Маршрут в прошлое - 2. (Будни НИИ Хронотроники.) - Александр Филатов

Вот, с учётом всего этого Фёдоров и закончил свою беседу с супругой перед своим вылетом в Москву:

–        А ты послушай дальше, имей терпение! Верно – дело совсем не в чинах, но наша работа имеет такое значение – государственное, оборонное значение, которого ты пока ещё – даже после экскурсии в НИИ – не представляешь. И работа эта строжайше регламентируется… В общем, что долго говорить, в нашем НИИ лишь определённый должностной ранг обусловливает ту или иную степень свободы передвижения в нём и в общении с его сотрудниками. А тебя я хочу сосватать на должность ответственной за режим. Думаю Шебуршин поддержит: ты ведь знаешь, насколько высоко он ценит не только безопасность (а значит – секретность!), но и семью, как надёжный тыл. Наконец, я тебе обещаю, что следующие субботу и воскресенье я проведу только здесь – дома, с тобой! Веришь?

–        Верю! – успокаиваясь, с убеждением ответила Вика. Да, и как ей было не верить, если Алексей ещё ни разу и ни по какой причине, ни одного из своих обещаний не нарушил. Она ласково поцеловала мужа и закрыла за ним входную дверь дома.

________________

Едва прилетев в воскресенье в Шереметьево-1, Фёдоров, не торгуясь, взял такси и помчался на дачу Шебуршина. Выйдя из машины, предосторожности ради, метров на пятьсот раньше, чем следовало, он в течение всех пяти или шести минут ходьбы продолжал продумывание своей поездки в ФРГ, начатое ещё в ТУ-134. Собственно, черновой план был изложен им Шебуршину ещё зимой в начале восемьдесят третьего. И, уж, конечно, Леонид Иванович отработал всё до мелочей прежде, чем позвонить ему с этим предложением. Что же там случилось, в Берлине? Конечно, деду уже за девяносто – долго тянуть нельзя! С другой стороны, спешка, как и всегда, может привести к осложнениям. Но, скорее всего, возможность встречи связана, во-первых, с какими-то изменениями в настроении Гесса (готов раскрыть тайны?), а, во-вторых, вероятно настала очередь СССР охранять этого единственного теперь узника тюрьмы в Шпандау.

Фёдорову вспомнилось, как он в той реальности ездил на западную окраину Западного Берлина. Ездил, чтобы хоть посмотреть на здание, где на протяжении четырёх с лишним десятков лет содержался заместитель Гитлера, хранитель секретов Второй мировой войны и где он в той реальности был подло и жестоко убит британскими спецслужбами в 1987 году… Убит в связи с его готовностью раскрыть известные ему тайны. Тайны, которые коренным образом изменили бы – будь они опубликованы – расстановку политических сил в мире и нанесли бы непоправимый ущерб силам Зла. Тайны, охранение которых обошлось примерно в сто миллионов марок – таковой была стоимость содержания Гесса в одиночном заключении в Шпандау в течение 42 лет.

Тогда вскрыть всё это не удалось. Зато теперь – обязано удасться! Это будет такой козырь в руках СССР…

Как Фёдоров и ожидал, Шебуршин имел и неплохо продуманный план, и его техническое обеспечение. Но то, что придумал Фёдоров по пути сюда, тоже показалось главе КГБ серьёзным. В общем, обсуждения и согласования продолжались до поздней ночи. Обсуждение это шло в сугубо деловой и предельно серьёзной обстановке. От недавнего эмоционального подъёма генерал-полковника не осталось ровным счётом ничего. Напротив, он был серьёзен, строг и, даже, пожалуй, суров. Впрочем, Фёдорова это не удивляло: он хорошо знал, что за предельной собранной деловитостью и внешней суровостью душевно чуткий, внимательный к людям глава грозного ведомства скрывает свои озабоченность, волнение, обеспокоенность вполне возможным срывом планируемой операции.

 В начале второго оба – и глава государственной безопасности и его зам по безопасности темпоральной – вздохнули с облегчением: всё готово, в том числе, все возможные варианты реакции Гесса на визит „немецкого историка“ или „историка из будущего“, способы сохранения и передачи записей просчитаны. И для них разработаны правильные (соответствующие цели) линии действий. Учтены вероятные внешние затрудняющие обстоятельства. Словом – всё готово!

