которых, главным образом, и кормилось бедное население городка.

2

См. описание Венеции у Гете в его «Итальянских впечатлениях».

3

Это идиллическое представление Анненкова о «мирных» социальных отношениях, якобы царивших в итальянской деревне, равно как и само противопоставление Западной Европы, страдающей «язвой сословной вражды», отсталой и неразвитой тогда Италии, очевидно более позднего происхождения. Судя по спорам Анненкова с Гоголем, о которых говорит сам же мемуарист несколько ниже, он в сороковых годах решал эту проблему иначе. Характерна и его ссылка на популярную в русских либеральных кругах середины пятидесятых годов книгу «Итальянское право» немецкого буржуазного криминалиста Карла-Иосифа Миттермайера, идеализировавшего патриархальные отношения в отсталой итальянской деревне и проповедовавшего в противоположность сословной борьбе «социальный мир».

4

Жанен Жюль (1804–1874) – французский беллетрист, фельетонист, мастер легкой, салонно-развлекательной прозы. В письмах с упоминанием об Анненкове и к самому Анненкову Гоголь удержал за ним это имя вплоть до позднейшего времени. Очевидно, оно, как и характеристика «восковой человек», в представлении сатирика соответствовало некоторым чертам духовного облика Анненкова.

5

В последнем прижизненном издании воспоминаний М. Стасюлевич допустил ошибку – напечатал В. А. Панаев, хотя в ответ на его запрос Анненков специально разъяснял: «Прежде меня жил с Гоголем В. А. Панов, комнату которого я и занял. Это был молодой, добрый и несколько туповатый славянофил. Умер рано; от него есть в литературе путешествие не то в Хорватию, не то в Боснию или Герцеговину» (Стасюлевич). Как явствует из писем Гоголя и подтверждается мемуарами (см. Гоголь в воспоминаниях), не Панаев, а именно В. А. Панов, родственник Аксаковых, выехал с Гоголем в мае 1840 г. из Москвы в качестве его попутчика до Рима. Под диктовку Гоголя Панов начал переписку первого тома «Мертвых душ».

6

Прокопович Николай Яковлевич (1810–1857) – товарищ Гоголя по Нежинскому лицею; впоследствии преподаватель русского языка и словесности в Первом кадетском корпусе в Петербурге, поэт небольшого дарования, ближайший и самоотверженный друг Гоголя до конца его дней, редактор первого прижизненного издания его сочинений. Прокопович близко знал Белинского, был в дружеских отношениях со многими из его окружения в Петербурге (с А. А. Комаровым, Анненковым и др.). Наезжая в Петербург, Гоголь встречался у Прокоповича или на квартире его друга Комарова с интересовавшими его петербургскими литераторами. Встреча на квартире Прокоповича, о которой ниже пишет Анненков, посвященная чтению первых четырех глав первого тома «Мертвых душ», могла произойти в ноябре – декабре 1839 г., во время пребывания Н. В. Гоголя в Петербурге.

7

Н. В. Гоголь уехал в конце декабря 1839 г. в Москву, а в мае 1840 г. за границу. Осенью 1840 г. он был уже в Риме.

8

Иванов Александр Андреевич (1806–1858) – выдающийся русский художник, автор картины «Явление Христа народу». Многие годы провел в Италии. В сороковые годы был близок Гоголю по настроению, на что указывает и Анненков, но после революции 1848 г., пережив идейный и творческий кризис, освободился от прежних заблуждений и подошел в своих исканиях к признанию революционных идеалов и атеизма. «Иванов был несколько лет в настроении духа, подобном тому, жертвою которого сделался Гоголь, оставивший памятник своего заблуждения в «Переписке с друзьями», – писал Чернышевский в 1858 г., вспоминая свою недавнюю встречу с художником. – Но, к счастию, Иванов прожил несколько долее Гоголя, и у него достало времени, чтобы увидеть свою ошибку, отказаться от нее и сделаться новым человеком» («Современник», 1858, № 11, стр. 180). О переломе, происшедшем в Иванове, рассказывает и Герцен, неоднократно встречавшийся с художником за границей.

9

Иордан Федор Иванович (1800–1883) – гравер, впоследствии профессор Академии художеств; жил в Риме в одно время с Гоголем, совершенствуясь в искусстве гравирования; оставил «Записки», в которых рассказал о жизни Гоголя в Риме. В данном случае Анненков имеет в виду, очевидно, реплику Иордана, относящуюся к жизни писателя вместе с поэтом Н. М. Языковым в Риме зимой 1842/43 г. и дошедшую до нас в воспоминаниях Ф. В. Чижова. «Однажды я тащил его почти насильно к Языкову, – вспоминал Чижов. – «Нет, душа моя, – говорил мне Иордан, – не пойду, там Николай Васильевич. Он сильно скуп, а мы все народ бедный, день-деньской трудимся, работаем, давать нам не из чего. Нам хорошо бы так вечерок провести, чтоб дать и взять, а он все только брать хочет» (Гоголь в воспоминаниях).