Сцена из жизни - Николай Гейнце

В кабинете снова появился Аким.

– Что тебе еще надо?

– Да она говорит, – ухмыльнулся тот, – ничего, что не одет. Все равно я смотреть не стану и так, говорит, ладно. Только извольте их беспременно принять.

– Слышите, Борис Александрович, какая? – обратился Бежецкий к Шмелю. – Надо ее посмотреть.

– Любопытно, – ответил тот.

– Так все равно смотреть не будет? Ладно! Если ей все равно, и мне все равно. Даже еще приятнее! Хорошенькая или старуха? – обратился Владимир Николаевич к Акиму.

– Очень-с франтливая и субтильная барышня… На вид так, с отвагой!.. – продолжал ухмыляясь тот.

– Ну если субтильная, да еще с отвагой, – снова захохотал Бежецкий, – так проси.

Аким вышел.

– Посмотрим, что это за Щепе… Щепе… Щепетович, – произнес он, посмотрев на карточку.

Дожидаться прибывшей пришлось им не долго. В кабинет уже входила развязной, самоуверенной походкой молодая, шикарно одетая барыня, на вид лет двадцати пяти, с вызывающе-пикантным личиком, на вздернутом носике которого крепко сидело золотое пенсне, придавая ему еще более дерзкое, даже нахальное выражение; из-под фетровой белой шляпы с громадным черным пером и широчайшими полями, сидевшей на затылке, выбивалась на лоб масса мелких буклей темно-каштановых волос. В общем, прибывшая, со стройной, умеренно полной фигурой, красиво затянутой в черное бархатное платье, маленькими ручками в черных перчатках и миниатюрными ножками, обутыми в изящные ботинки, обладала всецело той возбуждающей, животной красотой, которая так нравится уже пожившим мужчинам.

– Честь имею представиться, Лариса Алексеевна Щепетович, – прямо подошла она к вставшему при ее входе с дивана Владимиру Николаевичу и подала ему руку.

Тот окинул ее жадно-сладострастным взглядом.

– Извините пожалуйста, что я, не имея чести знать вас, так настаивала, чтобы вы меня приняли, – продолжала гостья, грациозно кланяясь Шмелю.

– Ах, помилуйте, очень рад, – продолжал Владимир Николаевич крепко пожимая ее маленькую ручку, которую она не отнимала, – меня только извините, что принимаю вас в таком костюме.

Он указал глазами на халат.

Борис Александрович, раскланявшись с прибывшей, с лукавою усмешкою поглядывал на видимо растаявшего Бежецкого.

– Садитесь, пожалуйста, – продолжал между тем тот, подвигая кресло к преддиванному столу и усаживаясь на другое, стоявшее vis a-vis.

Лариса Алексеевна грациозно опустилась в кресло, умышленно выставив свою крошечную ножку.

Владимир Николаевич впился в нее глазами.

– Вы курите? – вынул он из кармана портсигар и подал ей, – мне позволите?

– Merci, я курю, пожалуйста, не стесняйтесь… – игриво отвечала она, взяв папироску.

Бежецкий засуетился, зажигая спичку и подавая ей. Лариса Алексеевна поблагодарила, грациозно склонив голову, и закурила.

Владимир Николаевич продолжал смотреть на нее влюбленными глазами.

Она, заметив, что ею любуются, кокетливо опустила глазки.

Молчание длилось несколько минут.

– Так чем же я могу вам, Лариса Алексеевна, служить? Что доставило мне счастие видеть вас у себя? Очень буду рад, если только мне удастся угодить вам, – начал он, растягивая слова и продолжая пожирать ее глазами.

– Ах! Вы все можете сделать, если только захотите. Все от вас зависит, – воскликнула она, вскинув на него глазами.

Он смотрел на нее вопросительно.

– По моим семейным делам, – продолжала она, сделав сконфуженный вид и опуская глазки, – мне необходимо жить здесь, в городе. Так неловко… Я желаю получить у вас в обществе место первой драматической ingenue. Я решила посвятить себя искусству и сцене…

Она замолчала.

Он молчал тоже, продолжая любоваться ею.

– У меня так много было несчастий в жизни, – закатила она глазки и вздохнула. – И если теперь эта последняя попытка поступить на сцену не удастся, то я не знаю, что я должна с собою делать… просто не перенесу этого.

– Ах, помилуйте, – отвечал он, выразительно глядя на нее, – что за мысли! Мне кажется, по первому взгляду на вас, что вам все должно удаваться, чтобы вы не задумали. Я крайне удивился бы, если бы это было иначе…

– Ах, если бы это было так, – вздохнула она снова, – впрочем, я вас ловлю на слове: теперь моя удача зависит от вас…

– То есть от меня очень немногое зависит теперь, так как у нас труппа уже собрана, все emplois заняты… – заметил он уже более серьезно.

– Как это досадно, – сказала она после некоторого раздумья. – Нельзя ли мне поступить хотя бы на небольшое жалованье, сверх комплекта. Я играю всех драматических ingenues и буду вам полезна.

– Да как же это сделать? Мне бы очень было приятно помочь вам, Лариса Алексеевна, но женщин в труппе так много, что из-за ролей ссорятся. Если даже и поступите – играть не удастся, – совершенно серьезно ответил он.

Она опустила голову.

– Сделать это теперь в середине сезона трудно… – добавил он после некоторого размышления.

– Вот что… – подняла она голову. – Если хотите, я и без жалованья поступлю все равно, только примите.

Она улыбаясь глядела просительно на него и вдруг, встав с места, потянулась через стол за пепельницей. Бежецкий тоже вскочил и схватился за ту же пепельницу, чтобы подать ее ей.

При быстром движении их лица сошлись очень близко.

– Ну, голубчик… Устройте… для меня… Я буду вам очень, очень благодарна, Eh, bien… Устройте… – выразительно прошептала она, еще более приближая свое лицо к его и пожимая его руку.

– Ах, какая вы… – не досказал Владимир Николаевич своей мысли, отскочил от нее, как обожженный, и стал ходить в волнении по комнате.

– Ах, никогда, никогда в жизни мне ничего не удается, – воскликнула Щепетович, сделав сконфуженный вид и закрыв глаза рукою.

Борис Александрович, молча наблюдавший всю вышеприведенную сцену, встал с дивана и стал раскланиваться с Щепетович, грациозно ответившей на его поклон, а затем, лукаво подмигнув на нее Бежецкому, подал ему руку.

– Однако до свиданья, Владимир Николаевич. Я не буду вам мешать заниматься делом, – подчеркнул он и вышел.

Бежецкий и Щепетович остались одни.

– Так как же? – подошла она к нему. – Можно надеяться?

Он не ответил ни слова.

– Вот что! – таинственно продолжала она, кладя ему руку на плечо. – Если нужно, за меня вам будут платить… Только я должна быть актрисой. Пятьсот рублей в месяц я буду давать на расходы общества, только примите…

В это время в дверях появилась фигура глупо улыбающегося Акима.

– Что тебе здесь надо? Ступай вон! – заметил ему Бежецкий.

Лариса Алексеевна быстро сняла руку с его плеча.

Аким исчез.

– Вот что, милейшая Лариса Алексеевна, – обратился он к ней, вы прелестная барыня, только я на это согласиться не могу – это может меня скомпрометировать.

Он взял ее за руку.

Она с недоумением смотрела на него.

– А иначе как-нибудь, – многозначительно продолжал он, – устроить можно. Попробуем… Я бы хотел вам помочь…

Он улыбнулся.

Она поняла его и кивнула головой.

В передней раздался звонок.

– Кто-то приехал. Вот не кстати-то… – с досадой проворчал он.

Она лукаво улыбнулась.

– Так значит, можно? Ах, как я счастлива. Просто готова весь мир обнять в эту минуту, – схватила она его за голову и поцеловала в лоб.

Он, в свою очередь, хотел обнять ее, но она ловко вывернулась.

– А теперь прощайте, я отправлюсь. К вам кто-то приехал, да и я тороплюсь. Приезжайте без церемонии ко мне ужинать, потолкуем. Я адрес оставлю вашему человеку, – на ходу, смеясь, проговорила она и скрылась за дверью.

Бежецкий в волнении схватился за голову и опустился в кресло.

IX. Врасплох

Приехавшая так некстати гостья – была Надежда Александровна Крюковская, с которой Лариса Алексеевна и столкнулась в приемной.

– Крюковская. Вот неожиданная встреча, сколько лет, сколько зим не видались, – радостно раскрыла последняя свои объятия.

– Здравствуйте, – видимо, умышленно холодно отвечала на горячее приветствие Надежда Александровна, отшатнувшись от Щепетович.

– Гордячка! – прошипела та, опуская руки.

Обе женщины смерили друг друга вызывающими взглядами.

Во взгляде Крюковской почувствовалась какая-то гадливость, во взгляде Щепетович – горел злобный огонек.

– Вы тоже к нему? – подчеркнула Лариса Алексеевна.

Крюковская вспыхнула и молча прошла мимо Щепетович.

Та проводила ее язвительно-насмешливым взглядом и, высоко подняв голову, медленно прошла в переднюю в сопровождении наблюдавшего эту сцену Акима.

Владимира Николаевича Надежда Александровна застала еще далеко неоправившимся.

– От чертенок-то, – шептал он. – Ну, бабенка, должно быть, бедовая. Огонек! Просто обожгла! Какая грациозная, прелесть! Так и ластится и вьется, как бесенок. Надо будет к ней непременно с визитом заехать.