________________

Фёдоров, прекрасно владея немецким языком, должен был предстать перед Гессом в Западном Берлине под именем и с документами историка Марбургского университета Петера Вёрстера. Субъект этот существовал на самом деле, Фёдоров был с ним хорошо знаком – в той реальности, знал его повадки, манеру поведения. И хотя портретного сходства у них не было никакого, но зато было известно, где в настоящее время находится (в этой реальности) Вёрстер и что никакое случайное пересечение с ним невозможно… Забот о документах, разумеется, тоже не было: контора (так в среде сотрудников именовался КГБ) делала это блестяще. Но в вагон он сел с документами совсем другого человека – Вернера Тёльке, гражданина ГДР. Эти документы он оставит на территории ГДР в условленном месте, а в Западный Берлин въедет уже по документам Вёрстера: ведь и настоящему историку из Марбурга пришлось бы ехать через территорию ГДР.

Вагон оказался таким, какие нравились нашему нелегалу: с обычными четырёхместными „мягкими“ купе, а не те, где в тесноте, друг над другом висят трое на полках. Повезло ещё и в том, что попутчик был всего один. Он, правда, сразу же попытался завязать с „Вернером“ знакомство, но когда тот ответил по-русски с явным немецким акцентом, охота к беседе с ним у попутчика поубавилась. Потом, когда „Тёльке“, как бы случайно, оставил на столе свой видавший виды паспорт ГДР („Райзэпас“), попутчик и вовсе скис и даже спрятал в чемодан вынутую им, было, оттуда бутылку водки. Появилась возможность как следует „прогнать“ в голове план беседы, которая должна была состояться с Гессом в среду. Фёдоров достал пухлую, уже читанную им ранее, книгу Эриха Фромма на немецком языке и периодически перелистывал страницы, делая вид, что читает. На самом деле он ещё и ещё раз мысленно прогонял все возможные варианты развития событий. Конечно, непосредственно их планировать было нельзя: Фёдоров знал по своему немалому опыту – 60 с лишним лет жизни в той реальности, да около 40 – в реальности этой – получался целый век. Никогда в тех случаях, когда Фёдоров детально планировал свои действия, осуществить их в действительности ему не удавалось. Вот и вывел он для себя принцип – „не загадывай вперёд и ничего не планируй“.

Кое-кто считал всё это суеверием, посмеивался, но Алексей Витальевич не обращал на такие насмешки никакого внимания: просто действовал так, как считал нужным и правильным. Но в этот раз планировать пришлось, планировать детально: уж слишком редкой была выпавшая на его долю возможность, слишком ответственными могли быть (и должны были стать!) её последствия. Но и тут, то ли отдавая дань своему суеверию, то ли – поступая в силу привычки, Фёдоров–Тёльке–Вёрстер всё же старательно избегал составления плана своих действий. Вместо этого он занимался изобретением самых разнообразных ситуаций – вероятных, возможных, маловероятных и вообще неосуществимых. Старался довести количество вариантов до такого их уровня, чтобы измышлять их далее стало физически невозможным. Нам это кажется несколько странным, но Фёдоров при всём этом столь же старательно избегал любой непрошеной мысли о своём собственном поведении в той или иной сконструированной, выдуманной им ситуации. Впрочем, ему это и не было нужно: измышляя ситуацию, он тем самым закладывал в своё подсознание (или сверхсознание – уж, не знаем!) свою не продуманную „вслух“ ответную линию поведения. Насколько бы это ни казалось удивительным (а автору это таким и представляется), но Фёдорову в большинстве случаев удавалось таким способом добиваться поставленных целей, порой – весьма трудных. Возможно, так будет и в этот раз…

За этим занятием он и провёл всё время пути до Бреста. Остановка в Бресте обещала быть долгой – и расписание таково, да и смена колёсных пар на узкую европейскую колею это диктует. В Бресте Фёдоров хотел навестить своего давнего друга – первого секретаря обкома, Владимира Александровича Заломая, который в той реальности сначала стал зампредом главы правительства Беларуси, а потом многие годы работал послом Республики Беларусь в Калининграде. „Дипломаты столько не живут, сколько я!“, – шутил Заломай, этот умный, доброжелательный, открытый и энергичный человек. „Стоп! О чём это я?!“ – оборвал свои мечтания о встрече с другом Фёдоров, – „Какая может быть встреча, когда я тут инкогнито, в личине немца, к тому же – двоих – восточного и западного!… Но позвонить-то можно… Да, пожалуй, можно!“ – решил Фёдоров и, дождавшись остановки поезда, вышел на перрон, направился к одному из телефонов-автоматов.

Звонок принёс Алексею и необходимую передышку, и душевное удовлетворение. Быстро соображающий Заломай сразу понял, что его приятель едет за границу с каким-то ответственным заданием, вероятно – секретным. Поэтому он быстро переключил разговор на нейтральные, близкие им обоим темы. Два раза за время их почти получасовой беседы он говорил кому-то (мимо телефонной трубки), что занят, что освободится минут черед двадцать. Наконец. Фёдоров сказал: