Лидия Русланова. Душа-певица - Сергей Михеенков

И я не спускал с него глаз. А солдат стоял ровно, обыкновенно, равнодушно. Но вдруг он весь преобразился, вытянул шею, подался вперёд, до предела напрягая слух. Тогда уже стал прислушиваться и я.

В полной тишине величественного храма, на угасающем фоне взрослого хора возник голос. Его звучание всё нарастало, ни на мгновение не теряя своей первоприродной чистоты. И мне показалось, что никто — и я в том числе — не дышал в этой массе народа. А голос звучал всё сильнее, и было в нём что-то мистическое, нечто такое непонятное… И я испугался, соприкоснувшись с этим волшебством, задрожал, услышав шёпот стоявшей рядом монашки: „Ангел! Ангел небесный!..“

Голос стал затихать, исчезая, он растворился под куполом храма, растаял так же неожиданно, как и возник. И я робел, смотрел в потолок, надеясь увидеть, как — через крышу — в свои небесные покои улетит этот маленький ангел, именуемый в городе Сиротой.

Я стоял как зачарованный и пришёл в себя лишь когда Евстигнеев, подмигнув моему деду, сказал мне:

— Ну, юноша, не желаете ли познакомиться с артисткой?

— С какой такой? — не понял я.

— С нашей знаменитостью! Пойдём, покажу её тебе!

Народ расходился, служба кончилась, и мы очутились в глубине храма, за алтарём, там, где собирался хор. У стены стояла девочка моих лет, темноволосая, аккуратно остриженная, в скромном ситцевом платьице.

— Ну, подай руку сиротинушке! — сказал мне Евстигнеев, не отличавшийся особой деликатностью. — Да ещё приложи полтинник ей — на конфеты, а то их в приюте этим продуктом не балуют!

Дед незаметно сунул мне в карман серебряную монету, и я, почувствовав это, сказал девочке:

— Здравствуйте.

Она ответила:

— С добрым вам днём, кавалер!

Дед толкнул меня в спину, и я подал девочке полтинник, но сказать больше ничего не мог. Она выручила меня:

— Спасибочки, господа хорошие. Это нам на ириски.

— Ну, буде! — сказал Евстигнеев. И мы ушли. Так закончилась моя первая встреча с этой девочкой, ставшей впоследствии Лидией Руслановой».

Как уже было упомянуто, в соборе Святого благоверного великого князя Александра Невского часто службы вёл епископ Гермоген (Долганов). Последовательный и ревностный монархист, он открыто выступал против революционных настроений, распространявшихся в губернии и Российской империи, в своих проповедях призывал саратовского губернатора «уберечь русское юношество от тёмной и злой силы». Покровительствовал иеромонаху Илиодору, личности весьма и весьма противоречивой.

Илиодор был одним из создателей Союза русского народа, основателем Свято-Духова монастыря в Царицыне. Однако вскоре раскаялся, попросил прощения у евреев и иноверцев, которых проклинал в своих проповедях и публицистических статьях, отрёкся от православия, был расстрижен и лишён сана. После революции уехал в США, но вскоре вернулся и служил в ЧК, исполняя самые деликатные поручения Дзержинского, затем снова эмигрировал в Америку и стал баптистом.

Гермоген же остался верным себе и своим убеждениям. Из-за несогласий с царской семьёй был отправлен в Жировицкий монастырь, затем переведён в Николо-Угрешский под Москву. Покровительствовал Гермоген и старцу Григорию Распутину. Но затем уличил его в развратных действиях и потребовал, чтобы тот убрался из Санкт-Петербурга. До последних дней Гермоген сохранил монархические убеждения, призывал православных «сохранять верность вере отцов, не преклонять колена перед идолами революции и их современными жрецами, требующими от православных русских людей выветривания, искажения русской народной души космополитизмом, интернационализмом, коммунизмом, открытым безбожием и скотским гнусным развратом». В последние годы Гермоген руководил Тобольской епархией. В июле 1918 года был убит большевиками как «черносотенец и погромщик» — связанного, с камнем на шее, его сбросили с парохода в реку Туру. В 1981 году Гермоген был канонизирован Собором Русской православной и Зарубежной церквей. Служа в Саратовско-Царицынской епархии, как отмечают исследователи и биографы, он «значительное внимание уделял борьбе с сектантством, в рамках которой устраивал внебогослужебные пастырские беседы. В Саратове они проводились под руководством епископа во все воскресные и праздничные дни, предварялись кратким молебном, чередовались с духовными песнопениями в исполнении архиерейского хора и оканчивались пением всех присутствующих».

По всей вероятности, именно здесь и солировала обладательница дивного голоса и воспитанница одного из саратовских приютов. Можно сказать, что Русланова оказалась одной из лучших и последовательных учениц Гермогена: всю жизнь она пела русские народные песни, пытаясь удерживать, насколько могла, русскую народную душу от выветривания и искажения.

Церковный хор пел на похоронах, на свадьбах, на городских торжествах. Лида солировала. Публика ахала от восхищения.

По воскресеньям, когда хор пел в Александро-Невском соборе, у паперти Лиду всегда встречал загадочный солдат-инвалид.

Если бы в приюте стало известно, что вернулся с войны её отец, всё — и её настоящие имя и фамилия, и незаконное пребывание в сиротских домах её брата и сестры — сразу же открылось бы и их, всех троих, отдали бы нищему Андриану Маркеловичу Лейкину.

Как утверждают биографы Лидии Руслановой, Андриан Лейкин «после возвращения с фронта женился, но детей не забрал — не мог прокормить. В конце следующей зимы он простудился, заболел воспалением лёгких и скончался в больнице для нищих».

Однако женился он после возвращения уже с другого фронта. Старый солдат, подлечившись после ранения на японском фронте, вскоре оказался на германском. Шла Первая мировая война, Империалистическая, как её долго называли в народе и в учебниках истории.

Когда Русланова встала на ноги и решила разыскать Авдея и Юлию, следы их уже исчезли. Ни брата, ни сестры она не увидит долгие годы. В душе надеялась, что хотя бы один из них, либо брат, либо сестра, узнает её голос, — ведь песни её уже звучали по Всесоюзному радио, расходились миллионными тиражами на пластинках, — узнает и объявится.

Она отыщет их в середине 1930-х годов. И не только Авдея и Юлию, но и единокровную сестру Александру, Шуру, дочь Андриана Маркеловича от второго брака. Они будут жить в Саратове. Авдею она купит дом. А Юлию перевезёт в Москву и устроит на жительство в столице, поможет с квартирой и работой, будет всегда по-родственному опекать. Шура тоже будет навещать свою знаменитую старшую сестру в Москве. В столице ей не понравится, и она, погостив, всегда будет возвращаться в родной Саратов, с подарками и обновками.